Теория литературы: средства художественной выразительности. Часть 1

На этой странице вы узнаете:
  •  Как отличить средства выразительности, которые старательно притворяются друг другом?
  • Откуда в нашей речи возникли фразы «в тысячу раз больше», «я сто раз тебе говорил»?
  • Оксюморон — почему мы пишем имя исполнителя с ошибкой?

Метафоры, анафоры, эпифоры и другие слова с похожими окончаниями. В этой статье мы разберемся, чем отличаются эти понятия и как найти средства выразительности в произведениях.

Средство художественной выразительности

У литературных произведений есть свой особый язык. Мы знаем, что в любом языке есть свои правила и особенности. У художественного литературного языка тоже есть характерные черты, и они заключается в красочности, образности, эмоциональности. Что же придает литературному языку такие свойства? Ответ — лучшие друзья литературы — средства художественной выразительности.

Средство художественной выразительности — инструмент, средство, речевой оборот, который придает высказыванию красочный, образный характер.

Типы средств выразительности

Мы уже поняли, что средства художественной выразительности — это основа литературного слога. Их очень много, поэтому литературоведение разделяет их на типы: тропы и фигуры речи. Отдельным видом средств художественной выразительности также выделяют звукопись.

Зачем же нужны эти бесконечные классификации? Мы не будем на них злиться. Они помогают упорядочить все средства выразительности и понять их смысл. Без этого разделения средства художественной выразительности бы перемешивались и  путались.

Средства художественной выразительности без типовСредства художественной выразительности, упорядоченные по типам

Тропы

Тропы — слова или словосочетания, употребленные не в прямом, а в переносном значении. К тропам относятся эпитет, сравнение, метафора, олицетворение, метонимия, аллегория, перифраз, гипербола, литота, оксюморон, эвфемизм.

Кроме тропов выделяют и другой тип средств художественной выразительности — фигуры речи. О фигурах речи мы подробнее поговорим в статье «Средства художественной выразительности. Часть 2».

Тропы, как мы уже сказали, выделяются по критерию переносного значения. Они бывают очень разные. Они отличаются теми методами, с помощью которых слово переносят из прямого значения в образное. О том, чем тропы друг от друга отличаются мы и поговорим в этой статье.

Виды т

ропов

1. Эпитет.

Эпитеты всегда обозначают свойства явлений и предметов, и поэтому часто являются прилагательными. 

Давайте научимся отличать образное определение от обычного! 

«Горячий дым» — это характеристика дыма, которая описывает его настоящее свойство: он буквально горячий. Такое определение не передает авторскую оценку, не эмоционально — поэтому оно не будет являться эпитетом.

«Кудрявый дым» — это образное определение, ведь дым на самом деле не кудрявый, но мы образно называем его так, чтобы художественно передать его свойства. Мы видим форму дыма, она поминает нам кудри, и мы решаем назвать его кудрявым. Получается эпитет — прилагательное используется в переносном значении. 

Эпитет — троп, представляющий собой художественно-образное определение какого-либо предмета или явления.

Дальше поговорим про тропы, которые на первый взгляд кажутся очень похожими.

Рассмотрим сравнение и метафору и их различия.

Сравнение — сопоставление явлений на основании схожих свойств.

Сравнение проявляется в двух видах. Первый — более явный. Его легко распознать: используются слова «как», «словно», «будто». Например:

«Сердце горячее, как огонь», «Она влетела в комнату, словно птица», «Глаза, будто цветные кристаллики, отражали солнечный свет».

Но это не единственный вид сравнения. Иногда оно встречается без сравнительного оборота. Например, «нырнуть рыбкой». Это тоже сравнение. Здесь используется творительный падеж, который передает сопоставление не хуже слов «как» и «словно». Ведь мы понимаем. что нырнуть рыбкой = нырнуть, как рыбка.

А теперь представим, что сравнение решило спрятаться. Сравнение прячет не только союзы, но и один из объектов сопоставления. Вот что получается:

«Взгляд режет душу» — мы не называем ножножь (объект), но говорим о его свойстве — способности резать.

Этот троп и называется метафорой.

Метафора — наделение одного объекта свойствами или признаками другого; скрытое сравнение.

Как отличить средства выразительности, которые старательно притворяются друг другом?

Посмотрим на примеры:

 «Сердце горячее, как огонь» (сравнение) и «Сердце горит от боли» (метафора)

В обоих случаях мы сравниваем сердце с огнем.  

В первом говорим открыто: у нас есть оба объекта — сердце и огонь, они названы четко.

Во втором случае мы наделяем сердце свойством огня — говорим, что оно горит, и таким образом скрыто сравниваем сердце с огнем. Проще говоря, мы не называем второй объект (огонь) и только намекаем на него (словом «горит»). 

Метафора бывает не только в сочетании глагола и существительного, но и в форме существительного с существительным. Например, посмотрим на отрывок из стихотворения М.Ю.Лермонтова «Утес»:

Ночевала тучка золотая 
На груди утёса-великана

Здесь мы говорим, что у утеса есть грудь, сравнивая его с человеческим телом. При этом мы не называем второй объект сопоставления — человека. Берем только его свойства — наличие частей тела.

С метафорами и сравнениями разобрались. Двигаемся дальше!

Олицетворение — троп, который представляет собой наделение неживых предметов свойствами одушевленных существ.

Мы знаем, что предметы мебели, явления природы, предметы быта — неживые существа, а значит не могут ходить, говорить, чувствовать. Но литературный язык позволяет нам наделить свойствами одушевленных существ неживые предметы. Такой прием называется олицетворением.

Посмотрим на эти примеры:

«Небо плачет и воет вьюга», «старый дом улыбнулся тебе деревянными ставнями и заплесневелыми бревнами»

Представь, как бы грустно выглядели эти предложения без использования олицетворений! Образность спасает нас от скучного языка, разрешая нам видеть «слезы» неба и «улыбку» дома. Простые объекты становятся выразительными образами.

Теперь разберемся с другими тропами.

Метонимия — троп, состоящий в употреблении одного слова, выражения вместо другого на основе близости, смежности понятий.

Метонимия очень часто используется даже в повседневной жизни. Ты, наверняка, слышал от школьного учителя фразу: «Класс зашумел». На самом деле, тут скрывается метонимия. Вместо того, чтобы сказать «ученики зашумели» используется слово «класс» — смежное понятие. Давай посмотрим на другие примеры использования метонимии:

«Я читаю Гоголя»  вместо «Я читаю книгу Гоголя» — заменяем книгу на имя автора

А вот как это проявляется в литературе: 

Сюда по новым им волнам 

Все флаги в гости будут к нам…

(отрывок из «Медного всадника» А.С.Пушкина)

В отрывке «флаги» заменяют страны, государства. 

Что же происходит в этих примерах? Мы переносим свойства одного предмета на другое. Ты можешь увидеть, что словосочетание с метонимией становится более коротким и  емким. Именно поэтому метонимия — такое употребляемое в повседневной речи средство.

Аллегория — выражение обобщенного, абстрактного понятия в конкретном образе.

Аллегории мы можем найти в баснях. Это самый яркий пример использования тропа, хоть и не единственный.  

Например, вспомним басни И.А.Крылова. Да-да, это те самые басни, где лиса ворует у вороны сыр, а муравей работает все лето, пока стрекоза веселится. В баснях изображаются животные и предметы, но речь идет о пороках людей. Получается такое завуалированное высмеивание недостатков людей.

Например, в уже упомянутой басне «Ворона и лисица» образ лисы — воплощение хитрости. Это качество — единственное в ее характере. Она хвалит ворону, чтобы та запела и выронила из клюва сыр. Так, лиса — это аллегория хитрости. 

А ворона в том же произведении становится аллегорией доверчивости и падкости на лесть. Ведь она все-таки запела и выронила сыр. Так мы видим, что автор берет абстрактное понятие и передает его в конкретном образе, дает ему более осязаемое и понятное воплощение через аллегорию.

Еще аллегория  помогает никого не обидеть. Ведь если изобразить животное вместо человека, то можно немного скрыть свою идею. Это похоже на современный дисклеймер:

 Все персонажи вымышлены, любое сходство с реальными людьми случайно!

Двигаемся дальше и приветствуем перифраз!

Перифраз — иносказание, описательная характеристика, замена одного понятия синонимичным в данном контексте.

Перифраз используется в нашей жизни не реже остальных средств художественной выразительности. Например, мы часто говорим «царь зверей», подразумевая льва, знаем, что «сахар» можно назвать «белой смертью». Перифраз помогает нам завуалированно высказать свои мысли, не повторять одинаковые слова.

А вот пример перифраза в литературном произведении:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит…

(А.С.Пушкин отрывок из поэмы «Медный Всадник»)

Здесь Пушкин заменил «Петроград» словосочетанием «Петра творенье».

Теперь рассмотрим разновидность перифраза — эвфемизм:

Эвфемизм — это замена грубых, неприличных или неуместных в данном контексте выражений нейтральными словами или словосочетаниями.

Как часто нам хочется высказать свое мнение не самыми приличными словами! Мы, однако, решаем заменить пришедшее в голову сочетание звездочек и решеток на более культурные варианты.

На самом деле, эвфемизм не ограничивается заменой грубых слов. Иногда он просто прячет неприглядные явления. Например, обратимся к отрывку из «Истории одного города» М.Е.Салтыкова-Щедрина: 

«Так, например, известно было, что, находясь при действующей армии провиантмейстером, он довольно непринужденно распоряжался казенною собственностью и облегчал себя от нареканий собственной совести только тем, что, взирая на солдат, евших затхлый хлеб, проливал обильные слёзы». 

«Так, например, известно было, что, находясь при действующей армии провиантмейстером, он довольно непринужденно распоряжался казенною собственностью и облегчал себя от нареканий собственной совести только тем, что, взирая на солдат, евших затхлый хлеб, проливал обильные слёзы».  

Что же спряталось за выделенной фразой? Казнокрадство и коррупция. Вот так эвфемизм оказывается задействован в сокрытии преступления. 

Гипербола

Теперь узнаем, откуда в нашей речи возникли фразы «в тысячу раз больше», «я сто раз тебе говорил»?

Получаются они благодаря гиперболе.

Гипербола — намеренное художественное преувеличение свойств предмета и явления или их количества.

Вспомним, как часто мы говорим в раздражении: «Я тысячу раз тебе это говорила» и «Сто раз задавала вопрос, и мне так и не объяснили». В этих фразах мы видим условность. Мы не пересчитываем, сколько раз сделали то или иное действие, говорим яно большее количество.

Мы намеренно преувеличиваем цифру, чтобы эмоционально окрасить речь. Именно это мы и называем гиперболой. 

Давайте обратимся к лирике Владимира Маяковского:

И гвардия капель —
         воды партизаны —
взбираются
      ввысь
         с океанского рва,
до неба метнутся
         и падают заново,

(В. Маяковский, отрывок стихотворения «Атлантический океан»)

Мы видим, что о волнах говорят так, будто они поднимаются до самого неба. Но это же невозможно, скажем мы! Однако мы теперь понимаем, что автор использует гиперболу, преувеличивает размер волн.

Литота

Литота — намеренное художественное преуменьшение предмета, явления или их количества.

Например, в повседневной жизни мы можем сказать: «Я сегодня только глаза закрыла, поспала одну минуту, и прозвенел будильник». Хоть и понимаем, что проспали больше одной минуты, но говорим так, чтобы подчеркнуть свою усталость.

Это — намеренное преуменьшение, то есть литота. 

В литературе тоже есть замечательные примеры. Посмотрим на реплику Молчалина из комедии «Горе от ума» А.С.Грибоедова:

Ваш шпиц — прелестный шпиц, не более наперстка;

   Я гладил всё его: как шелковая шерстка!

Здесь мы тоже видим преуменьшение — ведь шпиц на самом деле не может быть размером с наперсток.

Литота, таким образом, еще и противоположность гиперболы.

Оксюморон

Двигаемся дальше и знакомимся с оксюмороном. 

Оксюморон — употребление противоречащих друг другу понятий в одном словосочетании.

Оксюморон — почему мы пишем имя исполнителя с ошибкой?

На самом деле, никакой связи между этим тропом и рэп-исполнителем нет. Однако мы можем запомнить таким образом само слово. 

Псевдоним «Оксимирон» + буква Ю вместо И = оксюморон 

Использование оксюморонов позволяет составить необычные и оригинальные словосочетания. Например, «звонкая тишина», «громкое молчание», «обжигающий снег». 

Мы сочетаем контрастные понятия и привлекаем внимание к этим оборотам. Читатель, увидев, «обжигающий снег» обязательно задумается, что же это такое. И, вспомнив, как колет холод и как это загадочно похоже на ожог, внимательные мы почувствуем, что хочет передать автор.

Сегодня мы разобрались с тропами. Познакомились с разными способами, как передать переносное значение слова. Мы стали еще более чуткими к тексту читателями, ведь теперь умеем отличать столько видов художественной выразительности и понимать, что за ними стоит!

Фактчек
  • Среди средств художественной выразительности принято выделять тропы (обороты в переносном значении) и фигуры речи (различные стилистические конструкции) и звукопись.
  • К тропам мы относим эпитеты, метафоры, олицетворение, сравнения, аллегории, перифраз, литоты, гиперболы, метонимии и оксюмороны.
  • Сравнение и метафору можно различить, если обратить внимание на объекты сопоставления. Если названы оба — перед нами сравнение, если только один — метафора.
  • Литота и гипербола — это противоположные понятия. Литота — художественное преуменьшение. Гипербола — художественное преувеличение.
  • Яркий пример использования аллегорий (передачи абстрактного понятия в конкретном образе) можно найти в баснях.
  • Оксюморон — это сочетание несочетаемого, то есть противоположных по смыслу понятий, в одном образе.

Проверь себя

Задание 1.
Что такое метафора?

  1. Скрытое сравнение по схожим признакам
  2. Изменение привычной последовательности слов в словосочетании
  3. Открытое сопоставление явлений по схожим свойствам
  4. Наделение объектов неживого мира свойствами одушевленного предмета.

Задание 2.
Что такое литота?

  1. Фигура речи
  2. Троп
  3. Противоположность гиперболы
  4. Выражение общего понятия в конкретном образе
  5. Намеренное преуменьшение свойств объекта

Задание 3.
Что такое перифраз?

  1. Изменение порядка слов в предложении
  2. Иносказание, описательная характеристика, замена одного понятия синонимичным в данном контексте
  3. Конструкция, выражающая сильные эмоции
  4. Повторение слова или нескольких слов

Задание 4.
В каких из представленных примеров используется метонимия?

  1. «Где бод­рый серп гулял и падал колос…»  (Ф.И.Тютчев)
  2. «Эй, боро­да! А как про­ехать отсю­да к Плюшкину минуя дом бари­на?» (Н. В. Гоголь)
  3. «В ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе: тридцать пять тысяч одних курьеров!..» (Н.В.Гоголь)
  4. «Снежный лебедь», «вседержитель моей души» — про возлюбленную (А.А.Блок)

Ответы: 1. — 1 ; 2. — 2, 3, 5; 3. — 2;  4.  — 1,2.

Как музыка передает и вызывает эмоции? Отрывок из книги английского ученого

Музыка — одно из самых впечатляющих явлений в мире. Она может натолкнуть вас на какие-то мысли, заставить плакать и смеяться, мысленно вернуться в далекие воспоминания, придать сил, даже влюбиться. Но почему и как это работает? Есть ли этому какое-то рациональное объяснение или эта сфера искусства так и останется объята мистическим флером? 

Со всем этим английский ученый и журналист Филип Болл пытается разобраться в своей книге «Музыкальный инстинкт. Почему мы любим музыку», которая вышла в издательстве «Бомбора». Он начинает с самых простых вещей, что музыка — это звуковые волны, рассказывает, как они взаимодействуют с человеческим организмом и как влияют на него. Дальше начинает все больше и больше углубляться в то, из чего состоят композиции, разбирается, что такое ноты, как записывают песни, а еще, самое интересное, пытается найти ответ на вопрос — как композиторы выбирают, какую ноту написать. Этот вопрос кажется немного смешным, но, задавшись такой абсурдностью, Болл добирается до более сложных дилемм: почему музыка заставляет нас испытывать определенные эмоции.

© Издательство «Бомбора»

Вам знакомо такое? 

«Вдруг (я) испытал невероятно сильное ощущение сразу и в теле, и в голове. Меня как будто захватило колоссальное напряжение, похожее на сильную интоксикацию. Я чувствовал восторг, нескрываемое воодушевление и был полностью поглощен моментом. Музыка будто возникала из ниоткуда. Я почувствовал, что меня пронизывает дух Баха: неожиданно музыка стала такой очевидной». 

Или такое? 

«Я начала понимать, что музыка получает контроль над мои телом. Я ощутила какой-то заряд… Меня наполнила огромная волна тепла и жара. Я жадно хватала каждый звук… Меня захватывал каждый инструмент, я брала все, что он мог мне предложить… Все остальное прекратило свое существование. Я танцевала, кружилась, отдавалась музыке и ритму, я была на седьмом небе и радостно смеялась. На глазах появились слезы — как бы странно это ни казалось — и с ними пришло освобождение».

Если музыка никогда не вызывала у вас таких реакций, то теперь вы, скорее всего, чувствуете, что вечеринка прошла мимо, пока вы скучали в углу. Ну за исключением алкогольной эйфории, которая все же вас коснулась. Но я уверен, что вы все же испытывали подобное или хотя бы могли испытывать. Интенсивный эмоциональный отклик на музыку не сокрыт за семью печатями — первое признание принадлежит молодому музыканту, который написал его во время разучивания произведения Баха.  

А второе описание написала женщина, слушавшая финское танго в пабе. 

Поразительно, что описания музыкальных переживаний часто очень похожи. Иногда настолько, что выражения эмоций не обходятся без клише вроде «меня захватила музыка» и так далее. Но клише потому и сложились, что все испытывают одинаковые чувства. Хотя трансцендентный экстаз как реакция на музыку наблюдается во многих культурах, интенсивный музыкальный опыт не всегда наполняет блаженством. Вот воспоминания слушателя о Десятой симфонии Малера:

«(Там был) один аккорд настолько щемящий и зловещий, что вызвал небывалые до сей поры ощущения… Мой брат чувствовал то же самое: первобытный, почти доисторический ужас охватил нас, мы не могли вымолвить ни слова. Мы оба смотрели на черное окно и как будто различали снаружи лицо Смерти, которая не сводила с нас глаз».

С культурной и психологической точки зрения кажется невероятным, что кому-то пришло в голову написать музыку, вызывающую такие состояния (кто-то может поспорить, что Малер такой цели на самом деле перед собой не ставил, но существует множество примеров, когда музыканты намеренно стремились расстроить своих слушателей и лишить их присутствия духа). Еще страннее то, что кому-то приходит в голову испытывать воздействие такой музыки (да, некоторые попадают под ее влияние случайно, но многие ищут такого эффекта). Ну и самое странное — то, что составленные в определенном порядке ноты могут вызвать настолько сильную реакцию. 

Вопрос, каким образом музыка выполняет эту задачу, заключен в культурный и исторический контекст, но универсальная способность музыки влиять на человека лежит вне контекста. Когда Толстой писал, что «музыка — это стенография чувств», он выражал одобрение и восхищение этой особенностью, но в пятом веке Святому Августину неотвратимая эмоциональность музыки казалась очень беспокоящим фактором. Он любил музыку, но его тяготила мысль, что «прихожане больше восторгаются пением, а не тем, что поют». Средневековые священнослужители огорченно признавали, что музыка могла склонить к похоти и вожделению, а не только призвать к благочестию; именно из этих соображений контрреформаторы стремились очистить духовную музыку от разлагающего светского влияния. Для духовенства замечание Джона Драйдена имело и оборотную сторону: «Какие чувства Музыка не может разбудить или унять?»

Почему музыка трогает нас? Из всех вопросов о том, как наш ум улавливает и обрабатывает музыку, этот окажется самым сложным. Есть нечто уникальное и нематериальное в магическом воздействии музыки. Многие великие картины буквально изображают чувства на лицах, в жестах или через обстоятельства, даже абстрактное искусство может пробудить ассоциации через форму и цвет: небесная, бесконечная лазурь Ива Кляйна, темнеющие горизонты Марка Ротко, разбросанные следы безумной интенсивности Джексона Поллока. Литература вызывает эмоции через повествование, характеристики и аллюзии, даже если «значение» произведения может быть гибким, смысл так или иначе удерживается в четких рамках: например, никто не скажет, что «Большие надежды» повествуют об угольной промышленности. Но музыка невидима и эфемерна: она вздыхает и ревет, а в следующий миг ее уже нет. За исключением редких моментов намеренной мимикрии, она не похожа ни на что в этом мире. Определенные фразы и тропы обладали традиционным «значением» в эпоху классицизма; некоторые полагают, что западная инструментальная музыка обладает набором смыслов, которые можно объективно расшифровать, но эти предположения в основном строятся на шатких основаниях — слишком простых, слишком поверхностных. На самом же деле невероятно трудно объяснить, почему мы вообще можем находить оттенки смысла в звуковых раздражителях, тем более начинать плакать или смеяться, танцевать или впадать в неистовство из-за них.

Вопрос эмоциональности начал занимать когнитивных психологов и музыковедов не так давно. Эдуард Ганслик в 1854 году написал книгу Vom Musikalisch-Schönen (в 1891 году ее перевели под названием «Красота в музыке»). Эта работа, первое серьезное современное исследование музыкальной эстетики, подчеркивала, что ранее музыку обсуждали либо «в сухих и прозаических терминах» технической теории, либо эстетическим языком, «окруженным туманом чрезвычайной сентиментальности». В центре внимания автора была не эмоциональность как таковая, но эстетический эффект музыки, в особенности чувство красоты, которое возникало при встрече разума и чувств. В восемнадцатом и девятнадцатом веке, говорит Ганслик, разумеющимся фактом считалось, что музыка есть творчество звука, направленное на передачу и возбуждение страстей. И тем не менее он сомневался в существовании реальной аналогии между музыкальной композицией и чувствами, которые она навевает. Когда-то Бетховена считали необузданным композитором в сравнении с холодной ясностью Моцарта, а Моцарт в свое время считался пылким по сравнению с Гайдном. «Определенные чувства и эмоции, — убеждает Ганслик, — невозможно отыскать внутри самой музыки».

Вопрос, может ли музыка передавать конкретные эмоции, достаточно сложен; я вернусь к его обсуждению позже. Но не стоит сомневаться в способности музыки вызывать некоторые эмоции в некоторых людях в некоторых ситуациях. И в самом деле, многие могут согласиться, что raison d’être (смысл — прим. пер.) музыки заключается в пробуждении эмоций. Вопрос в том, как ей это удается. 

Ганслик настаивает, что эта тайна навсегда останется неразгаданной. «Физиологический процесс, благодаря которому восприятие звука трансформируется в чувства и в состояние ума, необъясним, и таким ему суждено оставаться, — писал он. — Давайте не станем обращаться к науке за объяснениями, которые она не может дать». Его мнение было излишне пессимистичным (а кому-то покажется полным надежд). Обращение к психологии музыки с намерением отыскать «инструмент», которым музыка воспламеняет сердца, завершается полным разочарованием. В настоящее время исследования на тему эмоций кажутся крайне нецелесообразными, даже простодушными. Когда нейроученые выясняют, как и когда испытуемые называют музыкальные отрывки «веселыми» или «грустными», поклонник музыки может воспринять этот эксперимент как идевательство над эмотивными качествами музыки — как будто в течение фортепианного концерта мы только и делаем, что хохочем или хандрим.

Так или иначе, вопрос эмоциональности музыки лег в основу проблематики музыкальной когниции. К счастью, в этой связи атомистическое расчленение музыки — а этот подход долгое время пользовался популярностью — уступило место наблюдению за тем, как люди реагируют на прослушивание музыки: ведь едва ли кто-то испытывает бурю эмоций от монотонной синусоидальной волны, производимой тоновым генератором; в результате «тестовый материал» исследователей сделался более разнообразным. В период становления науки существовало всего две основные категории музыки: западная классическая и «примитивная» музыка дописьменных культур, которая выполняла главным образом социализирующую функцию, но в наши дни уместнее задаваться вопросом, как люди реагируют на Eagles и Grandmaster Flash, а канонический корпус изучения музыкальных реакций переместился с Моцарта на Тhe Beatles. 

Теги:

Фрагменты новых книг

Изображение Дориана Грея

 

Резюме

Глава начинается с того, что Бэзил и лорд Генри входят в студию. Когда лорд Генри встречает Дориана, он замечает, что Дориан очень красив и что «в нем была вся искренность юности, а также страстная чистота юности».

Бэзил хочет закончить портрет Дориана и просит лорда Генри уйти, но Дориан настаивает, чтобы он остался. Дориану «приглянулся» лорд Генри.

Дориан заинтригован тем, что лорд Генри может иметь «очень плохое влияние». Лорд Генри пророчески отвечает одним из своих афоризмов: «Нет такой вещи, как хорошее влияние, мистер Грей. Всякое влияние аморально», то есть повлиять на кого-то — значит изменить его взгляд на самого себя. В ключевом утверждении, перекликающемся с личной философией Уайльда, лорд Генри утверждает: «Цель жизни — саморазвитие. Полное осознание своей природы — вот для чего каждый из нас здесь». Он сетует на то, что человечество потеряло мужество, и представляет монолог о мужестве, страхе, полной жизни и достоинствах поддаваться искушению.

Дориан чувствует, что на него действуют «совершенно свежие влияния», и умоляет лорда Генри прекратить свою речь. Дориан хочет попытаться не думать. После нескольких минут молчания Дориан и лорд Генри удаляются в сад; Бэзил говорит, что должен закончить фон портрета, но вскоре присоединится к ним.

В саду лорд Генри продолжает влиять на Дориана. Он говорит юноше, что только чувства могут исцелить душу, так же как душа — единственное лекарство от чувств. Подробно говоря о достоинствах молодости и красоты, утверждая, что «Красота — это форма Гения», он убеждает Дориана быть эгоистичным со своей молодостью, пока она у него есть, и искать «новый гедонизм», возводя погоню за удовольствиями до доминирующий уровень.

Молодость и красота — лучшее из всех сокровищ, и их нужно лелеять и оберегать, потому что они так быстро увядают. На самом деле, утверждает он, «в мире нет абсолютно ничего, кроме молодежи».

Дориан напуган, но взволнован речью лорда Генри. Бэзил прерывает и просит двоих присоединиться к нему в студии, чтобы он мог закончить портрет.

Когда Дориан смотрит на картину, он очень тронут, как будто впервые видит себя. Вспоминая слова лорда Генри, он сначала узнаёт в портрете необыкновенную красоту и молодость, а потом мучается от мысли, что потеряет их. Он завидует фигуре на картине, говоря, что отдал бы свою душу, чтобы быть вечно молодым, как и картина. Под влиянием слов лорда Генри о молодости и красоте он боится старения. Он боится, что потеряет все, когда потеряет свою внешность. Импульсивно поклявшись, что убьет себя, когда состарится, он повторяет свое желание, чтобы портрет старел, пока он остается молодым.

Бэзил обвиняет лорда Генри во всех этих беспорядках, но лорд Генри говорит, что он просто породил настоящего Дориана.

Бэзил решает уничтожить портрет, чтобы он не расстроил жизни троих мужчин, но Дориан останавливает его. «Это было бы убийством», — говорит Дориан.

Когда чувство спокойствия восстанавливается, лорд Генри приглашает Дориана присоединиться к нему в театре тем вечером и предлагает молодому человеку подвезти его домой в своей карете. Бэзил протестует, но заключает, что останется с «настоящим Дорианом», с портретом. Он напоминает лорду Генри, что доверяет ему больше не влиять на Дориана. Лорд Генри со смехом отвечает: «Хотел бы я доверять себе».

Анализ

Глава 2 — одна из самых важных глав романа. Во-первых, он представляет главного героя Дориана. Читатель уверен в его физической красоте, с его «тонко изогнутыми алыми губами, откровенными голубыми глазами, хрустящими золотыми волосами». Бэзил и лорд Генри старше, возможно, им немного за тридцать, но Дориану уже за двадцать, и у него нет детей. Тем не менее, он сохранил замечательную невинность и даже «чистоту». Он кажется менее зрелым, чем его годы: он дуется; он раздражителен; он ведет себя избалованным.

Он краснеет, беспричинно расстраивается и плачет.

Лорд Генри, которому нравится манипулировать людьми, сразу же замечает уязвимость Дориана и приступает к работе. Вскоре он посеял в юноше семена ужаса, необоснованного и незрелого страха состариться и потерять свою юношескую красоту. Когда Бэзил жалуется на то, что лорд Генри манипулирует Дорианом, лорд Генри отвечает, что он просто выявляет настоящего Дориана, и, возможно, так оно и есть.

Дориан легко поддается соблазнительным идеям лорда Генри, показывая, что истинная мораль Дориана, мягко говоря, туманна. В начале главы у Дориана нет лучшего друга, чем Бэзил, но к концу главы он бросает Бэзила ради лорда Генри после очень короткого дня. Читатель может сначала приписать слабость и непостоянство Дориана молодости, но перемена в его натуре происходит только после того, как он осознает важность собственной красоты, очень мирского отношения. В этой короткой главе читатель не только знакомится с главным героем книги; читатель также становится свидетелем полного перехода в его натуре от невинности к эгоцентричной мирской жизни.

Падение Дориана от благодати происходит всего за несколько коротких страниц.

Глава 2 также очень важна, потому что она представляет средство, которое движет остальной частью истории — желание Дориана, чтобы картина показала те ужасные признаки возраста, которых он боится, оставив его навсегда молодым. Желание Дориана о картине представляет тему Фауста, которую Уайльд развивает на протяжении всей книги. (Легенда о Фаусте была хорошо известна Уайльду благодаря массовой культуре.) Согласно легенде, Фауст продал свою душу дьяволу в обмен на знания и силу. Легенда о Фаусте ставит вопрос о вечном проклятии из-за непростительного греха отчаяния. Конечно, для фаустовского персонажа грех заключать договор с дьяволом. Однако он может спастись даже в конце жизни, если покается и попросит у Бога прощения. Обычно персонаж чувствует, что он без помощи Бога, что является оскорблением Бога, который, согласно христианской философии, всемогущ. Отчаяние есть единственный непростительный грех, потому что оно удерживает грешника от просьбы о помощи Божией.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});

По мере развития персонажа Дориана на протяжении всего романа читатель должен помнить легенду о Фаусте и то, как Оскар Уайльд применяет ее к персонажу Дориана. В свете легенды о Фаусте читатель может спросить здесь, какова роль лорда Генри. Если он не дьявол в буквальном смысле, то, похоже, он определенно играет роль дьявола. Точнее, он играет адвоката дьявола, вовлекая Дориана в нечестивый договор, манипулируя его невиновностью и незащищенностью. Роль лорда Генри в падении Дориана скорее подразумевается, чем определяется явно, и читателю не нужно делать вывод, что лорд Генри осознает свою демоническую роль. Однако ему нравится контролировать людей и играть с их разумом. В контексте темы Фауста он, возможно, является невольным представителем дьявола.

Глоссарий

Шуман Роберт Шуман (1810–1856 гг.) — немецкий композитор.

moue Французское, что означает «дуться».

Гедонизм Эта этическая доктрина, принятая многими участниками эстетического движения, отстаивает внутреннюю добродетель удовольствия.

раскаяние чувство или выражение раскаяния в своих проступках или грехах.

откровенность откровенность, прямолинейность.

раздражительный необоснованно раздражительный.

парадокс кажущееся противоречивым утверждение, которое все же может быть правдой.

панегирик формальное выражение похвалы, иногда умершим.

Греческий относящийся к древним грекам или их языку.

каприз что-то сделано импульсивно или по прихоти.

Этос, пафос и логос — три риторических призыва

Введение

Аристотель определял риторику как «способность в каждом [частном] случае видеть доступные средства убеждения» (37). Другими словами, если вы хотите быть убедительным, вы должны быть и тактичным, и тактичным. Вы должны найти метод, который работает для вашей конкретной аудитории.

Аристотель также утверждал, что есть три основных способа сделать убедительный призыв . Он назвал эти логосов , этос, и пафос . Эти три риторических призыва лежат в основе коммуникации, и на этой странице мы объясним, как они работают.

Ethos

Ethos — обращение к авторитету и репутации оратора или писателя. Допустим, вы хотите узнать больше о том, каково быть женщиной-генеральным директором в корпоративной Америке. Вы бы доверились мужчине, чтобы он сказал вам? Или, скажем, вы хотите прочитать убедительный аргумент против смертной казни. Вы бы прочитали эссе, написанное серийным убийцей в камере смертников?

Мы хотим, чтобы автор или оратор вызывали доверие. К сожалению, установить этос гораздо труднее для писателей, чем для ораторов. Если вы произносите речь, вы можете давать множество визуальных подсказок, которые раскрывают, кто вы и почему вам следует верить. Ваша одежда, ваши жесты, язык тела — все это влияет на вашу аудиторию. Если вы генерал, выступающий перед прессой, эти медали, приколотые к вашей груди, будут очень убедительны.

Писателю сложнее создать ощущение духа. Одна из стратегий заключается в том, чтобы привлечь внимание непосредственно к своим учетным данным. Ваша книга может иметь биографию на суперобложке. Вы также можете описать свой опыт в отношении предмета:

Во время проведения постдокторских исследований о влиянии марихуаны на студентов колледжа …

Я сам был вынужден носить школьную форму, и я могу сказать вам…

Однако, более тонкий способ заявить о себе – это позволить вашему стилю письма нарисовать портрет вашей личности и характера. Сравните следующие утверждения:

Фоторадар — просто дойная корова для полиции. Они говорят, что заботятся о безопасности людей, но им нужны только ваши деньги.

Хотя фоторадаром можно злоупотреблять для получения денежной выгоды, это эффективная стратегия для обеспечения соблюдения правил дорожного движения.

Я понимаю, почему люди не любят фоторадары. Им кажется, что полиция шпионит за ними, как будто их конституционное право на неприкосновенность частной жизни было нарушено.

Первый звучит как довольно самоуверенный человек, второй кажется голосом представителя полиции, а последний может показаться чутким и понимающим. Мы ничего не знаем о биографии этих спикеров, но у нас есть сильное чувство духа.

Так как вы создаете чувство духа в своем письме, подумайте о структуре предложения и тоне. Ваш стиль письма может заставить вас казаться беспристрастным, вдумчивым и даже крутым. Это также может заставить вас казаться самодовольным, притворным или навязчивым. Представьте себя так, чтобы вызвать доверие, и тогда ваша аудитория поверит почти всему, что вы скажете.

Пафос

Пафос – обращение к эмоциям. Всякий раз, когда ваше письмо оказывает эмоциональное воздействие, вы имеете дело с пафосом. Рассмотрим следующие два утверждения:

Я думаю, нам нужно больше инструктажей по психическому здоровью.

Моя дочь покончила жизнь самоубийством.

Какое утверждение трогает до глубины души? Второй конечно.

Вы можете взывать к эмоциям людей разными способами. Вы можете заставить их плакать, вы можете шутить, вы можете показать возмущение. Даже самые, казалось бы, объективные стили письма будут содержать элемент пафоса. Учебник по естествознанию, например, может вызывать чувства благоговения и изумления перед красотой и сложностью Вселенной.

Тогда не слушайте людей, которые утверждают, что все эмоциональные аргументы действительно жалки . Пафос — законная форма убеждения.

Логос

Логос — это обращение к логике. Всякий раз, когда вы строите кейс, приводя логические доводы (причинные объяснения, силлогизмы и т. д.), вы используете логосы.

Вот два примера логотипов в действии:

Рост насильственных преступлений, продолжавшийся с 1960-х по 1990-е годы, можно объяснить более высоким уровнем содержания свинца в атмосфере.