(1)Каждый писатель тревожится о том, как его будут читать. (2)Поймут ли? (З)Увидят ли то, что он хотел доказать? (4)Почувствуют ли то, что любило его сердце? (5)И кто будет его читатель? (6)От этого зависит, состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу?(7)Далеко не все читающие владеют искусством чтения: глаза бегают по буквам, из букв выходит слово, а всякое слово что-то означает. (8)Слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то расплывчатое, иногда непонятное, иногда приятно-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прошлое. (9)И это называется «чтением». (10)Механизм без духа. (11)Безответственная забава. (12)Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. (13)Таких «читателей» мы все опасаемся, ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл.(14)Как возникло, как созрело написанное?(15)Какой-то человек жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал, надеялся и отчаивался.
(16)Захотелось ему поведать другим о чём-то таком, что для всех важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, продумать и усвоить. (17)Что-то значительное о чём-то важном и драгоценном. (18)И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. (19)Это было нелегко, удавалось не всегда и не сразу. (20)Ответственный писатель вынашивает свою книгу долго: годами, а иногда всю жизнь. (21)Он не расстаётся с нею ни днем, ни ночью, отдаёт ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы, «болеет» её темою и «исцеляется» писанием. (22)Ищет сразу и правды, и красоты, и точности, и верного стиля, и верного ритма, и всё для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца. (23)И, наконец, произведение готово. (24)Последний просмотр строгим, зорким глазом, последние исправления, и книга, сокровищница человеческой мудрости, отрывается и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, легковесно-капризному, может быть, враждебно-придирчивому. (25)Уходит без него, автора.
(26)Он выключает себя и оставляет читателя, которого совсем не знает, со своею книгою «наедине».(27)И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. (28)Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств. (29)Иными словами, целое здание духа, которое дается нам при помощи шифра. (З0)Оно скрыто за этими чёрными мертвыми крючками, за этими общеизвестными, поблекшими словами, за этими общедоступными образами, за этими отвлеченными понятиями. (31)Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. (32)Он должен воссоздать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: книга пройдет мимо него.(ЗЗ)Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному. (34)Но, к сожалению, это совсем не так. (35)Почему? (Зб)Потому, что настоящий читатель отдаёт книге своё свободное внимание, все свои душевные способности и своё умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания книги.
(37)Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через сознание. (38)Оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать, о чём говорит голос автора. (39)Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. (40)Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. (41)Надо пережить страсть страстным чувством. (42)В нежном лирическом стихотворении надо внять всем вздохам, вострепетать всею нежностью, взглянуть во все глуби и дали.(43)Читатель призван верно воспроизвести в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. (44)Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими, и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. (45)Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху.(46)По чтению можно узнавать и определять человека, ибо каждый из нас есть то, что он читает. (47)Каждый человек есть то, как он читает. (48)Все мы становимся незаметно тем, что вычитываем из прочтенного, как будто бы букетом собранных нами в чтении цветов.
(По И.А. Ильину)Ильин Иван Александрович (1883-1954)(1)Каждый писатель тревожится о том, как его будут читать. (2)Поймут ли? (З)Увидят ли то, что он хотел доказать? (4)Почувствуют ли то, что любило его сердце? (5)И кто будет его читатель? (6)От этого зависит, состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу?
(7)Далеко не все читающие владеют искусством чтения: глаза бегают по буквам, из букв выходит слово, а всякое слово что-то означает. (8)Слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то расплывчатое, иногда непонятное, иногда приятно-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прошлое. (9)И это называется «чтением». (10)Механизм без духа. (11)Безответственная забава. (12)Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. (13)Таких «читателей» мы все опасаемся, ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл.
(14)Как возникло, как созрело написанное?
(15)Какой-то человек жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал, надеялся и отчаивался.
(27)И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. (28)Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств. (29)Иными словами, целое здание духа, которое дается нам при помощи шифра. (З0)Оно скрыто за этими чёрными мертвыми крючками, за этими общеизвестными, поблекшими словами, за этими общедоступными образами, за этими отвлеченными понятиями. (31)Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. (32)Он должен воссоздать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: книга пройдет мимо него.
(ЗЗ)Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному. (34)Но, к сожалению, это совсем не так. (35)Почему? (Зб)Потому, что настоящий читатель отдаёт книге своё свободное внимание, все свои душевные способности и своё умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания книги.
(43)Читатель призван верно воспроизвести в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. (44)Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими, и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. (45)Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху.
(46)По чтению можно узнавать и определять человека, ибо каждый из нас есть то, что он читает. (47)Каждый человек есть то, как он читает. (48)Все мы становимся незаметно тем, что вычитываем из прочтенного, как будто бы букетом собранных нами в чтении цветов.
(По И.А. Ильину)
Ильин Иван Александрович (1883-1954) — русский философ, писатель, публицист, автор книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».
Автор представленного на анализ текста поднимает проблему важности правильного чтения книги и о значимости её понимания.
Для И. А. Ильина искусство чтения — это когда прочтению книги отдаётся всё внимание и все душевные способности, а также умение вызывать ту верную духовную установку, которая необходима для понимания книги. «Настоящее чтение – говорит Ильин – требует сосредоточенного внимания и верного желания верно услышать, о чём говорит голос автора». Философ полагает, что чтобы понять смысл, который вкладывал автор в то или иное произведение, необходимо чувствовать сердцем и созерцать из сердца, «надо пережить страсть страстным чувством».
Однако автор убеждён, что не все те, кто читает, владеют этим искусством. Большинство, как раз-таки наоборот, как отмечает Иван Александрович, «представляют себе что-то расплывчатое, иногда непонятное, иногда приятно-мимолётное, что быстро уносится в позабытое прошлое».
Ильин имеет здесь в виду то, что многие читатели, из-за лености и скудности жизненного опыта, читают о великих переживаниях, страданиях и радостях, которые автор пережил и вложил в своего лирического героя, но не понимают этого, ибо сами такого никогда не испытывали. Поэтому они не проникаются ситуацией, не сопереживают действующему лицу, скажем, в художественном произведении. Поэтому, как пишет Иван Александрович, «книга проходит мимо него». Такое чтение Ильи
Вариант 5. Онлайн тесты ЕГЭ Русский язык
Напишите сочинение по прочитанному тексту.
Сформулируйте одну из проблем, поставленных автором текста.
Прокомментируйте сформулированную проблему. Включите в комментарий два примера-иллюстрации из прочитанного текста, которые, по Вашему мнению, важны для понимания проблемы исходного текста (избегайте чрезмерного цитирования). Поясните значение каждого примера и укажите смысловую связь между ними.
Сформулируйте позицию автора (рассказчика). Выразите своё отношение к позиции автора по проблеме исходного текста (согласие или несогласие) и обоснуйте его.
Объём сочинения – не менее 150 слов.
Работа, написанная без опоры на прочитанный текст (не по данному тексту), не оценивается. Если сочинение представляет собой пересказанный или полностью переписанный исходный текст без каких бы то ни было комментариев, то такая работа оценивается 0 баллов.
Сочинение пишите аккуратно, разборчивым почерком.
(1)Каждый писатель тревожится о том, как его будут читать. (2)Поймут ли? (З)Увидят ли то, что он хотел доказать? (4)Почувствуют ли то, что любило его сердце? (5)И кто будет его читатель? (6)От этого зависит, состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу?
(7)Далеко не все читающие владеют искусством чтения: глаза бегают по буквам, из букв выходит слово, а всякое слово что-то означает. (8)Слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то расплывчатое, иногда непонятное, иногда приятно-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прошлое.
(9)И это называется «чтением». (10)Механизм без духа. (11)Безответственная забава. (12)Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. (13)Таких «читателей» мы все опасаемся, ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл.
(14)Как возникло, как созрело написанное?
(15)Какой-то человек жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал, надеялся и отчаивался. (16)Захотелось ему поведать другим о чём-то таком, что для всех важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, продумать и усвоить. (17)Что-то значительное о чём-то важном и драгоценном. (18)И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. (19)Это было нелегко, удавалось не всегда и не сразу. (20)Ответственный писатель вынашивает свою книгу долго: годами, а иногда всю жизнь. (21)Он не расстаётся с нею ни днем, ни ночью, отдаёт ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы, «болеет» её темою и «исцеляется» писанием. (22)Ищет сразу и правды, и красоты, и точности, и верного стиля, и верного ритма, и всё для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца.
(23)И, наконец, произведение готово. (24)Последний просмотр строгим, зорким глазом, последние исправления, и книга, сокровищница человеческой мудрости, отрывается и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, легковесно-капризному, может быть, враждебно-придирчивому. (25)Уходит без него, автора. (26)Он выключает себя и оставляет читателя, которого совсем не знает, со своею книгою «наедине».
(27)И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. (28)Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств. (29)Иными словами, целое здание духа, которое дается нам при помощи шифра. (З0)Оно скрыто за этими чёрными мертвыми крючками, за этими общеизвестными, поблекшими словами, за этими общедоступными образами, за этими отвлеченными понятиями. (31)Жизнь, яркость, силу, смысл, дух — должен из-за них добыть сам читатель. (32)Он должен воссоздать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: книга пройдет мимо него.
(ЗЗ)Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному. (34)Но, к сожалению, это совсем не так. (35)Почему? (Зб)Потому, что настоящий читатель отдаёт книге своё свободное внимание, все свои душевные способности и своё умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания книги. (37)Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через сознание. (38)Оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать, о чём говорит голос автора. (39)Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. (40)Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. (41)Надо пережить страсть страстным чувством. (42)В нежном лирическом стихотворении надо внять всем вздохам, вострепетать всею нежностью, взглянуть во все глуби и дали.
(43)Читатель призван верно воспроизвести в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. (44)Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими, и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель.
(45)Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху.
(46)По чтению можно узнавать и определять человека, ибо каждый из нас есть то, что он читает. (47)Каждый человек есть то, как он читает. (48)Все мы становимся незаметно тем, что вычитываем из прочтенного, как будто бы букетом собранных нами в чтении цветов.
(По И.А. Ильину)
Ильин Иван Александрович (1883-1954) — русский философ, писатель, публицист, автор книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».
Блок писателя | Советы по написанию эссе
Введение
Каждый писатель сталкивается с писательским кризисом. Мы все смотрели на экран или бумагу, не зная, что делать дальше.
Иногда это отсутствие идей; иногда мы не можем найти правильную формулировку. На этой странице мы проведем диагностику проблемы и предложим возможные способы ее устранения.
Первый шаг к преодолению писательского ступора — выяснить, что вас на самом деле беспокоит. Даже опытные писатели иногда блокируются, и на самом деле, чем больше вы знаете — о грамматике, ожиданиях аудитории или даже о своем предмете — тем больше вам может быть сложно понять, с чего начать. Поэтому было бы неплохо определить, что вызывает у вас писательский кризис, чтобы вы могли быть более целенаправленными в решении проблемы.
Неуверенность
Неуверенность ведет к нисходящей спирали. Чем больше вы смотрите на пустую страницу, тем меньше у вас будет уверенности.
Линейное сочинение
Часто люди думают, что им нужно писать от начала до конца, тогда как им лучше начать с середины, с тем, что они знают. Письмо — это грязно, и это нормально — прыгать и соединять свои идеи позже.
Жесткие правила
Правила могут быть ограничивающими. Когда писатели знают, что их письмо должно соответствовать миллиону различных правил (от пунктуации и механики до структуры эссе), они могут не решиться «просто написать».
Преждевременное редактирование
Когда вы не позволяете себе свободно писать, вы заканчиваете тем, что совершенствуете каждое предложение, прежде чем двигаться дальше. Такого рода преждевременное редактирование не только замедлит вас, но и может сбить с толку. На самом деле, это может даже заставить вас бояться записывать незавершенные мысли.
Сложность
Некоторые писатели беспокоятся, что словами не передать всю сложность идеи. Или, по крайней мере, они знают, что потребуется несколько предложений или абзацев, чтобы полностью объяснить, что у них на уме. Тогда они беспокоятся, что, как только они начнут писать, им придется вносить изменения, чтобы уточнить свою первоначальную точку зрения. В глубине души они думают, что должны быть в состоянии сделать идеальный первый набросок, и их расстраивает тот факт, что их первая попытка может потребовать значительных изменений.
Боязнь публики
Может быть сложно писать уверенно, когда вы считаете, что ваша аудитория умнее вас или осудит вас, если вы совершите ошибку.
Инкрементализм
Писателям часто рекомендуется разбивать задание на более мелкие задачи (что мы также поощряем), но такая практика также может затруднить просмотр всей картины. Писатели блокируются, когда им нужно начать соединять точки, когда им нужно создать какую-то общую историю из своих разрозненных заметок или абзацев.
Личное расстояние
Если у вас нет эмоционального или личного интереса к письменному проекту, у вас может не быть особой мотивации для начала. С другой стороны, если вы слишком увлечены своим письмом, вам может быть трудно понять, как привлечь более широкую аудиторию. Поэтому важно быть заинтересованным и объективным, когда вы начинаете печатать.
Плохое планирование
Наконец, без надлежащего планирования у вас ничего не получится. Это хорошая идея, чтобы создать грубый план и сделать некоторые начальные заметки, прежде чем вы начнете.
С другой стороны, если вы соберете слишком много данных, вам может быть трудно увидеть лес за деревьями.
Решения
Основной способ преодолеть писательский кризис — быть активным. Лучше написать половину предложения, чем беспокоиться о том, как вы его закончите.
Кроме того, многим из нас может понадобиться изменить наше представление о том, как работает письмо. В предисловии к своему обширному труду « институтов христианской религии» Джон Кальвин лихо цитирует Августина, другого плодовитого писателя, который признается: «Я считаю себя одним из тех, кто пишет по мере того, как учится, и учится по мере того, как пишет». Другими словами, даже великие писатели признают, что письмо и обучение взаимосвязаны, что письмо — это процесс , посредством которого мы учимся. Мы не всегда придумываем мысль, а затем записываем ее. Мы часто начинаем с какой-то смутной идеи и пишем до тех пор, пока вся картина не проявится, как скульптура из каменной глыбы.
Имея это в виду, вот несколько приемов, которые помогут вам преодолеть писательский кризис.
Думая через письмо
Если письмо является частью мыслительного процесса, то можно начать с того, что вы думаете по своей теме. Представьте, что вам поручили написать абзац о вашей философии лидерства, и все, о чем вы можете думать, это то, что ваш начальник на работе — паршивый лидер. Тогда начните с этого. Напишите список всего, что вы ненавидите в своем боссе. Проветрите немного. Веселись. Даже если большая часть этого материала не войдет в ваш последний абзац, это упражнение заставит вас задуматься о том, что действительно способствует хорошему лидерству.
Как избежать прокрастинации
В век цифровых технологий мы все легко отвлекаемся. Если вы не можете написать предложение, не проверив свой статус в Facebook, возможно, пришло время какое-то время писать от руки. Вы также можете установить таймер или отключить интернет-соединение.
Для более длительных заданий хорошей стратегией является составление расписания для разных задач. Для академической статьи вы можете начать с простого списка полезных источников.
Затем вы можете прочитать каждый и сделать некоторые заметки. После этого вы можете провести мозговой штурм, каким может быть ваш собственный аргумент или тезис. Если вы распределите эти задачи на несколько дней подряд (и запланируете их в своем календаре), то задача в целом будет казаться менее сложной.
Задавать вопросы
Любое письмо — это ответ на какой-то воображаемый вопрос. Когда вы застряли, начните задавать как можно больше вопросов. Что заставило вас выбрать тему? Почему это должно кого-то волновать? Что думают другие? Вы всегда думали одинаково или ваше мышление изменилось? Как ваши идеи связаны? Можете ли вы привести другие примеры или факты? Что может сказать человек, не разделяющий вашу точку зрения? Если вы регулярно боретесь с писательским кризисом, составьте список вопросов и заставьте себя записывать ответы.
Обсудим это
Когда вы в тупике, поговорите с кем-нибудь. Иногда легче объяснить свою тему, поговорив с реальным человеком.
Рассказывание историй
Даже самые аналитические эссе рассказывают какую-то историю.
Действительно, это может помочь вам думать о своем письме как о повествовании, в котором рассказывается о все более сложной последовательности событий. И точно так же, как рассказчик не может представить все факты сразу, поэтому лучше всего начать с нескольких деталей или идей и постепенно двигаться от известного к неизвестному, от общего мнения к спорному, новому и сложному.
Упражнения
В мире спорта последовательная практика позволяет вам наращивать мышечную память, чтобы в игровой ситуации ваше тело знало, что делать. То же самое верно и для письма. Начните с написания коротких абзацев, включающих тематическое предложение, несколько примеров и заключение. Как только вы освоите абзац, напишите два и соедините их. Хороший инструктор по письму должен помочь вам начать с малого и постепенно набираться уверенности.
Заключение
Писать трудно, если у нас либо слишком мало указаний, либо мы чувствуем себя ограниченными требованиями других. Из-за слишком большого количества правил нам не хватает свободы для творчества.
Без какого-либо руководства мы оставлены барахтаться сами по себе. Вот почему предоставление студентам открытой темы может быть худшим, что может сделать преподаватель. Учащиеся чувствуют себя потерянными и могут рассматривать своего учителя как Чеширского кота в Приключения Алисы в Страна чудес :
Алиса: Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?
Чеширский кот: Это во многом зависит от того, куда вы хотите попасть.
Алиса: Мне все равно, где.
Чеширский Кот: Тогда не так уж важно, куда идти.
Алиса: … Пока я куда-нибудь попаду.
Чеширский Кот: О, ты обязательно это сделаешь, если только будешь идти достаточно долго.
Проблема в том, что у нас может не хватить времени на прогулку. Но когда мы действительно застряли, когда все описанные выше решения не работают, возможно, пришло время прогуляться, подышать свежим воздухом и вернуться, когда у нас была возможность все обдумать. Писать никогда не бывает легко, и даже перерыв может быть частью процесса.
Дополнительные ресурсы
Если вы хотите узнать больше, мы рекомендуем следующие два исследования:
Эванс, Кейт. Способы написания блоков в академической среде . Издательство «Смысл», 2013.
.Роуз, Майк. Писательский блок: когнитивное измерение . Издательство Южного университета Иллинойса, 2009 г.
Почему я пишу | Фонд Оруэлла
Фонд Оруэлла является зарегистрированной благотворительной организацией. Если вы цените эти ресурсы, рассмотрите возможность стать другом или покровителем или сделать пожертвование для поддержки нашей работы.
Этот материал защищен авторским правом в некоторых юрисдикциях, включая США, и воспроизводится здесь с любезного разрешения Orwell Estate.
С самого раннего возраста, может быть, с пяти или шести лет, я знал, что, когда вырасту, стану писателем. В возрасте от семнадцати до двадцати четырех лет я пытался отказаться от этой мысли, но делал это с сознанием того, что оскорбляю свою истинную природу и что рано или поздно мне придется остепениться и писать книги.
Я был средним ребенком в возрасте трех лет, но между ними была разница в пять лет, и я почти не видел своего отца до восьми лет. По этой и другим причинам я был несколько одинок, и вскоре у меня развились неприятные манеры, которые сделали меня непопулярным в школьные годы. У меня была привычка одинокого ребенка сочинять истории и вести беседы с воображаемыми людьми, и я думаю, что с самого начала мои литературные амбиции смешивались с чувством изолированности и недооцененности. Я знал, что у меня есть способность говорить и способность смотреть в лицо неприятным фактам, и я чувствовал, что это создало своего рода частный мир, в котором я мог отыграться за свои неудачи в повседневной жизни. Тем не менее, объем серьезного — т. е. серьезно задуманного — сочинения, которое я написал на протяжении всего своего детства и отрочества, не составил бы и полдюжины страниц. Своё первое стихотворение я написал в возрасте четырёх или пяти лет, мама записывала его под диктовку. Я ничего не могу вспомнить о нем, кроме того, что он был о тигре, и у тигра были «стульные зубы» — достаточно хорошая фраза, но мне кажется, что это стихотворение было плагиатом Блейковского «Тигра, Тигра».
Однако все это время я в некотором смысле занимался литературной деятельностью. Начнем с того, что это были заказные вещи, которые я делал быстро, легко и без особого удовольствия для себя. Помимо школьной работы, я написал 
Эти журналы представляли собой самую жалкую бурлескную ерунду, какую только можно себе представить, и я возился с ними гораздо меньше, чем сейчас с самой дешевой журналистикой. Но наряду со всем этим я в течение пятнадцати или более лет выполнял литературное упражнение совсем другого рода: это было составление непрерывного «рассказа» о себе, своего рода дневника, существующего только в уме. . Я считаю, что это обычная привычка детей и подростков. Будучи совсем маленьким ребенком, я воображал себя, скажем, Робином Гудом, и представлял себя героем захватывающих приключений, но довольно скоро моя «история» перестала быть нарциссической в грубой форме и все больше и больше становилась простой описание того, что я делал и что я видел. В течение нескольких минут в моей голове проносились такие мысли: «Он толкнул дверь и вошел в комнату. Желтый луч солнца, просачиваясь сквозь муслиновые занавески, падал на стол, где рядом с чернильницей лежал полуоткрытый спичечный коробок. Засунув правую руку в карман, он подошел к окну.
На улице черепаховый кот гонялся за мертвым листом» и т. д. и т. д. Эта привычка сохранялась до двадцати пяти лет, все мои нелитературные годы. Хотя мне приходилось искать и искал нужные слова, я, казалось, делал это описательное усилие почти против своей воли, под своего рода принуждением извне. Я полагаю, что «рассказ» должен был отражать стиль различных писателей, которыми я восхищался в разное время, но, насколько я помню, он всегда отличался той же точностью описания.
Когда мне было лет шестнадцать, я вдруг открыл для себя радость простых слов, то есть звуков и словесных ассоциаций. Строки из «Потерянный рай» —
Со хи с трудом и трудом
Прошел: с трудом и трудом хи,
, которые теперь не кажутся мне такими уж замечательными, вызвали у меня мурашки по спине; и написание «хи» вместо «он» доставляло дополнительное удовольствие. Что касается необходимости описывать вещи, то я уже все знал об этом. Итак, ясно, какие книги я хотел писать, насколько можно было сказать, что я хотел писать книги в то время.
Я хотел написать огромные натуралистические романы с несчастливым концом, полные подробных описаний и захватывающих сравнений, а также полные пурпурных пассажей, в которых слова использовались отчасти ради их звучания. И на самом деле мой первый законченный роман, Бирманские дни , которую я написал, когда мне было тридцать, но задумал гораздо раньше, как раз из таких книг.
Я даю всю эту справочную информацию, потому что не думаю, что можно оценить мотивы писателя, не зная кое-что о его раннем развитии. Его предмет будет определяться эпохой, в которой он живет — по крайней мере, это верно для бурных, революционных эпох, подобных нашей, — но еще до того, как он начнет писать, он приобретет эмоциональную установку, от которой он никогда полностью не избавится. Его работа, без сомнения, состоит в том, чтобы дисциплинировать свой темперамент и не застрять на какой-нибудь незрелой стадии или в каком-нибудь извращенном настроении: но если он вообще вырвется из-под своих ранних влияний, он убьет свой порыв к письму.
Если оставить в стороне необходимость зарабатывать на жизнь, я думаю, что есть четыре великих мотива для писательства, во всяком случае, для написания прозы. Они существуют в разной степени у каждого писателя, и пропорции каждого писателя будут время от времени меняться в зависимости от атмосферы, в которой он живет. Их:
(i) Чистый эгоизм. Желание показаться умным, чтобы о нем говорили, чтобы его помнили после смерти, чтобы отомстить взрослым, обижавшим вас в детстве, и т. д. и т. п. Вздорно делать вид, что это не мотив, а сильная один. Писатели разделяют эту характеристику с учеными, художниками, политиками, юристами, военными, преуспевающими бизнесменами — словом, со всей верхушкой человечества. Большая масса людей не очень эгоистична. После тридцати лет они отказываются от личных амбиций — во многих случаях они почти вообще отказываются от чувства индивидуальности — и живут главным образом для других или просто задыхаются от тяжелой работы. Но есть и меньшинство одаренных, волевых людей, которые полны решимости прожить свою жизнь до конца, и писатели принадлежат к этому классу.
Серьезные писатели, должен сказать, в целом более тщеславны и эгоцентричны, чем журналисты, хотя и менее заинтересованы в деньгах.
(ii) Эстетический энтузиазм. Восприятие красоты во внешнем мире или, наоборот, в словах и правильном их расположении. Удовольствие от воздействия одного звука на другой, от твердости хорошей прозы или ритма хорошей истории. Желание поделиться опытом, который, по вашему мнению, ценен и не должен быть упущен. Эстетический мотив очень слаб у многих писателей, но даже у памфлетиста или составителя учебников найдутся любимые слова и фразы, которые им нравятся по неутилитарным причинам; или он может серьезно относиться к типографике, ширине полей и т. д. Выше уровня путеводителя ни одна книга не свободна от эстетических соображений.
(iii) Исторический импульс. Желание видеть вещи такими, какие они есть, узнавать истинные факты и сохранять их для использования потомками.
(iv) Политическая цель – использование слова «политический» в самом широком смысле.
Желание подтолкнуть мир в определенном направлении, изменить представления других людей о том обществе, к которому они должны стремиться. Еще раз повторюсь, ни одна книга не свободна от политической предвзятости. Мнение, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, само по себе является политической позицией.
Можно видеть, как эти различные импульсы должны воевать друг с другом и как они должны колебаться от человека к человеку и время от времени. По своей природе — принимая вашу «природу» за состояние, которого вы достигли, когда впервые стали взрослыми, — я человек, у которого первые три мотива перевесили бы четвертый. В мирное время я мог бы писать витиеватые или просто описательные книги и мог бы почти не подозревать о своих политических пристрастиях. А так я был вынужден стать своего рода памфлетистом. Сначала я провел пять лет по неподходящей профессии (Индийская имперская полиция, в Бирме), а потом испытал бедность и чувство неудачи. Это усилило мою природную ненависть к власти и впервые заставило меня полностью осознать существование рабочего класса, а работа в Бирме дала мне некоторое понимание природы империализма.
правильная политическая направленность. Потом Гитлер, Гражданская война в Испании и т. д. К концу 1935 Я так и не смог прийти к твердому решению. Я помню маленькое стихотворение, которое я написал в тот день, выражающее мою дилемму:
Счастливым священником, которым я мог бы быть
Двести лет назад,
Проповедовать о вечной гибели
И смотреть, как растут мои грецкие орехиНо родился, увы, в злое время,
Я скучал по той приятной гавани,
Ибо на верхней губе моей волосы выросли
И священнослужители все чисто выбриты.А потом еще были хорошие времена,
Нам было так легко угодить,
Мы качали наши беспокойные мысли, чтобы уснуть
На лоне деревьев.Всем невежеством мы осмелились владеть
Радости, которые мы теперь притворяемся;
Зеленушка на ветке яблони
Мог бы заставить моих врагов трепетать.Но девичьи животы и абрикосы,
Плотва в теневом ручье,
Лошади, утки в полете на рассвете,
Все это сон.Запрещено снова мечтать;
Мы калечим наши радости или прячем их;
Коньки изготовлены из хромистой стали
И маленькие толстяки будут ездить на них.Я червь, который никогда не вертелся,
Евнух без гарема;
Между священником и комиссаром
Я иду как Евгений Арам;И комиссар гадает мне
Пока играет радио,
Но священник обещал Остин Семь,
Потому что Дагги всегда платит.Мне приснилось, что я жил в мраморных залах,
И проснулся, чтобы убедиться, что это правда;
Я родился не для такого возраста;
Смит был? Джонс был? Вы были?
Война в Испании и другие события 1936–1937 годов перевернули чашу весов, и после этого я понял, на чем стою. Каждая строка серьезной работы, которую я написал с 1936 года, была написана, прямо или косвенно, против тоталитаризма и за демократического социализма, как я понимаю. Мне кажется абсурдом в такое время, как наше, думать, что можно не писать на такие темы.
Все пишут о них в той или иной форме. Это просто вопрос того, какую сторону принять и какой подход выбрать. И чем больше человек осознает свою политическую предвзятость, тем больше у него шансов действовать политически, не жертвуя своей эстетической и интеллектуальной целостностью.
За последние десять лет я больше всего хотел сделать политическое письмо искусством. Моей отправной точкой всегда является чувство партийности, чувство несправедливости. Когда я сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Я собираюсь создать произведение искусства». Я пишу это, потому что есть какая-то ложь, которую я хочу разоблачить, какой-то факт, к которому я хочу привлечь внимание, и моя первоначальная забота — добиться того, чтобы меня услышали. Но я не смог бы написать книгу или даже длинную журнальную статью, если бы это не было еще и эстетическим опытом. Любой, кто пожелает ознакомиться с моей работой, увидит, что даже если это откровенная пропаганда, в ней содержится много того, что политик, работающий полный рабочий день, счел бы неуместным.
Я не могу и не хочу полностью отказаться от мировоззрения, приобретенного мною в детстве. Пока я жив и здоров, я буду продолжать сильно относиться к стилю прозы, любить поверхность земли и получать удовольствие от твердых предметов и обрывков бесполезной информации. Бесполезно пытаться подавить эту сторону себя. Задача состоит в том, чтобы примирить мои укоренившиеся симпатии и антипатии с общественной, неличной деятельностью, которую этот век навязывает всем нам.
Это непросто. Он поднимает проблемы конструкции и языка и по-новому ставит проблему правдивости. Позвольте мне привести только один пример более грубой трудности, которая возникает. Моя книга о гражданской войне в Испании, Посвящение Каталонии , конечно, откровенно политическая книга, но в основном она написана с известной отстраненностью и вниманием к форме. Я очень старался в ней сказать всю правду, не нарушая своего литературного инстинкта. Но среди прочего в нем есть длинная глава, полная газетных цитат и тому подобного, в защиту троцкистов, обвиненных в заговоре с Франко.
Ясно, что такая глава, которая через год-два потеряла бы интерес для обычного читателя, должна испортить книгу. Критик, которого я уважаю, прочитал мне лекцию об этом. «Зачем ты положил все это добро?» — спросил он. «Ты превратил то, что могло бы стать хорошей книгой, в журналистику». То, что он сказал, было правдой, но я не мог поступить иначе. Мне довелось узнать то, что было позволено знать очень немногим в Англии, что невинных людей обвиняют ложно. Если бы я не был зол на это, я бы никогда не написал книгу.
В той или иной форме эта проблема возникает снова. Проблема языка более тонкая, и ее обсуждение заняло бы слишком много времени. Скажу только, что в последние годы я старался писать менее живописно и более точно. В любом случае я считаю, что к тому времени, когда вы совершенствуете какой-либо стиль письма, вы всегда перерастаете его. « Скотный двор » была первой книгой, в которой я попытался с полным осознанием того, что я делаю, соединить политическую цель и художественную цель в одно целое.
Я не писал романа семь лет, но надеюсь вскоре написать еще один. Она обречена на провал, каждая книга — это провал, но я с некоторой ясностью знаю, какую книгу я хочу написать.
Оглядываясь назад на последнюю страницу или две, я вижу, что я сделал это так, как будто мои мотивы в письменной форме были полностью общественными. Я не хочу оставлять это как последнее впечатление. Все писатели тщеславны, эгоистичны и ленивы, и в самой основе их мотивов лежит тайна. Писать книгу — ужасная, изматывающая борьба, как длительный приступ какой-то мучительной болезни. Никогда бы не взялся за такое дело, если бы на него не вел какой-нибудь демон, перед которым нельзя ни устоять, ни понять. Всем известно, что демон — это просто тот же самый инстинкт, который заставляет младенца визжать, требуя внимания. И все же верно и то, что нельзя написать ничего читаемого, если постоянно не бороться за стирание собственной личности. Хорошая проза подобна оконному стеклу. Я не могу с уверенностью сказать, какие из моих мотивов самые сильные, но я знаю, какие из них заслуживают того, чтобы им следовали.
Leave A Comment