Павел Петрович
слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже
положил её обратно в карман. – Я уже думал, что вы не приедете сегодня, –
заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подёргивая плечами и
показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось? – Ничего не
случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного.
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» намечается основной
конфликт произведения?
– Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая
картуз и встряхивая волосами. – Главное,
надо теперь поужинать и отдохнуть. – Поесть действительно не худо, – заметил,
потягиваясь, Базаров и опустился на
диван. – Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без
всякой видимой причины потопал ногами. – Вот кстати и Прокофьич. Вошёл человек
лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый,
в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он
осклабился, подошёл к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину. – Вот он,
Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец… Что? как ты его
находишь? – В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас
же нахмурил свои густые брови. – На стол накрывать прикажете? – проговорил он
внушительно. – Да, да, пожалуйста. Но не пройдёте ли вы сперва в вашу комнату,
Евгений Васильич? – Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко
мой туда стащить да вот эту одежонку, – прибавил он, снимая с себя свой
балахон. – Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как
бы с недоумением, взял обеими руками
базаровскую «одежонку» и, высоко подняв её над головою, удалился на
цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдёшь к себе на минутку? – Да, надо почиститься, –
отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошёл в гостиную
человек среднего роста, одетый в тёмный
английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович
Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы
отливали тёмным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин,
необыкновенно правильное и чистое,
словно выведенное тонким и лёгким резцом, являло следы красоты замечательной;
особенно хороши были светлые, чёрные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева
дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление
вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.
Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку,
казавшуюся ещё красивей от снежной белизны рукавчика, застёгнутого одиноким
крупным опалом, и подал её племяннику. Совершив предварительно европейское
«shake hands», он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза
прикоснулся своими душистыми усами до его щёк, и проговорил: «Добро
пожаловать».
Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович
слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже
положил её обратно в карман. – Я уже думал, что вы не приедете сегодня, –
заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подёргивая плечами и
показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось? – Ничего не
случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного.
neznaika.infoПавел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» намечается
основной конфликт произведения? – Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами.– Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.– Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.– Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами.– Вот кстати и Прокофьич. Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.– Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец… Что? как ты его находишь?– В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови.– На стол накрывать прикажете? – проговорил он внушительно.– Да, да, пожалуйста. Но не пройдёте ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?– Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одежонку, – прибавил он, снимая с себя свой балахон.– Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одежонку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдёшь ксебе на минутку?– Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в тёмный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали тёмным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и лёгким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, чёрные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застёгнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское «shake hands», он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щёк, и проговорил: «Добро пожаловать».Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного
neznaika.infoПавел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман. – Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось? – Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного.
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» прослеживается основной конфликт произведения?– Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами.
– Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.
– Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.
– Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами.
– Вот кстати и Прокофьич. Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.
– Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец… Что? как ты его находишь?
– В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови.
– На стол накрывать прикажете? – проговорил он внушительно.
– Да, да, пожалуйста. Но не пройдёте ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?
– Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одежонку, – прибавил он, снимая с себя свой балахон.
– Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одежонку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдёшь ксебе на минутку?
– Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в тёмный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали тёмным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и лёгким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, чёрные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.
Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застёгнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское «shake hands», он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щёк, и проговорил: «Добро пожаловать». Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.
– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?
– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного.
neznaika.infoПавел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман.— Я уже думал, что вы не приедете сегодня, — заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. — Разве что на дороге случилось?— Ничего не случилось, — отвечал Аркадий, — так, замешкались немного.
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» намечается основной конфликт произведения?— Вот мы и дома, — промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами. — Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.— Поесть действительно не худо, — заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.— Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. — Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами. — Вот кстати и Прокофьич.Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.— Вот он, Прокофьич, — начал Николай Петрович, — приехал к нам наконец… Что? как ты его находишь?— В лучшем виде-с, — проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови. — На стол накрывать прикажете? — проговорил он внушительно.— Да, да, пожалуйста. Но не пройдете ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?— Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одеженку, — прибавил он, снимая с себя свой балахон.— Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одеженку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на минутку?— Да, надо почиститься, — отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский съют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, — руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское «shake hands», 1 он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щек, и проговорил: «Добро пожаловать».Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман.— Я уже думал, что вы не приедете сегодня, — заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. — Разве что на дороге случилось?— Ничего не случилось, — отвечал Аркадий, — так, замешкались немного.
neznaika.infoПавел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного.
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» прослеживается основной конфликт произведения?«Отцы и дети» И.С. Тургенев– Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами.– Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.– Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.– Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами.– Вот кстати и Прокофьич. Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.– Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец… Что? как ты его находишь?– В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови.– На стол накрывать прикажете? – проговорил он внушительно.– Да, да, пожалуйста. Но не пройдёте ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?– Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одежонку, – прибавил он, снимая с себя свой балахон.– Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одежонку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдёшь к себе на минутку?– Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в тёмный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали тёмным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и лёгким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, чёрные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застёгнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское «shake hands», он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щёк, и проговорил: «Добро пожаловать».Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного.
neznaika.info
Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» намечается
основной конфликт произведения?– Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами.– Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.– Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.– Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами.– Вот кстати и Прокофьич. Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.– Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец… Что? как ты его находишь?– В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови.– На стол накрывать прикажете? – проговорил он внушительно.– Да, да, пожалуйста. Но не пройдёте ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?– Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одежонку, – прибавил он, снимая с себя свой балахон.– Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одежонку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдёшь ксебе на минутку?– Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в тёмный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали тёмным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и лёгким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, чёрные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застёгнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское «shake hands», он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щёк, и проговорил: «Добро пожаловать».Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман.– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного
neznaika.info
Павел Петрович слегка
наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже
положил её обратно в карман. – Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным
голосом, любезно покачиваясь, подёргивая плечами и показывая прекрасные
белые зубы. – Разве что на дороге случилось? – Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного. (И.С. Тургенев, «Отцы и дети»)
Как в данном эпизоде «Отцов и детей» намечается основной конфликт
произведения? – Вот мы
и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз
и встряхивая волосами. – Главное, надо теперь поужинать
и отдохнуть. – Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров
и опустился на диван. – Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без
всякой видимой причины потопал ногами. – Вот кстати
и Прокофьич. Вошёл человек лет шестидесяти, беловолосый, худой
и смуглый,
в коричневом фраке с медными пуговицами
и в розовом платочке на шее. Он
осклабился, подошёл к ручке к Аркадию
и, поклонившись гостю, отступил
к двери
и положил руки за спину. – Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам
наконец… Что? как ты его находишь? –
В лучшем виде-с, – проговорил старик
и осклабился опять, но тотчас
же нахмурил свои густые брови. – На стол накрывать прикажете? –
проговорил он внушительно. – Да, да, пожалуйста. Но не пройдёте ли вы сперва в вашу комнату,
Евгений Васильич? – Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой
туда стащить да вот эту одежонку, – прибавил он, снимая с себя свой
балахон. – Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы
с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одежонку»
и, высоко
подняв её над головою, удалился на цыпочках.)
А ты, Аркадий, пойдёшь
к себе на минутку? – Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий
и направился было к дверям,
но в это мгновение вошёл в гостиную человек среднего роста, одетый
в тёмный английский сьют, модный низенький галстух
и лаковые
полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять:
его коротко остриженные седые волосы отливали тёмным блеском, как новое
серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное
и чистое, словно выведенное тонким
и лёгким резцом, являло следы красоты
замечательной; особенно хороши были светлые, чёрные, продолговатые
глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный
и породистый, сохранил
юношескую стройность
и то стремление вверх, прочь от земли, которое
большею частью исчезает после двадцатых годов. Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку
с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся ещё красивей от снежной
белизны рукавчика, застёгнутого одиноким крупным опалом, и подал её
племяннику. Совершив предварительно европейское «shakehands», он три
раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими
душистыми усами до его щёк, и проговорил: «Добро пожаловать». Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка
наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже
положил её обратно в карман. – Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным
голосом, любезно покачиваясь, подёргивая плечами и показывая прекрасные
белые зубы. – Разве что на дороге случилось? – Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного. (И.С. Тургенев, «Отцы и дети»)
neznaika.info
Leave A Comment