Вечером возвращаясь с прогулки левитан долго: Образовательный портал Claw.ru. Всё для учебы, работы и отдыха. Шпаргалки, рефераты, курсовые. Сочинения и изложения. Конспекты и лекции. Энциклопедии. Учебники.

Рабочая программа по русскому языку 9 класс | Рабочая программа по русскому языку (9 класс) на тему:

1 Диктант с грамматическим       заданием  (повторение).

Цель: проверить качество усвоения материала и сформированность орфографических и пунктуационных знаний и умений учащихся.

Диктант.

         Вечером, возвращаясь с прогулки,  Левитан долго смотрел на церковь, стоявшую рядом с часовенкой,  на тёмные кресты погоста,  на  заволжский лесной простор,  озаренный закатом.            

         Этот простор, одинокие кресты  и тишина волжского вечера   напоминали ему горечь детства, первое приобщение к природе, туманные мечты о творчестве…

         А на другой день он усиленно работал.

         Плыли облака, гудели сосны над оврагом,. Но для художника сейчас  как бы не существовало ничего, кроме отражавшихся на полотне церкви, погоста, заречного простора. Сосредоточенный,  весь перевоплощенный в зрение,  художник уверенно наносил разноцветные мазки. Из их нестройной  путаницы вырастали и выцветали строги линии, музыкально — округлённые очертания.

        Исаак Ильич  с наслаждением вдыхал густой,  хвойно — томительный запах красок, с наслаждением чувствовал  все возрастающую жажду работы.

Недалеко от художника теснились, восхищённо смотрели на полотно босые ребятишки.   Из ближних домов, здесь по–деревенски бедных и пыльных, выходили, приближались к художнику сумрачные рыбаки, мастеровые с засученными рукавами на маслянистых руках. Они, как и ребятишки, смотрели на картину с изумлением и восхищением.    

 (154 слова)                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      

                                                                                                          (По Н.  Смирнову)

Грамматическое задание

1 вариант	2 вариант
Произвести синтаксический разбор предложения
Недалеко от художника теснились…	Сосредоточенный,  весь перевоплощенный в зрение…
Обозначьте графически постановку знаков препинания в предложении
Вечером, возвращаясь с прогулки, …
3.Выпишите из текста по одному слову с безударной гласной в корне, проверяемой ударением, и с чередующейся гласной
Из первого абзаца	Из пятого абзаца (Исаак Ильич…)

2. Контрольная работа  «Виды придаточных предложений».

Цель: проверить качество усвоения материала по теме «Виды придаточных предложений»    

          и сформированность орфографических и пунктуационных знаний и умений  

          учащихся.

        Диктант.

         Когда я впервые увидел книгу Александра Грина, то, естественно, подумал, что Грин иностранец.

         Помню, я открыл ее, стоя около киоска, где купил, и читал не отрываясь, пока не прочел до конца эту причудливую, как сон, необыкновенную повесть.

         Внезапно я ощутил тоску по блеску ветра, по солоноватому запаху морской воды, по Лиссу, по его жарким переулкам, по розовому дыму облаков, стремительно взлетающему в синеву небосвода.

         Когда я узнал, что Грин русский человек и зовут его Александр Степанович Гриневский, то не был этим особенно удивлен. Поразился я, когда узнал биографию Грина, узнал его неслыханно тяжкую жизнь отщепенца и неприкаянного бродяги. Было непонятно, как этот замкнутый и избитый невзгодами человек пронес через мучительное существование великий дар мощного и чистого воображения, веру в человека и застенчивую улыбку.

         Если бы Грин умер, оставив нам только одну свою поэму в прозе «Алые паруса», то и того было бы довольно, чтобы поставить его в ряды замечательных писателей, тревожащих человеческое сердце призывом к совершенству.      (158 слов)

            (По К.Паустовскому)

        Грамматическое задание

1 вариант	2 вариант
Начертить схемы, указать виды придаточных предложений
Когда я впервые увидел …	Если бы Грин умер …

3 Контрольная работа по теме «БСП».

Цель: проверить качество усвоения материала по теме «Бессоюзное сложное

           предложения» и сформированность орфографических и пунктуационных знаний и  

          умений  учащихся.

        Диктант.

         Я всегда рад предстоящей встрече с осенним лесом. Иду, как в картинную галерею. Ещё раз взглянуть на давно забытые  полотна, что ежегодно выставляет напоказ золотая осень. Глаз насторожен и жаден: не хочется ничего упустить.

        У самого края леса в зарослях болотного вереска блеснуло озерко с тёмной водой крепко заваренного чая. На его поверхности цветная мозаика из листьев, занесённых ветром. Это — Поленов.

        А на косогоре узнаю Левитана.  Тонконогие осинки застенчиво толпятся  у опушки: трепещут листья на ветру и мелькают, поворачиваясь к солнцу то золотом, то серебром изнанки. И в этом колеблющемся кружеве путается и тоже трепещет ясная небесная синева.

        Позади молодого осинника высится многоколонным фасадом старый лес. Из его глубин, как из музейного здания, тянет тонкими запахами древности. Среди стволов затаилась гулкая тишина, и слышно, как, падая, шуршит, цепляясь за ветки, оброненный деревом лист. Я выхожу под своды леса, как в залы неповторимого шишкинского гения.

        Очарованный, смотрю на эти с детства знакомые полотна: сумрачные еловые дебри, бронзовоствольные сосновые боры, светлые дубравы…

        Тропинка ведет все дальше и дальше, глаза начинают уставать от ярких красок, а этому беспечному расточительству по – прежнему нет конца.

                                         

(По Е.Носову)         180 слов

4. Контрольная работа по теме «Сложное  предложение»

Цель: проверить качество усвоения материала по теме «Сложное  предложения» и

         сформированность орфографических и пунктуационных знаний и  умений  

         учащихся.

        Диктант.

    В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду – большая стеклянная оранжерея. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали все здание; на них опирались легкие узорчатые арки, переплетенные между собой паутиной железных рам, в которые были вставлены стекла. Особенно хорошо была оранжерея, когда солнце заходило и освещало её золотисто- красным огнём. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном драгоценном камне.

    Сквозь толстые прозрачные стёкла виднелись заключенные в ней растения. Несмотря на величину оранжереи, им было а ней тесно. Корни переплетали между собой, и, хотя садовники постоянно обрезали ветви, подвязывали листья, это плохо помогало. Для растений нужен был широкий  простор, родной край и свобода: они были уроженцы жарких стран, нежные, роскошные создания.

     Иногда зимняя буря выбивало стекло, и, когда холодная струя обжигала листья, они бледнели, съёживались и увядали. Но стёкла вставляли очень скоро: ботаническим садом управлял отличный директор, не допускавший никакого беспорядка, несмотря на то что большую часть своего времени  проводил в занятиях с микроскопом в особой  стеклянной будочке, устроенной в оранжерее.   (168 слов)

№ 3 I Искра Божия Левитан возвращался с прогулки вечером, он долго смотрел на церковь и расположенную неподалеку часовенку, на темные кресты погоста, на лесной простор Заволжья, озаренный закатом. Все это и еще тишина вокруг напомнили ему горечь детства, пер- вое приобщение к природе, неясные мечты о творчестве. На другой день он усиленно работал, он решил запечатлеть церковь, погост, этот простор. Он не видел плывущих облаков, не слышал сидя- щих на цветах шмелей, гудящих сосен. Сосредоточившись на выбран- ном пейзаже, он весь превратился в зрение, привычной рукой он нано- сил разноцветные мазки, и постепенно из их нестройной путаницы вы- рисовывались строгие линии, музыкально-округленные очертания. И чем дальше он продвигался, тем сильнее Исаак Ильич чувство- вал неутоляемую жажду работы. Иногда он немного отдыхал. Отло- жив кисти, вставал, отходил на несколько шагов и смотрел на лишь только начатую работу. Основная часть была сделана: он нашел наилучшее размещение со- ставных частей композиции. Великий заволжский простор со всей его 193 бесконечностью перемещался в сжатые пределы полотна, и церковные постройки не загромождали картину, как бы отодвигаясь вдаль.

Около художника теснились восхищенные босые ребятишки. Из близко стоящих по-деревенски пыльных и бедных домов выходили и приближались к художнику сумрачные рыбаки, сапожники в черных фартуках, мастеровые с маслянистыми руками. И они, как и ребя- тишки, восхищались умением Левитана. С пасеки, где роились сердитые пчелы, шел отец Яков в полотня- ном подряснике, с сеткой в руках. Он подошел к художнику и, при- щурив глаза, сказал: «Отрадно видеть искру Божию в искусстве!» Проходящая мимо художника сказочно седая старуха в разбитых лаптях и траурном платке остановилась, посмотрела слезящимися глазами на картину, вздохнула и задумалась, опираясь на можжеве- ловый посох. Потом, порывшись в кармане сарафана и перекрестив- шись двуперстным крестом, она поклонилась великопостным покло- ном и бережно положила в ящик с красками блестящую копеечку. И никто не знал, о чем она молилась, какие мысли тревожили эту простую, ветхозаветную душу, когда она смотрела на треножник, на картину и на странного человека в белом костюме, так ловко ворожившего кистью.

Художник был так тронут этой простотой, что так же бережно, с щемящей радостью спрятал необычайный дар. И оглянулся кругом. Плыли сливочные облака, переливались травы, сухой бор сладко пахнул смолой, сушью, поздней земляникой. Напишите о своем впечатлении от данного рассказа. Я думаю, что настоящий художник именно так и начинает свои работы, когда его что-то заденет за живое. И тогда он не покладая рук трудится над картиной. Такие картины не оставляют людей рав- нодушными, они могут вызвать улыбку или грусть, но никогда не вы не пройдете мимо. Деревенские жители очень хорошо чувствуют, и они, хотя и не разбираются в искусстве, но интуитивно ощущают: Левитан пишет настоящее, искреннее, вкладывая в полотно свою душу. И, хотя рука его держит кисти уверенно, он постоянно прове- ряет, так ли идет выполнение задуманного. Как бы ни был профес- сионален живописец, он всегда «болеет» за свои картины. II Озарение Во время вечерней прогулки Левитан был глубоко тронут видом церкви, стоявшей рядом часовенки, темных крестов погоста, да и всего бескрайнего заволжского лесного простора. Они напомнили ему горечь детства, далекие мечты о творчестве. 491 Следующим днем он усиленно работал над задуманной картиной. И все, кроме отражавшихся на полотне церкви, погоста и заречного простора, перестало для него существовать. Сосредоточившись и воплотившись в зрение, художник уверенно наносил разноцветные мазки. Вскоре на полотне стали отчетливо вырисовываться стройные линии, музыкально-округленные очертания. Исаак Ильич вдыхал густой запах красок и с наслаждением чув- ствовал все возрастающее желание работать. Во время коротких пе- рерывов он недалеко отходил от картины и оценивал лишь начатую работу. Основа была подготовлена: тайна композиции была найдена. Ве- ликий заволжский простор, сохраняя бесконечность, перемещался в сжатые пределы полотна, а церковь не загромождала картину за счет отодвигания вдаль. Босые деревенские ребятишки восхищенно взирали на полотно, мастеровые выходили из ближних домов и присоединялись к ребятне. Прищурив глаза, подошел отец Яков в полотняном подряснике. Внимательно изучив полотно, он ласково сказал, что рад видеть в искусстве искру Божию. Потом около художника остановилась сказочно седая старуха в траурном платке. Слезящимися глазами она посмотрела на картину, и, вздохнув, задумалась. Затем, широко перекрестившись двупер- стым крестом, она достала из кармана сарафана блестящую копеечку и, совершив великопостный поклон, опустила ее в ящик с красками. Задетый за живое этой простотой, художник спрятал необычай- ный дар и, наконец, заметил, что вокруг плыли облака, переливались травы и сладко пахнул сухой бор. Как вы понимаете слова «искра Божия в искусстве»? Человек, называемый «искрой Божьей в искусстве», по-моему, обла- дает особенным талантом в том виде искусства, которым он занимается.

Он отличается от своих коллег. Возможно, его работы неимоверно близки к реальной жизни. У этих, людей, как я считаю, должен быть золотой глаз, то есть во внешне непримечательном они способны видеть глубокое, то, что можно запечатлеть, то, что вызовет ответное чувство. «Искра Божия» — это человек, самим Богом отданный искусству.

О И. Левитане из кн. “Золотой лес” (Смирнов) 👍

Вечером, возвращаясь с прогулки, Левитан долго смотрел на церковь, стоявшую рядом с часовенкой, на темные кресты погоста, на заволжский лесной простор, озаренный закатом. Этот простор, одинокие кресты и тишина волжского вечера напомнили ему горечь детства, первое приобщение к природе, туманные мечты о творчестве.,.

А на другой день он усиленно работал.

Плыли облака, жадно застывали на цветах шмели, гудели сосны над оврагом, но для художника сейчас как бы не существовало ничего, кроме отражавшихся на полотне церкви, погоста, заречного простора.

Сосредоточенный, весь перевоплощенный в зрение, художник уверенно, привычной рукой, наносил разноцветные мазки, из нестройной путаницы которых вырастали и выцветали строгие линии, музыкально-округленные очертания.

Исаак Ильич с наслаждением вдыхал густой, хвойно-томительный запах красок, с наслаждением чувствовал все возрастающую – поистине неутоляемую! – жажду работы. Иногда он давал себе короткий отдых: откладывал кисти, вставал, смотрел, отойдя на несколько шагов, на свою работу, еще только что вступившую в период первоначального цветения. Основное, однако, было сделано: тайна композиции,

размещения составных частей была найдена, – великий заволжский простор так хорошо, не теряя своей бесконечности, перемещался в сжатые пределы полотна, церковная громада нисколько не загромождала картину, как бы отодвигаясь вдаль.

Недалеко от художника теснились, восхищенно смотрели на полотно босые ребятишки. Из ближних домов, здесь по-деревенски бедных и пыльных, выходили, приближались к художнику сумрачные рыбаки, сапожники в черных, как бы жестяных, фартуках, мастеровые с засученными рукавами на маслянистых руках. Они, как и ребятишки, смотрели на картину с изумлением и восхищением.

Подошел, прищурив глаза, отец Яков в полотняном подряснике, с сеткой в руке, – шел, видимо, с пасеки, где роились, бубном звенели над ульями сердитые пчелы. Он внимательно посмотрел, ласково сказал:

– Отрадно видеть искру Божию в искусстве!

Потом на дороге показалась сказочно седая старуха в разбитых лаптях и траурном платке. Поравнявшись с художником, она остановилась, подняла слезящиеся глаза на картину, глубоко вздохнула и задумалась, опираясь на можжевеловый посох. Старуха порылась в карманах сарафана, широко перекрестилась двуперстным крестом, поклонилась великопостным поклоном и бережно опустила в ящик с красками блестящую копеечку.

О чем молилась, о чем думала эта простая, ветхозаветная душа, смотря на таинственный треножник, на картину, на невиданного человека в белом костюме, на его ловкую и быструю ворожбу кистью?

Тронутый этой простотой, художник так же бережно, с какой-то щемящей радостью, спрятал необычайный дар – и оглянулся кругом: проплывали, округляясь, сливочные облака, бежали и переливались травы, сладко пахнул – смолой, сушью, поздней земляникой – сухой бор.

Конспект урока «Сложное предложениие с различными видами связи» по русскому языку

Тема урока: « Повторение пройденного по теме « Сложное предложениие с различными видами связи».

Цели и задачи: 1.повторить знания учащихся о структурных особенностях

сложного предложения с различными видами связи- союзной и бессоюзной;

2. формировать умение анализировать, строить, употреблять в письменной речи такие конструкции, правильно расставлять в них знаки препинания;

Ход урока.

1. Повторение.

1. Фронтальный опрос.

1. Какие виды сложных предложений вы знаете?

2.Что является средством связи в них?

3.Какие виды связей есть в предложениях с различными видами связи ?

2. Прочитать предложение по его характеристике.

1Тетя Оля разложила узелки с цветочными семенами по сортам, пока я с удовольствием разминал спину, взбивая граблями влажную землю.

2. По самому краю расстилался коврик, который своим густым покровом с разбросанными по нему цветами очень напоминал настоящий ковер.

3. В центре клумбы, над всей этой цветочной пестротой, поднялись мои маки, выбросив на встречу три тугих, тяжелых бутона.

4.Легкий ветер чуть колыхал, а солнце пронизывало светом полупрозрачные алые лепестки маков.

1 Найдите ССП. (4).

2Прочитайте СП с придаточным определительным.(2)

3.Почитайте предложение простое предложение, осложненное уточняющим обстоятельством и обособленным обстоятельством.(3)

4. Прочитайте сложное предложение с придаточным времени.(1)

3.Пунктуационный разбор предложения с различными видами связи

Рассказал я Чехову, как Никита гайки отвинчивает, и Антон Павлович долго разговаривал с ним, записывая некоторые выражения.

Из предложения выписать с/с:

Согласование: некоторые выражения;

Управление: рассказал Чехову, отвинчивает гайки, разговаривал с ним, записывая выражения;

Примыкание: разговаривал записывая, разговаривал долго.

4. Работа с карточкой –заданием.

Выпишите грамматическую основу предложения.( Предложения различного уровня сложности)

1. Чехов очень интересовался моими рассказами о Краскове и дважды приезжал туда ко мне.

2.Вечером, возвращаясь с прогулки, Левитан долго смотрел на церковь, стоящую рядом с часовенкой, на темные кресты погоста, на заволжский простор, озаренный закатом.

3.. Антон Павлович старался объяснить Никите, что гайки откручивать нельзя, что от этого может произойти крушение, но Никите это было непонятно.

4..Плыли облака, жадно застывали на цветах шмели, гудели сосны над оврагом, но для художника сейчас как бы не существовало ничего, кроме отражавшихся на полотне церкви, погоста, заволжского простора

5…Когда лес стоит перед глазами темен и неподвижен, когда весь он погружен в таинственную тишину и каждое дерево точно прислушивается к чему-то, тогда кажется, что весь он полон чем-то живым и только временно притаившимся.

1. Чехов интересовался и приезжал;

2.Левитан смотрел.

3.. 1) Антон Павлович старался объяснить;

2) откручивать нельзя;

3) может произойти крушение;

4) это было непонятно;

4..1) плыли облака;

2) застывали шмели;

3) гудели сосны;

4) не существовало;

5…1) кажется;

2) лес стоит темен и неподвижен;

3) он погружен;

4) дерево прислушивается;

5) он полон чем- то живым и временно притаившимся.

5. Подведение итогов работы над предложениями.

На сегодняшнем уроке было разобрано много предложений самых разных и различного уровня сложности. Все они были подобраны таким образом, что не только повторяли и закрепляли изученный материал, но и конкретно отрабатывали различные вопросы предстоящего экзамена, тестовой части В .

6. Домашнее задание: написать сочинение рассуждение на основе предложенного текста по высказыванию. ( В высказывании выделяются ключевые слова и находятся аргументы из текста)

(1 

Напишите сочинение-рассуждение, раскрывая смысл высказывания известного филолога Н.М. Шанского: «На примере сложноподчинённого предложения можно проследить, как человек выражает отношения между миром и собственной точкой зрения». Аргументируя свой ответ, приведите 2 примера из прочитанного текста.

Приводя примеры, указывайте номера нужных предложений или применяйте цитирование.

Вы можете писать работу в научном или публицистическом стиле, раскрывая тему на лингвистическом материале. Начать сочинение Вы можете с приведённого высказывания.

Объём сочинения должен составлять не менее 70 слов. Сочинение пишите аккуратно, разборчивым почерком.

)Толя осени не любил. (2)Не любил за то, что опадали листья и «реже солнышко блистало», а больше всего за то, что осенью часто шли дожди и мама не пускала его на улицу.

(3)Но вот наступило такое утро, когда все окна были в извилистых водяных дорожках, а дождь заколачивал и заколачивал что-то в крышу. .. (4)Но мама не удерживала Толю дома, а даже поторапливала. (5)И Толя почувствовал, что теперь он совсем большой: папа тоже ходил на работу
в любую погоду!

(6)Мама вынула из шкафа зонтик и белый плащ, который Толя тайком надевал вместо халата, когда они с ребятами играли в докторов.

– (7)Ты куда? – удивился Толя.

– (8)Тебя провожу.

– (9)Меня… провожать? (10)Что ты?

(11)Мама вздохнула и положила приготовленные вещи обратно в шкаф.

(12)Толе очень нравилось бежать в школу под дождём. (13)Один раз он обернулся и вдруг на другой стороне улицы увидел маму. (14)На улице было много плащей и зонтиков, но маму он узнал сразу. (15)А она, заметив, что Толя обернулся, спряталась за углом старого двухэтажного дома.

(16)«Прячется!» – сердито подумал Толя. (17)И побежал ещё быстрей, чтоб мама не вздумала догонять его.

(18)Возле самой школы он обернулся ещё раз, но мамы уже не было.

(19)«Вернулась», – с облегчением подумал он.

(20)На торжественной линейке ученики строились по классам. (21)Молодая учительница проворно смахивала с лица мокрые прядки волос и кричала:

– (22)Первый «В»! (23)Первый «В»!

(24)Толя знал, что первый «В» – это он. (25)Учительница повела ребят на четвёртый этаж.

(26)Ещё дома Толя решил, что ни за что не сядет за парту с девчонкой. (27)Но учительница, словно шутя, спросила его: (28)«Ты, наверное, хочешь сесть с Черновой, да?» (29)И Толе показалось, будто он и правда всегда мечтал сидеть рядом с Черновой.

(30)Учительница раскрыла журнал и начала перекличку. (31)После переклички она сказала:

– (32)Орлов, прикрой, пожалуйста, окно.

(33)Толя сразу вскочил и подошёл к окну, но дотянуться до ручки ему было нелегко. (34)Он приподнялся и вдруг замер на цыпочках: за окном он неожиданно увидел маму. (35)Она стояла, держа в руках сложенный зонтик, не обращая внимания на дождь, который стекал с плаща, и медленно водила глазами по окнам школы: мама, наверно, хотела угадать, в каком классе сидит её Толя.

(36)И тут он не смог рассердиться. (37)Наоборот, ему захотелось высунуться на улицу, помахать маме и громко, чтобы не заглушил дождь, крикнуть: (38)«Не волнуйся! (39)Не волнуйся, мамочка… (40)Всё хорошо!» (41)Но крикнуть он не мог, потому что на уроке кричать не полагается.

(По А. Алексину)*

 

* Алексин Анатолий Георгиевич (род. в 1924 г.– – писатель, драматург. Его произведения, такие как «Мой брат играет на кларнете», «Действующие лица и исполнители», «Третий в пятом ряду» и др., повествуют главным образом о мире юности.

 

Подведение итого урока.

Выставлении е оценок.

Глава четвертая. Золотой Плес

Глава четвертая

Вечером, возвращаясь с прогулки, художник долго смотрел на церковь, стоявшую рядом с часовенкой, на темные кресты погоста, на заволжский лесной простор, озаренный закатом.

Этот простор, одинокие кресты и тишина волжского вечера напомнили ему горечь детства, первое приобщение к природе, туманные мечты о творчестве. ..

А на другой день он усиленно работал.

Плыли облака, жадно застывали на цветах шмели, гудели сосны над оврагом, но для художника сейчас как бы не существовало ничего, кроме отражавшихся на полотне церкви, погоста, заречного простора. Сосредоточенный, весь перевоплощенный в зрение, он уверенно, привычной рукой наносил разноцветные мазки, из нестройной путаницы которых вырастали и выцветали строгие линии, музыкально-округленные очертания.

Он с наслаждением вдыхал густой, хвойно-томительный запах красок, с наслаждением чувствовал все возрастающую — поистине неутоляемую! — жажду работы.

Иногда он давал себе короткий отдых: откладывал кисти, вставал, смотрел, отойдя на несколько шагов, и а свою работу, еще только что вступившую в период первоначального цветения.

Основное, однако, было сделано: тайна композиции, размещения составных частей была найдена — великий заволжский простор так хорошо, не теряя своей бесконечности, перемещался в сжатые пределы полотна, церковная громада нисколько не загромождала картину, как бы отодвигаясь вдаль.

Недалеко от художника теснились, восхищенно смотрели на полотно босые ребятишки. Из ближних домой, здесь по-деревенски бедных и пыльных, выходили, приближались к художнику сумрачные рыбаки, сапожники в черных, как бы жестяных фартуках, мастеровые с засученными рукавами на маслянистых руках. Они, как и ребятишки, смотрели на картину с изумлением и восхищением.

Подошел, прищурив глаза, отец Яков в полотняном подряснике, с сеткой в руке, — шел, видимо, с пасеки, где роились, бубном звенели над ульями сердитые пчелы. Он внимательно посмотрел, ласково сказал:

— Отрадно видеть искру божию в искусстве!

Потом на дороге показалась сказочно седая старуха в разбитых лаптях и траурном платке. Поравнявшись с художником, она остановилась, подняла слезящиеся глаза на картину, глубоко вздохнула и задумалась, опираясь на можжевеловый посох. Старуха порылась в карманах сарафана, широко перекрестилась двуперстным крестом, поклонилась великопостным поклоном и бережно опустила в ящик с красками блестящую копеечку.

О чем молилась, о чем думала та простая, ветхозаветная душа, смотря на таинственный треножник, на картину, на невиданного человека в белом костюме, на его ловкую и быструю ворожбу кистью?

Тронутый этой простотой, художник так же бережно, с какой-то щемящей радостью, спрятал необычный дар — и оглянулся кругом: проплывали, округляясь, сливочные облака, бежали и переливались травы, сладко пахнул — смолой, сушью, поздней земляникой — сухой бор. На опушке белело платье Софьи Петровны.

Софья Петровна бродила по скользким от перегоревшей хвои тропинкам, ложилась иногда, выбираясь на солнце, в глубокую, снизу прохладную траву. Закрываясь, шелковым платком, она смотрела в дремотный полумрак, слушала шум бора — и думала, думала…

Она думала о своей жизни, вспоминала институтскую молодость, чувствовала, как и в юности, странное, куда-то зовущее, что-то обещающее томление.

Это томление жило в ней с детских лет. С детства любила она уединенные прогулки на кладбищах и в старых парках, среди разрушенных беседок и заросших прудов, зачитывалась романтическими балладами, обожала театр и с ума сходила от музыки и живописи. С каким восторгом смотрела она строгую Ермолову и женственную Савину, как страстно, с пылающим лицом и учащенны сердцем, вслушивалась в звуки Моцарта, Бетховена, Шопена., Чайковского, как очарованно застывала перед новыми картинами на выставках и в журналах!

А как любила она бесшабашное цыганское разгулье — эти поддевки, мониста, бубны, эти через незапамятные пека перелитые степные песни; с каким волнением посещала печальные службы на .страстной неделе, когда пели «Се жених…» и «Чертог Твой…»; с каким оживлением следила за русским хороводом в зеленые троицкие дни!

Коренная москвичка, она души не чаяла в своем славном городе, но жила в нем, по существу, только зимой; в апреле или мае уезжала на этюды.

Она хорошо играла, добротно писала красками, но, будучи капризной и неусидчивой, не могла ни на чем сосредоточиться, легкомысленно бралась то за одно, то за другое.

Случайно, как говорила она сама, выйдя замуж за добродушного военного врача, Софья Петровна обусловила прежде всего «внутреннюю и внешнюю свободу».

Муж не стеснял ее ничем и ни в чем, и жизнь Софьи Петровны почти не изменилась: она по-прежнему жила в том же зовущем тумане, где главным — целью, смыслом, оправданием — оставалось искусство.

После замужества у Софьи Петровны появилась новая страсть — коллекционирование. Сначала она собирала фарфоровые безделушки, потом — редкие издания и предметы русской народной старины.

Необычно была обставлена и убрана эта столь известная в литературных и артистических кругах квартира, постоянно полная гостей.

Столовая, отделанная в русском вкусе, напоминала музейный уголок: деревянные резные скамьи, блюда и солонки, вышитые рушники, образа суздальского, палехского и мстерского письма. На окнах вместо занавесок висели рыбацкие сети.

Гостиная загромождалась мягкой мебелью, картинами и альбомами, игрушками и тряпичными куклами, византийскими лубками и тропическими растениями.

Все это казалось роскошным и изящным, хотя вместо турецких диванов стояли ящики из-под мыла, а на них — матрацы под коврами.

Комната Софьи Петровны разделялась на два этажа, соединенные витой, как на пароходе, лесенкой. Вверху было уютно и глухо от ковров, бархата и японского фонаря, украшенного гравюрами Хиросиге, внизу нарядно от мольберта с незаконченным этюдом, от ружья и ягдташа на стене, от гиацинтов перед весной. Хорошо пахло табаком, духами, шоколадом.

В доме были два красивых сеттера-ирландца и журавль, Журка, который так привык к Софье Петровне, что почти не отходил от нее — покорно стоял на своих длинных голых ногах, звучно постукивал трехгранным клювом.

Даже в костюме Софьи Петровны замечалась щегольская эксцентричность, летом она часто носила простонародный сарафан, зимой — поярковые валенки, синий полушубок с малиновым поясом, высокую барашковую шапку.

Софье Петровне — что греха таить! — нравилась ее жизнь.

Хорошо, в самом деле, проснуться зимой в теплой комнате, напиться кофе, призрачно отражаться, дымя папиросой, в глубине зеркала, перелистывать, забравшись с ногами на диван, свежую книжку толстого журнала, прилежно сидеть за мольбертом, отделывая летний этюд, пройтись перед обедом по звенящим от мороза улицам, по антикварным магазинам, а вечером — в гости, на именины, в театр, в тепло ложи, в шумящее многолюдство зала!

А первые весенние ручьи на улицах, ледоход на Москве-реке, грачи в подгородных рощах. .. а веселая суета на вокзале майским вечером, пахнущим дождиком и молодой березой, или — осенние сумерки в Сокольниках, на Воробьевых горах, огни московских фонарей сквозь дождь, торжественное открытие театрального сезона…

А новые книги — нередко с авторской надписью на титульном листе, генеральные репетиции и премьеры — «Дама с камелиями» или «Бесприданница», заставлявшие плакать горестными и страстными слезами, концерты Чайковского, выступления знаменитых писателей!

А эта дружба со столичной богемой — посещения закулисных уборных, где в сигарном дыму и остром запахе грима прохаживались Гамлет и Несчастливцев, Джульетта и Кармен, путешествия по ночным погребкам, беседы и шампанское у камина, визиты в художественные ателье и салоны, поездки на выставки — неторопливые странствования среди потопа цветописи, среди как бы стеклянной тишины, нарушаемой лишь приглушенными восклицаниями или шорохом платья.

Живопись влекла ее, пожалуй, больше, чем прочие виды искусства. Ее рисунки хвалили заправские критики и настоящие художники, их одобрял, советуя настойчиво учиться и работать, Левитан.

Софья Петровна очень быстро привязалась к художнику; ей нравились его благородная скромность, поразительная внутренняя выдержка, достоинство независимости в отношениях с людьми, нравился и весь его необычный облик: умное и грустное лицо, большие, темные («как у бедуина») глаза, глуховатый, но мягкий голос, стройность движений, простое и скромное изящество костюма. Ее трогали скупые и спокойные рассказы Исаака Ильича о споем бедном детстве, восхищала его глубочайшая, подлинно подвижническая (не подчеркиваемая, а потаенная) любовь к художеству, его талантливость.

Талант Левитана был, однако, еще в зачатке, для его полного расцвета требовалась гостеприимно-благодатная почва, сокровенная живая вода. Болезненный, нервный, носивший внутри отраву тоски, художник нуждался прежде всего в человеческой заботливости, в обстановке, влекущей за собой насущную потребность работы.

Поездки на Волгу, как первая, неудачная, так и эта, кажется, благодетельная, были делом Софьи Петровны. Своеобразие и свобода отношений с мужем не препятствовали скитаниям, а на досужие пересуды Софья Петровна давно уже махнула рукой: «Молва — как волна, а искусство останется…» Пересуды начались, разумеется, ужо после первой поездки: то чей-нибудь шутливый тост за «милых женщин, свободных женщин», то как бы случайный разговор о несовместимости художества и семейных уз, то преувеличенно любезные вопросы о здоровье мужа или комплименты по адресу художника.

Софья Петровна часто задумывалась — думала и теперь — о своих взаимоотношениях с Исааком Ильичом. Каковы все-таки ее чувства к нему? Эти взаимоотношения, казалось бы такие обычные и легкодумные, обозначаемые словом «связь» или «интрига», были на самом деле очень глубокими и сложными. Она и сама не могла (вернее, не хотела) разобраться до конца в своих чувствах: то ли дружба, основанная на общности интересов, то ли любовь, то ли родственная привязанность, напоминавшая заботливость старшей сестры? Во всяком случае, отношение Софьи Петровны к художнику было насквозь проникнуто чувством прежде всего именно этой родственной близости.

И сейчас, бродя опушкой летнего бора, отдыхая в прохладе травы, она часто и подолгу смотрела в сторону художника. Ее радовало уже одно то, что он здесь, рядом, что он полон бодрости — усердно и, видимо, с удовлетворением работает; что они опять целый вечер будут вместе — сидеть за чайным столом у открытых окоп, читать любимые стихи, вспоминать Москву, потом — бродить над затихающей Волгой, встречая северную звезду над закатом.

Софья Петровна по-охотничьи свистнула кружившей в стороне собаке. Послушная Веста быстро пришла, красиво легка, высоко подняв голову. Софья Петровна положила на ее голову маленькую смуглую руку, потом сорвала несколько цветов и, спрятав их за ошейник, показала в сторону художника, просяще прибавив: «Неси». Собака весело помчалась вперед.

Художник бросил кисти, приветливо замахал рукой: работа заканчивалась.

Софья Петровна долго рассматривала картину, отходя то в одну, то в другую сторону, наконец радостно сказала:

— Основное уловлено и закончено. Дело за красками.

— Пороху в пороховнице пока много, — ответил Исаак Ильич.

Она благодарно улыбнулась:

— Будем всячески беречь его. Судя по всему, нынешнее лето принесет хороший урожай.

Картину — первую за это незабвенное лето — художник закончил в несколько дней. Она, бесспорно, удалась, хотя в ряду последующих, написанных в Плесе, который стал подлинной творческой родиной художника, и не достигает той законченности, которая дает произведению искусства красоту самоцвета. Софья Петровна, любуясь картиной, подчеркивала, однако, ее «некоторую однотонность». Художник не соглашался, — он, видимо, любил этот одинокий вечер в печальном озарении заката, эти черные кресты — последнюю память навсегда отснявшей человеческой жизни, этот смутный простор, говорящий о бессмертии мира.

Картина была дорога ему и тем интимно-личным, заповедно-несказанным (скорее ощущаемым, нежели выражаемым), что, никак не являясь мерилом объективной оценки, является нередко решающим в создании художественного произведения.

Жажда работы, подобная пламени, все обострялась: закончив картину, художник долго еще продолжал мысленно подбирать краски, заботясь прежде всего об их точности и естественности, а просыпаясь по утрам, чувствовал несравненно-напряженную бодрость, утончавшую все душевные и физические силы. Комната, еще полная сна, забвения, как бы отблеска звездного света, казалась звонкой от глубокой тишины, от волжской прохлады, вплывающей в распахнутые окна. В окнах яснело небо, хорошо пахли — запахом лесного родника — цветы в глиняном кувшине, дружелюбно смотрела из угла Веста, точеным янтарем играл на солнце полированный ящик с красками, и сохла, светилась на стене законченная картина.

Для второй картины художник выбрал верхнюю часть города, две церкви, дома в густых садах, обрывистые горы, заросшие столетними липами. Картина, отражая внутреннее состояние художника, получилась солнечной, нарядной. Это был один из тех светоносных дней, когда над Волгой мыльными пузырями струится марево, а нагретая зелень приобретает остроту и резкость лимона и в городе, по садам, распускаются, огненными каплями перевиваются розы.

— Как это хорошо, — говорила Софья Петровна, — как весело и живо: ведь это настоящая зелень — так и хочется оборвать веточку! — это настоящие горы и дома — так и хочется сбежать по горячей тропинке в прохладную комнату, где гуляет ветер! Вообще, пока все хорошо, только я, признаться, боюсь, как бы этот залп творчества не сменился усталостью. Вы не слишком натягиваете поводья?

— Зато лошадь идет полным ходом, — улыбался Исаак Ильич.

Следом за этой картиной Левитан быстро написал два деревенских этюда и однажды, в туманно-солнечный день, пригласил к себе Софью Петровну.

— Прошу садиться, сударыня, — строго указал он на плетеное кресло, — взять в руки цветы и во всем подчиниться мне. Вообразите себя натурщицей, не имеющей своей воли и во всех своих движениях зависимой от воли художника.

Софья Петровна, приняв бесстрастно-свободный, чуть утомленный вид, оказалась покорной, выдержанной натурщицей.

Не будучи портретистом, он, однако, сразу увлекся: надо было передать каждую, то мягкую, то резкую, складку платья, каждый изгиб руки, каждый оттенок небрежно перепутанных цветов, каждый отлив курчавых, просто убранных волос. Надо было — самое главное! — передать, перенести на полотно выражение этого некрасивого, но вдумчивого и умного, несколько монгольского лица, уловить глубину и остроту взгляда больших темных глаз.

Он иногда опускал кисть, до боли в глазах всматриваясь в лицо Софьи Петровны, что-то как будто вспоминал, кусал губы — и работал, работал, отыскивая — и находя сформенности красок тот особенный тон, который т придавал картине стройность и красоту.

— Послушайте, да ведь это — я, — как бы удивленно, с девическим задором сказала Софья Петровна, когда через несколько дней она стояла перед своим цветным двойником, перед зыбко струящимся портретом черноволосой, крупнолицей, несколько грустной дамы с цветами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Левитан, Исаак Ильич.

Картины Левитана. Все картины художника

18 августа 1860 в интеллигентной еврейской семье, жившей на западной окраине России, вблизи пограничного пункта Вержболово, родился второй сын, названный родителями Исаак. Отец будущего художника имел образование раввинского училища, но не смог добиться успеха на этом поприще и служил на разных незначительных должностях российской железной дороги. Пытаясь устроиться получше, семья все время кочевала по железнодорожным станциям, что не приносило никакого положительного результата.

Нищета и потери

Как вспоминал сам художник, с каждым годом, с каждым новым местом, жизнь становилась все тяжелее. Пытаясь исправить бедственное положение семьи, отец занимался самообразованием и в остававшееся от работы время изучал французский и немецкий языки. В таких условиях, на переподготовку ушли годы кропотливого труда.

Применение своим новым знаниям Илья Левитан нашёл, когда по заказу русского правительства французская строительная компания начала закладку в местечке Ковио железнодорожного моста через реку Неман. На эту стройку и устроился отец семейства Левитанов переводчиком. Однако денег это ему почти не приносило. Даже стараясь давать частные уроки иностранного языка детям богатых родителей, Илья не имел средств, чтобы отправить своих двоих детей в начальную школу. Ему пришлось обучать их самостоятельно.

В семье Левитанов было два старших сына и две дочери. Постоянное полунищенское существование и попытки отца вывести сыновей в люди заставили их в конце 1860-х перебраться в Москву.

Тем не менее, даже здесь Илье Левитану не удалось найти никакой постоянной должности. Он так и перебивался частными уроками иностранных языков, пока все семейство ютилось в тесной маленькой квартирке на краю города.

Холодное и убогое жилье, расположенное под самой крышей здания на четвертом этаже, имело одно преимущество – из его высоких окон открывался потрясающий вид на город. Здесь восход занимался раньше, а закат горел дольше. Это и было единственной отдушиной для поэтически — созерцательной натуры будущего художника в его унылой и полуголодной жизни.

Способности к рисованию рано проявились у обоих сыновей Левитана. Мальчики всегда с большой радостью и азартом вместе рисовали и лепили. Отец семейства со снисхождением относился к их совместному увлечению и отправил в 1870 году своего старшего сына Авеля в Московское училище живописи и зодчества. С этого момента Исаак стал постоянным спутником брата, он всегда сопровождал его на пленэр.

Когда подошел возраст, Исаак Левитан и сам поступил в то же учебное заведение.

В то время в МУЖВИЗе среди студентов преобладали дети малоимущих, крестьян и ремесленников. Но даже здесь, где трудно было удивить кого-то бедностью, семья Левитанов стала отдельной темой насмешек. Этому способствовали и застенчивость, и скрытность юношей, которая ещё больше раззадоривала студентов. Причем, положение мальчиков только ухудшалось, после смерти их матери в 1875 году, казалось, жить стало почти невозможно.

В своих воспоминаниях художник рассказывал, что часто ему просто некуда было идти после занятий. Он пытался спрятаться в классе от ночного сторожа за мольбертами или портьерами, чтобы переночевать в тепле. Но гораздо чаще Левитана выставляли на улицу, и ему приходилось мерзнуть на лавочке или всю ночь бродил по безлюдному городу.

Через два года такой бесприютной жизни юноша, вместе со своим отцом, попал в больницу. Диагноз у обоих был страшный — брюшной тиф. Молодость помогла Исааку выжить и даже вернуться к учебе, а вот Илья Левитан скончался на больничной койке. После смерти отца, дети окончательно лишись каких-либо средств к существованию. Они больше не имели никакой возможности вносить даже ту мизерную плату, которая была установлена в училище.

И вот здесь, Исааку впервые в жизни повезло – ему попались прекрасные учителя. Мальчик с самого начала обучения оказался в натурном классе, в котором преподавал Василий Григорьевич Перов. Известный «передвижник» открыто объявлял себя гласом всех обездоленных, оскорбленных и страдающих. А когда он практически возглавил училище, в это здание на Мясницкой, знаменитое своим масонским прошлым, ворвалась вся талантливая московская молодежь.

Юное дарование

Но, надо признать, что юный Левитан брал своих педагогов не только жалостью. Попечительский совет избавил его от необходимости вносить плату за обучение и даже рекомендовал его для получения стипендии князя Долгорукова, генерал-губернатора Москвы, вовсе не из человеколюбия, а потому, что трудолюбие, наблюдательность и поэтичность натуры молодого художника, заинтересовали руководителя пейзажной мастерской, художника Алексея Кондратьевича Саврасова. Впечатленный пейзажами юноши, он практически переманил его в свой класс.

Переживший всю боль и страдания нишей голодной жизни и смерти родителей, Исаак смог сохранить душевную чистоту и чуткость. Оказавшись в классе Саврасова, он всем нутром воспринял самое главное наставление любимого учителя: «.. .пишите, изучайте, но главное — чувствуйте!».

Вот это редкое умение чувствовать природу довольно рано принесло живописцу первые плоды. На ученической выставке его работа «Осенний день. Сокольники» (1879 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва) не просто была замечена и оценена зрителями, но и заинтересовала самого Павла Михайловича Третьякова, знаменитого знатока искусства и коллекционера, считавшего главным в живописи не столько красоту, сколько поэзию, правду души.

Аллея пустынного парка, усыпанная опавшими листьями и женская фигурка, одетая в черное навевают печальное чувство осеннего увядания, сожаления о прошедшем и одиночества. Ярко-желтые молодые деревца, пестрящие вдоль плавно изгибающейся аллеи, резко контрастируют с хмурым хвойным лесом. Прекрасно написаны облака, плывущие по пасмурному небу, которые создают атмосферу сырой холодной погоды, и совершенно превосходно выписана разноцветная осенняя листва.

Написана в 1880 году картина «Осень. Охотник» (Тверская областная картинная галерея), схожа по настроению с предыдущей. Благодаря аналогичному композиционному построению с резким перспективным сокращением, оба произведения имеют глубину и пространство. Только хаотично усеянная опавшими желтыми листьями тропинка, по которой вдалеке идет охотник, сопровождаемый собакой, придает этой картине немного более мажорное звучание.

Картины Левитана, отличающиеся спокойным повествовательным характером, читаются, как литературные произведения. Две его студенческие работы смогли выразить эту редкую черту, ставшую отличительной особенностью всех последующих пейзажей живописца.

Вскоре у Левитана наступила полоса новых трудностей. Его более-менее стабилизировавшееся положение вновь было нарушено. Совет профессоров училища неожиданно уволил любимого педагога Исаака — Саврасова, и молодые пейзажисты остались без мастера.

Это было в 1882, когда юный художник уже закончил одно из лучших своих произведений — «Весна в лесу» (Государственная Третьяковская галерея, Москва). Полотно с удивительной легкостью передает состояние робкого пробуждения природы от зимней спячки. Первая зелень травы около спокойного ручья и только показавшиеся на ветвях деревьев листочки создают поэтическую и умиротворенную атмосферу. Тонкие стебли и ветки деревьев, склоняющиеся с обеих сторон над водой, образуют тенистое пространство, удивительно точно предающее дыхание леса.

Юный живописец пытался сохранить теплые отношения с уволенным преподавателем. Выбирая дни, когда Саврасов, пересилив пагубную тягу к спиртному, брался за кисть, Исаак приносил и показывал ему свои работы.

Прошло немного времени и ученикам представили их нового педагога. В МУЖВИЗ пришел талантливый художник Василий Дмитриевич Поленов, который не только привнес сюда своё видение натуры, но и всеял в студентов воодушевление и оптимизм. Супруга Поленова была родственницей богатого промышленника и известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. Иногда Василий Дмитриевич, направляясь в его усадьбу Абрамцево, где мечтала побывать вся художественная элита Москвы, брал с собой своих самых талантливых учеников.

Однажды, ими оказались Константин Коровин и Исаак Левитан. Веселая творческая атмосфера богатой усадьбы и благожелательное отношение к талантам поразили молодых художников. Мамонтов, который был великолепным певцом и страстным поклонником оперы, устраивал грандиозные домашние спектакли. Его мечтой было создание собственного музыкального театра.

Именно дружеские отношения с «Саввой Великолепным» позже дали Левитану возможность попробовать себя на поприще театрального декоратора. Знакомства, приобретенные молодым художником в доме мецената, упрочило его положение в художественной среде. К сожалению, прекрасный период относительной финансовой и эмоциональной свободы очень быстро закончился. Умер Василий Перов, и в демократически настроенном МУЖВИЗе начались склоки и интриги.

Период разочарований

Уже в начале 1884 года, несмотря на успешную сдачу экзаменов, Исаак Левитан был отчислен из училища за систематическое непосещение занятий. Попечительский совет предложил молодому художнику «не классный» диплом, дающий единственную возможность — стать учителем рисования. Левитан был в отчаянии. В порыве чувств он покидает Москву и уезжает в Саввинскую слободу под Звенигородом, великолепную природу которой ему расхваливали товарищи по училищу. В этом чудесном месте он создает прекрасные пейзажи «Саввинская слобода под Звенигородом» и «Мостик. Саввинская слобода» (обе – 1884 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва).

Полотна совершенно разные по состоянию, но обладающие дыханием свежести и удивительно поэтические. Под холодным, почти прозрачным небом, из-под только что сошедшего снега кое-где пробиваются первые ростки зелени, а на заднем плане видны ещё обнаженные деревья, начинающие покрываться нежными листиками. Под ярким солнцем весело поблескивает неширокая речка, с перекинутым через нее дощатым мостиком. Состояние ожидания весны рождает надежду на лучшее будущее.

В жизни Левитана, как практически всегда, настало сложное время. Художник страдал от одиночества, не имея ни жилья, ни постоянной работы. Отношения с братом Авелем уже в студенческие годы строились по принципу «каждый сам за себя». В результате, замкнутый, чувствовавший себя неудачником, на фоне своих однокашников Исаак поддерживал теплые отношения только с Николаем Чеховым, который также был отчислен из МУЖВИЗа и обладал таким же неуравновешенным характером, как и сам Левитан. Недалеко от дачи Чеховых и поселился молодой художник. Правда, теперь, он сошелся с братом своего сокурсника – Антоном и его сестрой Марией.

Мария Чехова стала первой любовью Левитана, но ему не удалось заслужить её взаимности. Кроме того, сам Антон не советовал сестре связывать свою жизнь с человеком, будущее которого непонятно. Исаак сильно страдал и пребывал в состоянии депрессии. Вероятно, только частое пребывание в доме Чеховых, в котором он мог видеть любимую девушку и отвлекаться от собственных мыслей, уберегло художника от попытки суицида. Хорошо, что Антон помогал художнику справляться с мрачными настроениями и бороться с тяжелыми болезнями, преследовавшими Левитана.

Через два года своего пребывания в Саввинской слободе, весной 1886, оправившийся от болезней и получивший хорошие деньги за создание декораций Частной оперы Мамонтова, Исаак решает уехать в Крым. Художник провел на полуострове более двух месяцев а вернувшись, поразил своих друзей количеством созданных там работ.

Первый успех

Все крымские полотна Левитана, представленные на московских выставках, очень быстро были раскуплены. Две картины, в их числе — «Сакля в Алупке» (Государственная Третьяковская галерея, Москва), приобрёл для своей коллекции Павел Третьяков.

Первый раз за все творчество художника, вместо холодных полупрозрачных облаков на его работах появилось ярко-синее небо, под которым стоит необычное полуразвалившееся глинобитное татарское жилище, контрастирующее с серовато-белой скалой на заднем плане. Несмотря на то, что вся композиция словно пронизана солнечными лучами, наполнена звенящими цветовыми пятнами, так характерными для южных пейзажей, Левитану в совершенстве удалось передать ощущение зноя и горячего песка. В таких произведениях живописца проявляется главное качество его творений: они обладают редкой эмоциональной чувствительностью ко всем движениям цвета и света. Даже самый непритязательный пейзажный мотив Левитан умел передать с особым настроением, создавая ощущение некого скрытого нерва.

К таким полотнам относится «Заросший пруд» (1887 год, Государственный Русский музей, Санкт — Петербург). Здесь художнику удалось передать тонкое состояние потаенной грусти, проступающей сквозь состояние задумчивости. Отражающиеся в воде чёрные стволы деревьев таинственно исчезают под слоем ряски, создавая впечатление безысходности.

Впечатляет колористическое решение полотна, построенное на бесчисленном количестве оттенков зеленого цвета. Этот прием позволил живописцу добиться абсолютной реалистичности в изображении склонившихся к траве ветвей деревьев и кустарников, темной поверхности пруда, затянутой ряской и перспективы далекого луга на фоне пасмурного неба, которое тоже решено в прозрачной зеленовато – голубоватой палитре. Очевидно, художника захватывала подобная возможность сначала глазом, а потом и кистью проследить и передать тональность летней зелени, которую успело подсушить солнце, а пруд напоил влагой.

Успех крымских пейзажей позволил Левитана немного улучшить свой быт. Теперь он мог снимать в Москве жилье и позволить себе бывать в домах у разных интересных людей. Многие знатные московские дома того времени устраивали пышные вечера, куда приглашали знаменитых литераторов, художников и музыкантов. На одном из подобных званых ужинов Исаака представили Софье Петровне Кувшинниковой и её супругу.

В доме Кувшинниковых любили бывать артисты Малого театра Ленский и Ермолова, поэт и писатель Гиляровский, и Антон Чехов. Сильно интересовавшаяся живописью Софья Петровна попросила Левитана дать ей несколько уроков, после которых, их дружеские отношения стали чем-то большим. Экстравагантная женщина, которая была намного старше живописца, кроме искусства высоко ценила личную свободу и имела склонность к эпатажу. Софья Петровна, очевидно, полюбила этого грустного и неуравновешенного человека. Она окружила своего молодого возлюбленного вниманием и заботой, всячески поддерживая его. К этому периоду творчества относится произведение Левитана «Березовая роща» (1885 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва).

В этом полотне живописцу удалось замечательно передать игру света и тени в залитой солнцем густой зеленой роще. Эту картину часто называют образцом русского импрессионизма. Левитан живо и достоверно воспроизвел пронизанное теплом и светом сиюминутное настроение летней изменчивой природы нашей родины.

В работе прослеживается влияние творчества любимого художника Левитана — Камиля Коро, который называл «пейзаж состоянием души» автора.

«Волжские» работы

Вскоре, Исаак совершил путешествие по великой русской реке – Волге. Это было в 1887 и 1888 году. В поездке художника сопровождала Кувшинникова. В творчестве многих русских художников Волга традиционно являлась важной вехой, она вдохновляла Алексея Саврасова, Илью Репина, Федора Васильева.

Правда, первые впечатления от великой реки художника разочаровали, зато во второй поездке ему с парохода удалось разглядеть небольшой живописный городок на берегу, который растянулся между двумя изгибами реки. Это был Плёс, окрестности которого впоследствии запечатлел на своих картинах живописец.

Полотно «Вечер. Золотой Плёс» (1889 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва) дышит ощущением тихого счастья, проступающего сквозь вибрирующий влажный вечерний воздух. Вид на церковь с часовней, рядом с которой стоит небольшой домик с красной крышей, в котором художник снимал этаж вместе с Софьей Петровной, запечатлен с Петропавловской горы.

Нежный, золотисто-розоватый туман на закатном солнце, обволакивает Плёс, голубовато-белые стены колокольни на фоне мягкого розоватого неба, сочная зелень пологого склона — все полотно наполнено чувством гармонии природы и человеческого бытия. Учитывая масштабность работы, живописец изобразил великую реку отнюдь не торжественно и пафосно, как можно увидеть в работах большинства русских мастеров, а на удивление тепло и умиротворенно.

Именно чувством душевной теплоты наполнены все детали картины, даже белая собака, едва виднеющаяся среди высокой травы на первом плане, и та выглядит необычайно трогательно.

В 1889 году Левитан пишет ещё одно полотно, посвященное волжским впечатлениям — «После дождя. Плёс» (Государственная Третьяковская галерея, Москва). Картина будто насыщенная влагой, поражает мастерской передачей атмосферы и потрясающей выразительностью. Глядя на нее, сразу чувствуешь это необыкновенно спокойное состояние природы после бури. Трава ещё блестит от дождя, ветер гонит по поверхности Волги мягкую серебристую рябь, атмосфера холода не заглушает робкой надежды на тепло, переданную художником через косые лучи солнца, проглядывающие сквозь рваные облака.

В итоге, волжские просторы полюбились живописцу. Впоследствии он часто возвращался к ним. Но даже одни и те же мотивы, у Левитана были переданы всегда по-новому, наполненные разными эмоциями и ощущениями. Стараясь привнести в свои картины нечто большее, Левитан постепенно переходит от лиричности к философии, все более размышляя над судьбами человеческими.

Произведение «Золотая осень. Слободка» (1889 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) все ещё наполнено более лирическим, созерцательным настроением. Осенние деревья ослепительно «горят» под все ещё теплым осенним солнцем. Этот костер из красоты природы является единственным украшением унылых покосившихся серо-коричневых деревенских домиков. Тем не менее, даже здесь чувствуется гармония сельской жизни, рождаемая её неразрывной связью с природой.

Неутомимая Софья Петровна однажды уговорила Левитана, воспитанного в традициях иудаизма, посетить православный храм в день Святой Троицы. Там художник был поражен простотой и искренностью праздничной молитвы. Он даже прослезился, объяснив это тем, что это не «православная, а какая-то мировая молитва»!

Эти впечатления вылились в удивительный по красоте и звучанию пейзаж «Тихая обитель» (1890 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва). Работа скрывает в себе глубокие философские рассуждения живописца о жизни. На картине мы видим церковь, отчасти скрытую в густом лесу, которую озаряют лучи вечернего солнца. Золотые купола нежно сияют на фоне мягкого золотисто-голубого неба, отражающегося в прозрачной воде реки. Светлая песчаная тропинка ведет к старому, кое-где разрушенному и грубо подлатанному деревянному мосту, перекинутому через реку. Композиция полотна будто приглашает зрителя пойти и окунуться в чистоту и умиротворенность бытия святой обители. Картина рождает надежду на возможность обретения человеком тихого счастья и гармонии с самим собой.

Несколько лет спустя, живописец повторил этот мотив в другом своем полотне «Вечерний звон» (1892 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва). На картине изображен православный монастырь, выделяющийся на фоне бледно-лилового неба, и освещенный лучами предзакатного солнца. В воде легкой дымкой отражаются его белокаменные стены. Мягкий изгиб реки огибает обитель, плавно уходя вдаль, и кажется, будто малиновый перезвон колоколов возвышающейся над осенним лесом колокольни над водой летит. На переднем плане к воде идет немного заросшая тропинка, но деревянного моста, ведущего к обители на этом полотне нет. От него осталась лишь старая покосившаяся пристань, рядом с которой стоят темные рыбацкие лодки, а вдоль стен самого монастыря проплывает шлюпка, полная праздного народа. При всей поэтичности образа и некоторой торжественности звучания картина не дает нам надежду на возможность достижения катарсического ощущения, предлагая лишь с грустью помечтать об этом, находясь как бы в стороне от происходящего.

Поначалу, все работы Левитана, посвященные его «волжским» впечатлениям, которые он представлял на различных московских выставках, были окружены каким-то прямо заговорщицким молчанием. Лишь Павел Третьяков, уже много лет следивший за творчеством бывшего студента московского училища самым внимательным образом, приобрёл несколько из его полотен. Но в какой то момент наступил перелом, и творчество Левитана начали горячо обсуждать, работы художника получили самый широкий резонанс, о нём беспрестанно спорили во всех художественных салонах столицы.

Сам же живописец, подолгу гостил в усадьбах Тверской губернии, вместе с Софьей Петровной Кувшинниковой. Без устали ища новые образы, художник без конца бродил по заболоченным лесам. Первое время, угрюмая природа края и его ненастная погода подавляли Левитана, но вскоре он взял себя в руки и создал своё очередное произведение, о котором тут же заговорила вся Москва.

Жизненные перипетии

Картина «У омута» (1892 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва), имеющая весьма внушительные размеры, вызывает при рассмотрении непередаваемое мистическое чувство. Это первое произведение художника, где он не просто любуется природой, а подчеркивает и будто констатирует факт её изначального потаенного могущества.

На переднем плане полотна зритель видит неширокую, темную и будто бы спокойную реку. На месте размытой водами реки плотины перекинуты несколько старых досок и скользкие на вид бревна. Противоположный берег реки как бы зовет к себе светлой тропинкой, но когда смотришь, куда она ведет, рождается ощущение смутного страха, а стоит ли идти в сгущающийся мрачный лиственно-хвойный лес, стоящий под хмурым и неспокойным вечерним небом. Левитан мастерски передал ощущения зловещей сумеречности природы, порождающее неуверенность и сомнения, так ли нам надо заглядывать в бездну, идти в это таинственное и гиблое место?

Картина вызвала противоречивые мнения в московской художественной среде, кто-то восторгался ей, кто-то не счел её достойной кисти мастера. Но верный поклонник творчества Левитана и очень прозорливый человек Павел Третьяков тут же купил её для своей коллекции.

В этот же период, подверженный резкой смене настроений художник пишет другое полотно, отличающееся необыкновенной лиричностью, не имеющей ничего общего с призраком смертной тоски, навеваемым предыдущей картиной. Полотно «Осень» (1890-е годы, Государственная Третьяковская галерея, Москва) вновь показывает нам излюбленный художником меланхоличный, но светлый мотив природы, очищающей себя в ярком празднике красок.

Тем не менее, по сохранившимся свидетельствам, в 90-е годы депрессивное состояние мастера все более усиливалось. Новому ухудшению душевного состояния Левитана способствовал вышедший в 1892 году рассказ Антона Чехова «Попрыгунья». Тут же, вся московская интеллигентная общественность, включая ту, которая не была знакома лично с Софьей Петровной Кувшинниковой, идентифицировала её в образе главной героини ироничного произведения писателя. И хотя художник поначалу не придавал значения тому факту, что и он сам оказался жертвой хлесткого юмора своего друга, вскоре под влиянием своей Софьи Петровны он разругался с Чеховым. Разрыв с другом дался живописцу нелегко, тем более, что в он по прежнему с добротой и внимательностью относился к его сестре Марии, так и не вышедшей замуж.

Отдыхая с Кувшинниковой во Владимирской губернии летом того же года, Левитан однажды во время одной из своих дальних прогулок по лесу случайно набрел на старую Владимирскую дорогу. Тракт был печально известен тем, что именно по нему отправляли в Сибирь каторжников. Это место произвело такое сильно впечатление на и без того подавленного художника, что он стал активно создавать эскизы к своей новой работе.

Произведение с политическим подтекстом «Владимирка» (1892 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва) показывает нам уходящую вдаль пустынную грунтовую дорогу, которая по центру изъезжена колесами экипажей, а по краям – истоптана миллионом босых ног, закованных в кандалы. Мрачная картина оставляет стойкое ощущение безысходности.

Левитан, для которого это полотно имело особый гражданский смысл, не стал дожидаться публичных обсуждений, а сразу подарил картину Третьякову. Будучи все ещё во враждебных отношениях с Антоном Чеховым, художник послал один из эскизов «Владимирки» его старшему брату Александру, заканчивавшему обучение на юридическом факультете МГУ. Подарок имел надпись на оборотной стороне, гласившую: «Будущему прокурору». Этот жест глубоко обидел юношу.

Но живописец имел право не любить чиновников и власти. Сразу после окончания работы над картиной, Левитан попал в число евреев, подлежащих насильственной высылке из Москвы.

Художник не первый раз испытывал акты подобных антисемитских гонений, регулярно устраиваемых царской властью. От них его не спасало даже близкое знакомство со многими представителями столичной знати.

Таким образом, в 1893 году Исаак Левитан вновь уезжает в Тверскую губернию, где, не смотря ни на что, создает удивительно оптимистичное и светлое по своему настроению полотно «На озере (Тверская губерния)» (Саратовский художественный музей им. А. Н. Радищева). Пейзаж рассказывает о незатейливой жизни небольшого поселка, расположившегося на берегу огромного озера. Яркое предзакатное солнце освещает его крепкие деревянные избы, стоящие на фоне елового леса и перевернутые рыбацкие лодки с развешенными рядом на частоколе сетями. Прозаический вид деревушки создает, тем не менее, впечатление радости и даже некоторой сказочности бытия.

Год спустя, в 1893, художник начинает работу над одним из самых масштабных своих полотен «Над вечным покоем» (1894 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва). В этом произведении, как ни в каком другом, помимо поэтической красоты вечной природы ощущается философское отношение мастера к бренности человеческого бытия.

На картине мы видим ветхую деревянную церковь, стоящую на крутом и пустынном берегу широкой реки, простирающейся до самого горизонта. Над церковью клубятся свинцово-лиловые тучи, а позади нее немногочисленные деревья укрывают унылый погост своими сгибающимися под резкими порывами ветра ветвями. Вокруг церкви совершенно пустынно, лишь тусклый свет в её окне дает призрачную надежду на спасение. Всю композицию мы наблюдает как бы сзади и сверху, этот прием усиливает впечатление одиночества, глубокой тоски и бессилия. Художник как бы направляет зрителя вдаль и ввысь, прямо навстречу холодному небу. Картина сразу же была выкуплена Павлом Третьяковым, что очень порадовало живописца.

Вся жизнь художника была наполнена резкими поворотами, как его настроения, так и его судьбы. В середине 1890-х случился один из таких поворотов и того и другого. Левитан, все ещё живший с Кувшинниковой, отдыхал на одной из провинциальных барских усадеб, расположенной в живописном уголке. Здесь он познакомился с Анной Николаевной Турчаниновой, отдыхавшей на даче по соседству, и немедленно в нее влюбился. Софья Петровна, в отчаянии даже пыталась покончить собой, но и это не остановило художника. У него завязался страстный и бурный роман с этой женщиной, который был наполнен и огромным счастьем и болью и разными проблемами, как например, влюбившаяся в живописца старшая дочь Турчаниновой Варвара.

По прошествии некоторого времени, Левитан вновь сходится со своим другом и становится частым гостем на даче Чеховых в Мелихове. Не помешало этому и то, что и Антон Павлович и его сестра Мария не спешили разделить радость от нового пылкого увлечения своего друга. Крайне скептически писатель отнесся и к появлению «бравурности» в новых работах Исаака.

Картина «Золотая осень» (1895 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва), например, очень далека от тех меланхоличных и печальных образов осенней природы, так характерных для раннего творчества Левитана. В очень яркой, подчеркнуто декоративной работе художника чувствуется напряженное и возбуждающее ощущение счастья, которое, казалось бы совсем не вяжется с мироощущением автора.

В том же 1895 году Левитан пишет ещё одну «волжскую» картину «Свежий ветер. Волга» (Государственная Третьяковская галерея, Москва). Картина также решена в необычной для художника цветовой палитре, она будто пронизана солнцем. Под ослепительно белыми облаками, парящими на ярком голубом небе, спорящем своей чистотой с водами реки, покачиваются расписные парусные яхты, а за ними вдалеке виднеется белый пароход, направляющийся к берегу. Весь сюжет пронизан очень бодрым мажорным настроением. Чайки, парящие низко над рекой добавляют ещё больше белых пятен в эту тембровую гамму приподнятых эмоций.

Картина, как никогда, не отражает никаких внутренних конфликтов или философских размышлений автора, лишь жизнелюбие и восторг. Даже не смотря на то, что оптимистичное настроение живописца порой сменяли приступы тяжелой депрессии и желания свести счеты с жизнью, очевидно, что в этот период жизни Левитан был полон надежд и верил, что впереди у него ещё много хорошего.

Верой в хорошее пропитана атмосфера картины «Март» (1895 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва). Мягкий рыхловатый снег только начинает таять под лучами весеннего солнца, на сероватых стволах деревьев ещё нет и намека на первую листву, благодаря чему хорошо виден скворечник.

Полотно наполнено ожиданием лета, предвещающего длительные прогулки по лесу и встречи с любимыми людьми. А сейчас, они приехали в гости лишь на пару часов, и возле подъезда их покорно ожидает разгоряченная бегом лошадка, впряженная в скромные сани. В этом пейзаже столько радости жизни и надежды на лучшее, сколько никогда не будет больше ни в одной картине художника. Левитан с большим удовольствием продолжал бывать в гостях у Чеховых. В их доме в Мелихове он создает чудесный по настроению пейзаж «Цветущие яблони» (1896 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва). Картина также относится к тем немногим его работам, которые оставляют у зрителя светлое, мажорное впечатление.

Оглушительный успех

Около 1896 года к Левитану, наконец, пришло настоящее признание. Его работы с успехом экспонировались на международной выставке в Цюрихе. Европейцы были потрясены удивительными состояниями пейзажей русского мастера.

Многие друзья советовали художнику посетить русский Север, чтобы запечатлеть и его суровые холодные образы. У живописца была возможность отправиться в такое долгое путешествия благодаря средствам, которые он выручил от продажи своих последних работ Третьякову. Левитан решает ехать. Но потом, в самый последний момент, неожиданно для всех, уезжает не в Сибирь и в Финляндию.

Не смотря на то, что Финляндия тоже является северной страной с её исключительной природой, это путешествие не порадовало художника. Правда, он привез домой несколько картин.

Например, полотно «На севере» (1896 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва), на котором изображен холодный и грустный пейзаж. Вековые ели одиноко высятся под сводом осеннего пасмурного неба. Картина производит впечатление отчужденности и холода, которые, вероятно и испытывал художник в чужой стране.

В это время у художника проявляются первые признаки его болезни. Чехов, в 1896 году осмотрев своего друга, запишет в своем дневнике, что у Левитана явное расширение аорты.

Тем не менее, художник не прекращал своей работы. В его полотнах, как никогда ощущалась жажда жизни. Картина «Весна. Большая вода» (1897 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва) стала вершиной весенней лирики Левитана. Тонюсенькие ствола молодых деревцев, погруженные в прозрачную воду, тянутся навстречу светло-голубому небу, будто умытому дождями и отражающемуся вместе с деревьями в водах разлившейся реки.

Наступление весны влечет за собой пробуждение природы, но теперь в её проявлениях не столько надежды на радость и тепло, сколько потаенной грусти и раздумий о быстротечности жизни: не успеешь оглянуться, как пролетит лето, придет осень, а за ней и зима.

Плохое самочувствие вынудило живописца заняться своим лечением. По совету Чехова он решается снова уехать за границу на лечение. Художника манили виды Монблана, вершины Апеннин, но доктора настрого запретили живописцу подниматься даже по лестнице. Походы на этюды в горы были под строжайшим запретом, но Левитана это не остановило. К сожалению, нарушение рекомендаций врачей привело к очередному осложнению его состояния.

Художник вскоре вернулся в Россию, так как не мог долго жить вдали от родных мест. Обычные, но бесконечно родные леса и реки были больше по душе живописцу, чем красивые и невиданные европейские ландшафты. Произведение «Последние лучи солнца. Осиновый лес» (1897 год, частное собрание) стало самым удивительным по колористическому решению пейзажем мастера. Голубое небо ещё проглядывает сквозь зеленую листву, но на стволах деревьев уже играет малиновыми всполохами закат. Густой и влажный травяной ковер мягко укрывает землю. Лучи заходящего солнца необыкновенно причудливо осветили лес, создав легкое и приподнятое настроение, передающее радость бытия и свежего воздуха, вкупе с приятной вечерней усталости. Правда, если зритель внимательно приглядится к центральной части картины, то вдруг покажется, что отсветы заката горят болезненными ожогами на коре усталых деревьев. Возможно, именно в этот период Левитан ясно стал осознавать необратимость состояния своего здоровья, в конце концов, приведшее его к смерти.

Ещё одним ударом стала смерть любимого со времен училища педагога. В 1897 году в Москве хоронили Саврасова. Из последних сил Левитан все-таки приехал на панихиду отдать дань памяти человеку, так много для него значившему.

Тем временем слава и общественное признание художника достигли своего зенита. В следующем, 1898 году Академия художеств присудила Исааку Левитану почетное звание академика. Прошло почти четверть века с тех пор, как его выгнали из МУЖВИЗа, предложив лишь обидный дипломом «не классного» художника. И вот, он снова вошел в здание на Мясницкой, где ему теперь предлагали руководить пейзажной мастерской. Здесь все ещё работал Поленов, высоко ценивший творчество своего бывшего студента, и уже год преподавал его хороший друг Валентин Серов.

Левитан принял предложение и со свойственными ему изобретательностью и эмоциональностью взялся за новое дело. Художник преобразил мастерскую. По его заказу туда привезли несколько десятков деревьев, пересаженных из леса в кадки, кустарников, множество еловых веток, траву и мох. На сооруженную живописцем внутри училища лесную поляну заезжали посмотреть многие именитые живописцы. Сначала студенты мастера недоумевали, но постепенно их новый учитель передавал им удивительную способность видеть в ничем не примечательной обыденности нечто неуловимо прекрасное.

Ожидание конца

Левитан продолжает работать, из-под его кисти выходят удивительные пейзажи, но в их атмосфере больше не чувствуется ни надежда, ни радость. Многие из последних работ художника наполнены мотивами ухода, конца человеческой жизни.

Среди них можно отметить картину «Тишина» (1898 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), производящую тягостное и тоскливое впечатление. На темном небосводе сквозь тяжелые свинцовые облака чуть проглядывает убывающая луна, под ними простерлись пашни и луга, на которых блестит тихая речка. Пейзаж кажется не просто спящим, а мертвым и лишь большая птица вдалеке совершает свой ночной полет. Чем было вызвано такое тягостное настроение автора? Казалось бы, наконец, в жизни Левитана не было больше ни тревог, ни обид, ни финансовых проблем. Его любили и уважали в училище и коллеги и ученики. Попечительский совет МУЖВИЗа с пониманием относился ко всем его требованиям. Он разбил в своей мастерской не только лесную поляну, но и шикарную оранжерею, которую сам создал из десятков цветов в горшках.

Студенты его класса делали большие успехи, художник привлекал к себе всю талантливую молодежь, выезжавшую вместе с ним на этюды. Но безутешная грусть, почти всю жизнь преследовавшая живописца, хоть и приправленная внешним налетом деловитости и целеустремленности, находила свой выход в его работах. Например, в пейзаже «Сумерки» (1899 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва) зритель видит наконец-то закончившийся летний день, о насыщенности тяжелым трудом которого говорят стога сена, стоящие в поле. После захода солнца вокруг почти ничего не видно, весь сюжет пропитан смертельной усталостью.

После смерти Павла Третьякова, Левитан был включён преподавательским составом МУЖВИЗа в комиссию, занимавшуюся увековечиванием памяти великого коллекционера и мецената, некоторые приобретения которого странным образом стали пропадать и появляться у совершенно посторонних людей. Возможно, в это время живописец ощутил конец великой эпохи, когда у российских живописцев имелись настоящие ценители их творчества, которым были важны отнюдь не деньги.

За свою жизнь художник так настрадался от нищеты и унижения, что всегда старался помогать своим ученикам. Он находил для них несложные живописные заказы или просто помогал им деньгами из собственного жалованья. Левитан не уставал хлопотать за молодых художников перед художественным советом выставок и всегда волновался за их работы не меньше, чем за собственные картины.

Внешне Леватин продолжал активную жизнь, он преподавал, встречался с друзьями, даже навестил в Ялте Чеховых в 1899 году, но, похоже, что подсознательно художник уже отделил себя от этого мира. Он уже чувствовал приближение собственной смерти, даже говорил об этом Марии Павловне Чеховой, во время их длительных прогулок по крымскому побережью.

Полотно «Летний вечер» (1900 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва) необычайно остро передает настроение отрешенности. Вот здесь, над околицей, нависла пегая тень. До солнечного света, который озаряет осенний лес на заднем плане картины, почти рукой подать, но грунтовая дорога под самой околицей не приведет туда, она неожиданно обрывается.

Не смотря на предчувствия, Левитан строил планы. Он договорился с Серовым провести следующее лето у его родственников. Обещал ученикам частые поездки на этюды весной. Но ни то, ни другое, осуществить ему не удалось.

В конце мая 1900 года болезнь приковала живописца к постели. К нему тут же приехала Анна Николаевна Турчанинова, твердо вознамерившаяся поставить своего любимого на ноги. Она часто слала Чехову письма, в которых подробно описывала состояние здоровья художника, просила советов, но сама все отчетливей понимала, что все её хлопоты бессильны.

Исаак Ильич Левитан умер 22 июля 1900 года, не дожив до сорокалетнего возраста всего несколько дней. По неподтвержденному диагнозу, причиной смерти стал ревматический миокардит.

А на Всемирной выставке в Париже в это время с успехом экспонировались его произведения.

Исаак Ильич Левитан оставил после смерти около сорока незаконченных пейзажей, найденных родственниками в его мастерской. Старший брат Левитана Авель Ильич, согласно воле покойного, уничтожил многие из его набросков, этюдов, почти все письма, записки и дневники.

Картина «Озеро. Русь» (Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) была среди работ, которые считались мастером незаконченными и не демонстрировались публике. Очевидно, этот пейзаж был задуман Левитаном ещё в середине 1890-х. Об этом говорит колористика произведения — яркое голубое небо, сияющее на солнце озеро, красные крыши поселений, возделанная пашня на другом берегу и белеющая вдалеке церковь — все наполнено одухотворенным приподнятым настроением. И только небольшие тени от облаков, падающие на прозрачную воду и холмистый берег, вносят в радостное состояние восхищения родной землей толику грустных размышлений.

Талантливый художник не успел завершить это произведение, но даже в своем незаконченном варианте оно принадлежит к самым значительным работам мастера. Своим творчеством Исаак Левитан оказал огромное влияние не только на отечественное, но и европейское искусство XX столетия. Став практически родоначальником жанра пейзажа настроения, живописец обогатил отечественную культуру, а его высокий духовный авторитет имеет неоценимое значение для русской пейзажной живописи.

Татьяна Журавлева

Левитан. Рассказы о русских художниках. Шер Н.С. Стр. 1

7 Ранней весной 1887 года Левитан уехал на Волгу. Он знал ее по стихам Некрасова, по картинам Саврасова, Репина, Васильева, по рассказам друзей-художников. Несколько раз собирался на Волгу, но все не было денег. Наконец ему удалось уехать. До Нижнего Новгорода он ехал в поезде. В Нижнем пересел на пароход и решил плыть до первой пристани, которая ему понравится. Погода стояла пасмурная; Волга хмурая, сердитая. Вот пароход пристал к маленькому городку Васильсурску. Город чем-то сразу пленил Левитана. Он сошел с парохода, пошел по улочкам городка, снял комнату у двух старушек. Прошло несколько дней, а дождь лил не переставая. Левитану было одиноко, тоскливо, он почти не спал по ночам, а за стеной сладко храпели старушки хозяйки, и он завидовал им. «Разочаровался я чрезвычайно, — писал он Чехову, — Ждал я Волги, как источника сильных художественных впечатлений, а взамен этого она показалась мне настолько тоскливой и мертвой, что у меня заныло сердце и явилась мысль, не уехать ли обратно? И в самом деле, представьте себе следующий беспрерывный пейзаж: правый берег, нагорный, покрыт чахлыми кустарниками и, как лишаями, обрывами. Левый… сплошь залитые леса. И над всем этим серое небо и сильный ветер. Ну, просто смерть… Сижу и думаю, зачем я поехал? Не мог я разве дельно поработать под Москвой и. .. не чувствовать себя одиноким и с глаза на глаз с громадным водным пространством, которое просто убить может…» Но это «громадное водное пространство» очень скоро захватило Левитана — он увидел его глазами художника. Каждый день, несмотря ни на какую погоду, уходил он к Волге на этюды и работал до тех пор, пока ливень не гнал его домой. Вокруг все было так хмуро, величественно в эти серые, холодные дни весны и так не похоже на дорогую ему природу Подмосковья! Он понимал, как не пригодны здесь на Волге все его много раз испытанные и, казалось бы, верно найденные приемы живописи. Но как передать вот эту суровую красоту и величие Волги, с ее как бы однообразным цветовым строем, в котором его глаз художника видел множество тончайших оттенков? Как передать это свое видение новой природы? «Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего… и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения…» — писал он в следующем письме Чехову. А когда мы теперь смотрим левитановские работы этой весны, то поражаемся тому, как изумительно тонко передал он свои «большие ощущения». Вот «Разлив на Суре», прекрасный этюд «На Волге», не совсем законченная картина «Вечер на Волге»… Как-то не верится, что это Левитан тихого «Осеннего дня», «Мостика в Саввинской слободе», нежной, весенней зелени подмосковной деревушки… А сам он хандрит и мрачнеет, не хочет видеть людей и снова жалуется Чехову, что не умеет «жить в ладу с самим собою», что даже если и есть у него интересные работы, то «они поглощаются тоской одиночества, такого, которое только понятно здесь, в глуши». И вдруг, получив письмо от друга, который так хорошо, ласково и строго умеет убеждать, он наскоро упаковывает свои работы и уезжает в Бабкино, в «милую Чехию», на все лето. Но Волга задела Левитана сильно. Он, смеясь, говорил, что еще не покорил ее, и ранней весной следующего года снова уехал на Волгу. На этот раз он был не один. С ним ехал Степанов — Степочка — и художница Софья Петровна Кувшинникова — его друг и ученица. Доехали поездом до Рязани, сели на пароход и поплыли вниз по Оке. Село Чулково. Название понравилось. Высадились. Но пробыли в этом Чулкове недолго. «Очень уже дико отнеслось к нам население, никогда не видавшее у себя «господ», — рассказывала Софья Петровна. — Они ходили за нами толпой и разглядывали, как каких-то ацтеков[2], ощупывали нашу одежду и вещи… Когда же мы принялись за этюды, село не в шутку переполошилось. — Зачем господа списывают наши дома, овраги и поля? К добру ли это, и не было бы какого худа? Собрали сход, почему-то даже стали называть нас «лихие господа…» Художники не выдержали и поспешили уехать. Спустились до Нижнего, перебрались на другой пароход и поплыли вверх по Волге. Куда? Они и сами не знали. Вокруг неоглядные дали, леса, долины. Волга то спокойная, лучезарная, то захмурится, зашумит тихим ветром. Левитан веселый шагал по палубе — все высматривал, где бы пристать. И неожиданно — маленький городок, а далеко на его окраине, на зеленом холме, одинокая старая церковка. И так обворожил всех этот городок, таким показался уютным, что тотчас же решили остановиться здесь. Городок назывался Плёс. Ему было больше пятисот лет, и казалось, все в этом городке с тех давних пор оставалось неизменным. По шатким мосткам сошли на замощенную набережную. Шли долго. Вышли за город в Заречную слободу. Кто-то указал на высокий белый дом с красной крышей, в котором сдавалась квартира. Посмотрели комнаты. Из окон — чудесный вид на холм с церковкой, на противоположный лесистый берег Волги. Решили здесь обосноваться. Так же как в Чулкове, население вначале отнеслось подозрительно к художникам. Пошли расспросы, разговоры: кто, как, зачем, почему? Но все скоро успокоилось. Целыми днями художники ходили по берегу и окрестностям со своими огромными зонтами из белого холста, который сами промывали синькой, чтобы устранить горячее освещение этюда лучами солнца, проникавшими сквозь зонт. Зонты эти вызывали любопытство окружающих. Особенно привлекали они ребятишек, которые всегда появлялись там, где сидел Исаак Ильич. Правда, увлеченный работой, он не всегда замечал их, но увидит и непременно вытащит из кармана горсточку конфет. Однажды подошла дряхлая, подслеповатая старушонка. Остановилась. Щурясь от солнца, долго смотрела на Левитана, потом перекрестилась, порылась в своей кошелке, вынула копейку, осторожно положила ее в ящик с красками и поплелась дальше. За кого приняла она Левитана, о чем думала, когда подавала ему копейку, неизвестно, а Левитан был растроган и потом долго хранил эту копейку. Художники бродили по лесам, оврагам, случалось, и ночевали в лесу. Весна стояла теплая, и Волга была совсем не похожа на прошлогоднюю. Левитан писал этюд за этюдом, часто уходил один, подолгу сидел на берегу Волги, смотрел, думал, запоминал. Если не было под рукой холста, он писал на картонках, дощечках. Когда Левитан вернулся в Москву, показал свои волжские работы друзьям и знакомым, то все говорили, что природа у него «так хорошо схвачена, как никогда раньше». Зима прошла в напряженной работе, в постоянных хлопотах, волнениях. В голове было множество планов, и он писал одну картину за другой. Написал портрет Софьи Петровны Кувшинниковой; портреты он писал очень редко, не любил их писать и делал исключение только для друзей. Начал картину «Ветхий дворик» — дворик в Плёсе, у дома с красной крышей. Окончил «Вечер на Волге», который начал писать еще в прошлом году. Когда смотришь эту небольшую, как будто бы очень простую картину, то кажется, раздвигается, исчезает рама и ты стоишь у самой реки. Рядом рыбацкие лодки, слышно, как плещется у самых лодок вода. Холодно. Волга спокойная, строгая. Далеко-далеко уходит небо с тяжелыми темно-серыми тучами. Где-то на высоком берегу зажигаются первые вечерние огоньки. На землю тихо спускается ночь… К концу года открылась выставка Московского общества любителей художеств. На этой выставке представлено было десять работ Левитана и среди них «Вечер на Волге». А через несколько дней в Москву приехала семнадцатая передвижная выставка, и Левитан показал картину «Пасмурный день на Волге». Критика обошла молчанием обе эти картины Левитана, и только немногие друзья-художники и знатоки понимали, как вырос, возмужал талант Левитана в те несколько месяцев, которые он провел на Волге. «Вечер на Волге» и еще несколько картин Левитана купил Павел Михайлович Третьяков. Левитан почувствовал себя почти богачом: отступила нужда, забота о завтрашнем дне, можно было помочь сестре, которая очень нуждалась, не надо было скитаться по дешевым меблирашкам. А главное, не нужно было мучительно думать о том, где бы достать денег, чтобы летом снова уехать на Волгу. На Волге он был уже два раза, видел две волжские весны и каждую весну видел по-новому. Теперь он увидит Волгу летом и ранней осенью. Как и в прошлом году, поехали втроем в середине лета. Поселились в тех же комнатах, в доме с красной крышей. На этот раз их встретили в Плёсе приветливо, как старых знакомых. И.И. Левитан. Вечер. Золотой Плёс На следующий же день по приезде Левитан чуть свет ушел один из дому, и так повторялось потом почти каждый день. В охотничьих сапогах, в парусиновой блузе, с этюдником через плечо и с зонтом шел он по сонным улицам городка, уходил все дальше и дальше — встречать солнце. Это были самые радостные часы дня, и возвращался он всегда взволнованный, счастливый — хандра все реже посещала его. Днем он обычно работал дома, а потом снова уходил с этюдником. Ребятишки, как и в прошлом году, стайкой ходили за ним, подолгу стояли в сторонке, пока он работал под своим зонтом. Иногда они провожали его до дома, заглядывали в комнату, а он и сам зазывал их и любил показывать им свои этюды. Особенно часто стали они приходить, когда Левитан принес из леса журавля с перебитой ногой. Он нежно ухаживал за ним, лечил его, и ребятишки старались ему помогать. Журавль скоро поправился и однажды, ко всеобщему восторгу, был даже взят на этюды. На зиму его перевезли в Москву, он поселился у Софьи Петровны и стал совсем ручным. Все лето Левитан был в светлом, приподнятом настроении. Работал много, делал наброски, этюды — живописные записи будущих картин. И не успевал кончить одну картину, как тотчас же начинал другую. Вот картина «После дождя. Плёс». …Только что над маленьким волжским городком прошел дождь В воздухе еще чувствуется влажность. Расходятся тучи, начинает пробиваться солнце, и под первыми, несмелыми его лучами поблескивают крыши домов, чуть поникли омытые дождем прибрежные кусты, темнеют у берега баржи, рыбацкие лодки. Где-то очень далеко плывет пароход. Над рекой, над городом серебристо-серое небо с разорванными облаками. И невольно думается: какая даль! Как чудесно удалось Левитану преодолеть широту волжских просторов, как живописно, свободно написана картина! Другая картина — «Вечер. Золотой Плёс»: над городом догорает заря, надвигается вечер, тот особенный летний вечер на Волге, когда природа как бы замирает, отдыхает; река, противоположный ее берег и далекое бескрайнее небо кажутся окутанными золотистой дымкой. Но как связать, как найти верное отношение этой воды, неба, земли, чтобы картина звучала так же взволнованно и трепетно, как звучит она в его душе? Он чувствует: надо, чтобы «не кричали краски», надо писать картину так, чтобы с помощью перехода одного тона в другой передать пространство, дать глубину неба, необъятность реки, уходящей вдаль. Обо всем этом Левитан думал раньше, еще в первую поездку на Волгу, когда писал картину «Вечер на Волге». Но то, о чем он тогда только догадывался, что постигал ощупью, теперь становилось достижимым, казалось понятным. Вечерами, сидя на пригорке высокого зеленого берега, он наблюдал освещение. На маленькой дощечке сделал первый этюд маслом, потом основательно проработал эскиз картины. Каждое утро писал дома и сколько раз в порыве отчаяния счищал все сделанное за день, а на следующий день начинал все сначала. Однажды утром забрел он далеко, на другой конец городка, в Пустынку, и остановился зачарованный. Перед ним была березовая роща, насквозь пронизанная солнечным светом, его роща, та самая, этюд которой он сделал еще в Бабкине и каждое лето возил с собой — все искал подходящую натуру. Это была неожиданная и радостная находка. Картину «Березовая роща» он написал быстро, как бы одним дыханием. 8 Художники оставили Плёс перед самыми заморозками, уехали в Москву с последним пароходом, с тем чтобы непременно вернуться еще будущим летом. В Москве уже ждали Левитана с новыми картинами, и не успел он приехать, как к нему в «Англию» началось настоящее паломничество. Он привез около двадцати картин, множество этюдов. Друзья и знакомые были поражены — трудно было поверить, что так много сделал один человек в несколько месяцев. Когда А.П. Чехов увидел все, что привез Левитан, он, как всегда, очень верно ухватил главное. — Знаешь, на твоих картинах появилась улыбка, — сказал он. Но встреча друзей была грустная. Летом скончался любимый брат Антона Павловича и друг Левитана — талантливый художник Николай Чехов. Антон Павлович рассказывал о последних его днях, и Левитану казалось, что он, Левитан, в чем-то виноват, что-то пропустил, недоглядел. Они сидели в новой мастерской Левитана; на мольбертах стояли картины, на полу валялись обрывки бумаги, веревки, громоздились еще не распакованные ящики, за окном моросил мелкий, тоскливый дождь. Мастерскую эту построил для себя Сергей Тимофеевич Морозов, богатый человек, коллекционер живописи, а сам посредственный художник-пейзажист. Он боготворил Левитана, брал у него уроки живописи. Мастерская в сущности была ему не нужна, и он предложил ее Левитану на очень льготных условиях. Левитан с радостью согласился. Просторная, с верхним светом и с окнами на север мастерская занимала весь верх двухэтажного флигеля во дворе морозовского дома. Внизу жил Морозов, а позднее он уступил Левитану и весь низ. И.И. Левитан. Березовая роща К зиме Левитан окончательно устроился в мастерской. Приближался декабрь. В декабре, перед открытием передвижной выставки, Павел Михайлович Третьяков всегда совершал обход художников. «Обычно по утрам, к одному из таких счастливцев, подъезжали большие крытые сани… — вспоминал позднее художник Нестеров. — Сани вез большой сытый конь, на козлах сидел солидной наружности кучер… Неторопливо вылезал [Павел Михайлович] из саней, тихо звонил у подъезда или стучался у дверей, ему отворяли. Входил высокий, «строгого письма» человек в длинной барашковой шубе, приветливо здоровался, целуясь по московскому обычаю троекратно с встречавшим хозяином, а приглашенный им, входил в мастерскую. Просил показать, что приготовлено к выставке. Садился, долго смотрел, вставал, подходил близко, рассматривал подробности… Начинал свой объезд Павел Михайлович со старших — Васнецова, Сурикова, Поленова, Прянишникова, Вл. Маковского, потом доходил и до нас, младших: Левитана, Архипова, меня, К. Корина, Пастернака, Ап. Васнецова и др. Если объезд начинался с Левитана, тогда тот немедленно по отбытии извещал остальных приятелей о результатах визита. Редкий год Третьяков не брал чего-нибудь из новых работ Левитана для своей галереи, поэтому сейчас Третьяковская галерея имеет лучшее собрание «левитанов». На этот раз Третьяков купил две картины: «Вечер. Золотой Плёс» и «После дождя». Картины появились на восемнадцатой передвижной выставке в 1890 году с табличкой «Продано Третьякову». В Петербурге критика снова обошла молчанием картины, и только в одной из газет появились гнусные, издевательские стихи какого-то рифмоплета. Когда же выставка переехала в Москву, то о картинах Левитана заговорили иначе. Они имели успех и у художников и у публики. «Левитан впервые достигает всеобщего признания и становится первым русским пейзажистом», — отмечал критик Сергей Сергеевич Голоушев (Глаголь), который позднее написал первую большую книгу о Левитане. Левитан не дождался открытия выставки; в начале марта он уехал за границу. Ему хотелось проверить себя, побывать в картинных галереях, на выставках, посмотреть, как работают художники на Западе. «Впечатлений чертова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всем. Отсюда и происходит, что французы восхищаются тем, что для здорового человека с здоровой головой и ясным мышлением представляется безумием… Старые мастера трогательны до слез. Вот где величие духа!..» — писал Левитан Чехову из Парижа. В Париже Левитана больше всего восхитили картины барбизонцев[3]. Когда-то Крамской писал Репину: «Нам непременно нужно двинуться к свету, краскам и воздуху, но как сделать, чтобы не растерять по дороге драгоценнейшее качество художника — сердце?» Об этом же не раз говорили Саврасов и Поленов — учителя Левитана. И вот теперь на выставке почти каждая картина барбизонцев была полна света, воздуха, в каждой картине он чувствовал душу художника. Из Парижа Левитан переехал в Италию, был во Флоренции, Венеции, радовался изумительной итальянской весне с ее глубоким синим небом, изумрудной травой по склонам гор, цветущему миндалю. За границу Левитан ездил несколько раз. Был во Франции, Италии, Германии. Швейцарии; писал и зеленые альпийские луга, и Альпы, и Средиземное море, и горы, и маленькие деревушки на склонах гор… Не раз испытывал чувство бесконечного восторга от общения с природой. «Сижу теперь у подножья Mont Blanc[4] и трепещу от восторга! Высоко, далеко, прекрасно!» Но стоило ему немного пожить в чужой стране — его тотчас же тянуло домой. В письмах, которые Левитан писал из-за границы, он постоянно жалуется на то, что «тоскует до одури», скучает «до отвращения», «смертельно» хочет домой. «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси — реки разлились, оживает все… Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист». Первый раз за границей Левитан пробыл около месяца. В апреле 1890 года он уже провожал в далекое путешествие своего друга Чехова Антон Павлович уезжал на остров Сахалин, звал с собою Левитана, был огорчен его отказом и, поддразнивая Левитана, писал с дороги шутливо-сердитые письма: «Прогулка по Байкалу вышла чудная, во веки веков не забуду… Скотина Левитан, что не поехал со мной… Какие овраги, какие скалы! Тон у Байкала нежный, теплый». Но Левитана больше не соблазняли далекие путешествия. Он мечтал о Волге и вскоре после отъезда Чехова снова уехал в Плёс, где провел почти все лето. За Левитаном в Плёс потянулись и другие художники — Бакшеев, Корин… Поселились недалеко друг от друга, каждое утро уходили на этюды. Бакшеев вспоминал позднее, что первое время он как пейзажист был в отчаянии: ему казалось, что все, что могло привлечь глаз художника, было «давно воплощено Левитаном как нельзя лучше». Конечно, это было не так, и Бакшеев нашел свою тему и написал хорошую картину «Заштатный город Плёс». А Левитан в это лето писал, как всегда, много этюдов, кончил картину «Ветхий дворик», начал большую картину «Тихая обитель», задумывал новые произведения. Он заставлял себя работать каждый день — считал, что художнику это необходимо. Но не каждый день приносил ему удовлетворение, радость творчества. «Однажды, — рассказывает Бакшеев, — возвращаясь с этюдов, я увидел шедшего мне навстречу Левитана. Я спросил его: «Как работалось? Удачно ли?» — «Ничего не вышло», — отвечал он хмуро. Я не поверил: такой мастер, и вдруг неудача. Немного помолчав, Левитан добавил: «То, что я видел, чувствовал и остро переживал, мне не удалось передать в этюде». В такие дни все представлялось Левитану в мрачном свете, опять никого не хотелось видеть, и он уходил один, уже без этюдника и зонта, с маленьким альбомом в кармане. Как-то поехал на пароходе в городок Юрьевец, в нескольких часах езды от Плёса. Городок раскинулся вдоль берега Волги, над ним — горы, покрытые хвойным лесом, далеко в рощице — монастырек. Левитан вдруг остановился. Где-то он видел вот такой же вечер, вот так же заходило солнце, так же по склонам горы побежали тени, покрыли монастырскую стену, и так же в лучах заката загорелась колокольня. Саввинов монастырь!.. И ярко всплыла в памяти вся картина того вечера, так ясно вспомнилось, что был он тогда в таком же мрачном состоянии духа и вдруг, увидев всю эту красоту, забыл обо всем и в восторге сказал: «Да, я верю, что это даст мне когда-нибудь большую картину!» Эту большую картину он действительно написал теперь в Плёсе. В ней как бы слились в одно и саввинские переживания, и вновь увиденное, и сотни других воспоминаний Картину Левитан назвал «Тихая обитель». Это одна из лучших картин Левитана. Когда «Тихая обитель» появилась на девятнадцатой передвижной выставке, Чехов писал сестре: «Был я на передвижной выставке. Левитан празднует именины своей великолепной музы. Его картина производит фурор… успех у Левитана не из обыкновенных». 9 Левитан становился знаменитым художником. Друзья, знатоки и любители искусства поражались его отточенному мастерству, его «виртуозности в обращении с цветом, мазком», уменью насытить картину солнцем, светом. Говорили, что никто, как Левитан, не умеет отбирать нужные краски для передачи самого существенного в пейзаже, а главное, не умеет так по-своему, «по-левитановски» показать «то скромное и сокровенное, что таится в каждом русском пейзаже, — его душу, его очарование». На Волгу Левитан больше не ездил, но в памяти навсегда остались необъятные просторы Волги, маленькие волжские городки, тихие вечера, золотые закаты, бури… А людям оставил он драгоценный дар — волжские картины, этюды, много набросков, рисунков. Осенью Левитан вернулся в Москву. Он уже привык к своей новой мастерской, полюбил ее. Прошел «английский период», как шутя называл Чехов годы жизни в меблированных комнатах «Англии», и вот теперь он в прекрасной мастерской, заставленной мольбертами. Все картины — начатые и законченные — получили свои места. У стен — подрамники, папки с небольшими этюдами на холсте, картонках, дощечках, написанные в разное время. В мастерской тихо, даже шагов не слышно — пол затянут сукном. Левитан садится в кресло, он думает о новых работах, о предстоящих встречах с друзьями. Чехов непременно сказал бы что-нибудь смешное и доброе, если бы увидел его сейчас. И Левитан ласково улыбается этой мысли — улыбка у него чуть застенчивая и кажется печальной от печальных глаз. Левитан смотрит работы последних лет. С каждым самым маленьким рисунком связаны такие волнующие переживания, такое чувство глубокой любви к природе, к удачно найденному мотиву! Как это часто с ним бывает, он бормочет стихи — кажется, отвечает кому-то, несогласному с ним: Не то, что мните вы, природа — Не слепок, не бездушный лик. В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык. Он всматривается в картину, думает о том, что надо еще поработать над ней, что можно и нужно писать еще лучше. Он знает, как трудно иногда кончить картину, как страшно одним последним мазком все испортить. И тогда стоят они в мастерской, «дозревают», повернутые к стене. Требовательность Левитана к себе не знала пределов. Он чувствовал малейшую фальшь в картине, каждую «неверно взятую ноту». «Дать на выставку недоговоренные картины, — говорил он всегда, — кроме того, что это и для выставки не клад, составляет для меня страдание, тем более, что мотивы мне очень дороги и я доставил бы себе много тяжелых минут, если бы послал их». И.И. Левитан. Рисунок к картине «У омута» Зиму Левитан прожил в Москве, а ранней весной 1891 года его, как обычно, потянуло на природу. На этот раз Левитан и Софья Петровна поехали в Тверскую губернию и поселились в деревне Затишье в маленьком домике. Недалеко была усадьба знакомых Левитана — Панафидиных. У них гостила племянница, Лидия Стахиевна Мизинова — Лика, девушка необыкновенной красоты, веселая, умница, большой друг всей семьи Чеховых. «Подруга моя и моих братьев» — так Мария Павловна знакомила ее со всеми. А братья Чеховы и Левитан ухаживали за ней, и все были немного в нее влюблены. «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею — божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть», — так весело поддразнивает Левитан Чехова в первом же письме из Затишья. И дальше все письма к Чехову в это лето, да и не только в это лето, а всегда, заполнены шуткой, за которой чувствуется настоящая большая дружба, слышится живой голос Левитана: «Целую тебя в кончик носа и слышу запах дичи. Фу, как глупо, совсем по-твоему. Дай руку, слышишь, как крепко жму я ее?» Панафидины любили и ценили Левитана-художника, бережно относились к нему, оберегали его рабочие часы; днем никто даже не ходил в Затишье. Вечерами они часто собирались в большом доме. Софья Петровна была прекрасной пианисткой, у Лики был чудесный голос. Левитан обычно сидел на ступеньках террасы — ему хорошо думалось и мечталось под музыку. Иногда на террасу выходила гостившая у Панафидиных молодая певица, и, когда Софья Петровна играла, она вдруг начинала кричать по-совиному, и кричала с таким совершенством, что через несколько минут к террасе слетались совы и вторили ей. И.И. Левитан. У омута Впервые в это лето Левитан как бы открыл для себя нового Чехова — пейзажиста — и писал ему: «В предыдущие мрачные дни, когда охотно сиделось дома, я внимательно прочел еще раз твои «Пестрые рассказы» и «В сумерках», и ты поразил меня как пейзажист. Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзажи в них — это верх совершенства; например, в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны. Я вчера прочел этот рассказ вслух Софье Петровне и Лике, и они обе были в восторге». А в конце письма снова озорная приписка: «Замечаешь, какой я великодушный, читаю твои рассказы Лике и восторгаюсь! Вот где настоящая добродетель!» Все лето и осень Левитан был в приподнятом рабочем настроении. Он писал Чехову: «Смертельно хочется тебя видеть, а когда вырвусь, и не знаю — затеяны вкусные работы». Среди этих работ была и картина «У омута». История этой картины не совсем обычная. Недалеко от Затишья было имение баронессы Вульф, с развалившейся мельницей, со старой плотиной через речку, с глубоким темным омутом. «Гиблое место» — так говорили крестьяне и побаивались ходить к мельнице. Как-то всем обществом решили устроить пикник на этой мельнице. Левитана заинтересовал пейзаж у омута, и он тут же сделал карандашный набросок. Увидав его за работой, хозяйка имения подошла к нему и спросила: — А знаете, какое интересное место вы пишете? Это оно вдохновило Пушкина к его «Русалке». И она рассказала предание, связанное с этой мельницей: у ее прадеда, человека очень крутого нрава, был молодой слуга. Он полюбил дочь мельника. Когда об этом узнал прадед, он в гневе велел забрить своего крепостного в солдаты, а любимая им девушка утопилась. Левитана взволновал рассказ. Он еще долго ходил один у плотины — все не мог отрешиться от тревожного чувства. На следующий день он снова вернулся к старой мельнице. Как-то сама собою возникла мысль о картине. Но ходить из имения на мельницу с большим подрамником было трудно. И вот целую неделю каждое утро он и Кувшинникова усаживались в тележку. Левитан на козлы, Софья Петровна на заднее сиденье, и везли подрамник на мельницу. К вечеру так же возвращались обратно. Осенью Софья Петровна уехала. Панафидины предложили Левитану перебраться к ним; отдали в его распоряжение большой светлый зал, где он и принялся за работу, но скоро тоже уехал в Москву, в свою мастерскую, продолжал писать эскиз маслом. Рядом на стенде висел первый карандашный набросок — эскиз картины с тщательно прорисованными бревнами, с развалившимися мостками, с кустами и деревьями над омутом. Кроме этого наброска, на стенде еще стоял тот этюд, который так торжественно перевозился каждый день на мельницу. Это были первые наброски, записи на природе. А в душе картина жила такой, какую он открыл ее для себя, увидев в первый раз. Картину Левитан назвал «У омута». …Глубокий, черный омут. Над омутом лес, глухой, темный, и куда-то в глубь леса уходит чуть заметная тропинка. Старая запруда, бревна, мостки… Надвигается ночь. На воде искорки заходящего солнца, у берега плотины отражение опрокинутого леса; в небе серые, рваные тучи Вся картина как бы пронизана чувством затаенной, тревожной печали, тем чувством, которое охватило Левитана, когда он слушал рассказ о гибели молодой девушки, и которое владело им, когда он потом работал над картиной. И.И. Левитан. Владимирка Много-много лет висит эта картина в Третьяковской галерее, и все так же, как в первые годы, подолгу стоят перед ней завороженные зрители. В том же левитановском зале висит и другая, быть может, самая значительная картина Левитана — «Владимирка». Она написана следующим летом после картины «У омута». Жил тогда Левитан недалеко от Болдина. Софья Петровна Кувшинникова рассказывает, как возникла у него мысль написать эту картину: «Однажды, возвращаясь с охоты, мы с Левитаном вышли на старое Владимирское шоссе. Картина была полна удивительной тихой прелести. Длинная полоса дороги белеющей полосой убегала среди перелеска в синюю даль. Вдали на ней виднелись две фигурки богомолок, а старый покосившийся голубец[5] со стертой дождями иконкой говорил о давно забытой старине. Все выглядело таким ласковым, уютным. И вдруг Левитан вспомнил, что это за дорога… — Постойте. Да ведь это Владимирка, та самая Владимирка, по которой когда-то, звякая кандалами, прошло в Сибирь столько несчастного люда Спускается солнце за степи, Вдали золотится ковыль, Колодников звонкие цепи Взметают дорожную пыль. .. И в тишине поэтичной картины стала чудиться нам глубокая затаенная грусть. Грустными стали казаться дремлющие перелески, грустным казалось и серое небо. Присев у голубца, мы заговорили о том, какие тяжелые картины развертывались на этой дороге, как много скорбного передумано было здесь у этого голубца…» Дорога перестала казаться «ласковой, уютной»; за ее тихой прелестью Левитан увидел настоящую Владимирку — дорогу скорби, увидел скованных цепями, голодных, измученных людей; казалось, он слышал и звон кандалов, унылые песни, стоны людей. А в голове уже мелькали первые неясные обрывки мыслей, чудилась картина, и сердце сжималось от нетерпеливого волнения. Скорей домой! Дома он набросал эскиз. На другой день снова был у придорожного голубца, делал наброски, в несколько дней написал этюд и заторопился в Москву кончать картину. Писал ее быстро, вдохновенно, под свежим впечатлением виденного и передуманного: дорога, исхоженная тысячами ног, уходит в синюю даль. У дороги — покосившийся голубец. По боковой тропинке идет странница с котомкой. А над дорогой — огромное хмурое небо… И хотя по большой дороге, по Владимирке, идет только одна старушка с котомкой и не видно арестантов в кандалах, мы как бы чувствуем незримое их присутствие, слышим звон кандалов… И.И. Левитан. Над вечным покоем Современная Левитану критика встретила картину осторожно, уклончиво, не желая, вернее, не смея понимать скрытого ее смысла. Зато зрители в огромном большинстве приняли, полюбили «Владимирку». Эту картину Левитану не хотелось продавать — он подарил ее Третьяковской галерее. «Владимирка», вероятно, на днях вернется с выставки, — писал он Третьякову, — и возьмите ее и успокойте меня и ее». И нельзя не преклоняться перед мужеством художника, который в годы черной реакции, в год, когда сам он был изгнанником, не побоялся написать картину «Владимирка». 10 В сентябре 1892 года, когда только что была закончена картина «Владимирка», Левитан уехал из Москвы. По велению царя Александра III, который говорил, что «рад, когда бьют евреев», всем евреям приказано было оставить Москву. Левитан никогда не забывал того лета, когда его в восемнадцать лет первый раз «выгнали» из Москвы. Все годы в глубине души жила обида. И вот теперь снова «черта оседлости», скитания по разным местам и местечкам, невозможность работать. Мучительно было сознавать бесправность своего положения, мучительно думать, что это не только его судьба. Какой позор для России, для его родины, которую он так любит! Что делать? Как жить? Он уехал в состоянии растерянности, тоски. В Москве и Петербурге возмущенные друзья подняли «страшный шум», добиваясь его возвращения. В конце концов начальство вынуждено было уступить — художника Левитана знали не только в России, но и за границей. В начале декабря ему разрешено было вернуться в Москву. Мастерская как бы ждала его. Все было в полном порядке: старый слуга Морозова — Иван Тимофеевич ревниво оберегал мастерскую и без Левитана никого не пускал в нее. Он заботился о художнике и по-своему любил его, хотя гораздо больше гордился его охотничьими подвигами, чем картинами. «Занятный он, — говорил Иван Тимофеевич, — пуля в пулю попадает и на большом расстоянии». Левитан вернулся измученный, больной — начинало сдавать сердце. Друзья ждали его, устроили ему теплую, торжественную встречу, и почти каждый день кто-нибудь забегал в его мастерскую. Тотчас после возвращения Левитан буквально завалил себя работой. Он понимал: только работа спасет его от мучительных мыслей, даст радость, возможность жить. А рядом нет Чехова, единственного настоящего друга. Случилось непоправимое, казалось, несчастье. Уже давно они не встречаются. Кто в этом виноват? Все получилось так нелепо, глупо! Чехов напечатал рассказ, и Левитан нашел в нем обидные намеки на себя, своих близких, возмутился, вспылил, говорят, даже собирался вызвать Чехова на дуэль… А теперь вот морщится, как от боли, вспоминая всю эту историю. Как мог он так не понять Чехова! Дружба с Чеховым освещала всю его жизнь, и никто, как Чехов, не умел так легко и хорошо разбираться в путанице его порою несвязных, буйных мыслей, чувств. Теперь все кончено. Все сильнее грызла Левитана тоска по другу. Хотелось иногда забыть обо всем, пойти к Чеховым. Но как на это решиться? Однажды — это было 2 января 1895 года — заехала к Левитану Таня Куперник, молодая писательница. Она собралась ехать в Мелихово к Чеховым и по дороге зашла посмотреть летние этюды Левитана. Когда Левитан узнал, куда она едет, он заговорил о том, как труден ему разрыв с Чеховым, как хотелось бы по-прежнему поехать к нему в Мелихово. — За чем же дело стало? Раз хочется, так и надо ехать. Поедемте со мной сейчас! — Как? Сейчас? Так вот и ехать? — Так вот и ехать. И.И. Левитан. Мелихово весной «Левитан заволновался, зажегся… и вдруг решился. Бросил кисти, вымыл руки, и через несколько часов мы подъезжал… к мелиховскому дому, — вспоминала много лет спустя Татьяна Львовна Щепкина-Куперник. …И вот мы подъехали к дому. Залаяли собаки на колокольчик, выбежала на крыльцо Мария Павловна, вышел закутанный Антон Павлович, в сумерках вгляделся, кто со мной, — маленькая пауза — и оба кинулись друг к другу, так крепко схватили друг друга за руки — и вдруг заговорили о самых обыкновенных вещах: о дороге, погоде, о Москве. .. будто ничего не случилось». Друзья вновь обрели друг друга. Крепче, душевнее стала дружба, и Левитан сиял от счастья, когда Чехов, наезжая в Москву, приходил к нему в мастерскую. По-прежнему в мастерской Левитана вечерами собирались художники, артисты, музыканты. Было много музыки, пения, шли ожесточенные споры о литературе, об искусстве. Часто пел молодой Федор Иванович Шаляпин. Он восторгался Левитаном, его картинами и говорил, что когда поет романс Рубинштейна на слова Пушкина: Слыхали ль вы за рощей глас ночной Певца любви, певца своей печали? — то всегда думает о «милом своем художнике». Утренние часы Левитан неизменно отдавал работе. После работы он гулял по Москве. Обаятельно красивый, нарядный, он шел по улицам, и многие, узнавая его, восхищенно оглядывались. Левитан иногда сам посмеивался над собой. «А не правда ли, я очень похож на богатого перса, торгующего бирюзой?» — вдруг скажет, остановившись перед зеркалом. На каждой передвижной выставке, на периодических выставках Московского общества любителей художеств, в Мюнхене на Международной выставке — везде появляются работы Левитана. Их очень много. Масло… акварель… пастель, которой он особенно увлекается в эти годы… Вот «Свежий ветер», картина, начатая еще на Волге и законченная только в 1895 году… Волга. Ветреный день. Солнце. Плывут по реке нарядные расписные баржи с товарами; навстречу им белый, сверкающий на солнце пассажирский пароход. Низко над водой летают чайки, высоко в небе ветер несет легкие, лохматые облака. Волга живет, волнуется, дышит… Сколько в этой картине бодрости, жизнерадостности! Как много света, воздуха, как празднично сияют краски! Кажется, природа улыбалась художнику — ведь это были годы, когда свежий ветер врывался в жизнь родины, когда повсюду звучала боевая революционная песня Горького — «Песня о Соколе», когда людям легче становилось дышать… Вот «Март» 1895 года — радостный, светлый, написанный в несколько дней. Небо ясное, синее; от него на снегу, под деревьями, синие, голубые тени. Стоят легкие березки. Скворечник ждет первых весенних гостей. Солнце золотит стволы берез, желтую стену деревянного дома, а на крыше крылечка тает последний вешний снег. .. Вот и другая весна — 1897 года. «Весна. Большая вода» — светлая, радостная. Нежной голубизной сияет небо. Широко разлились весенние воды. Тихие, светлые стоят березки в воде. Вдали деревенька. Смотришь картину, и кажется — впереди ждет тебя большое счастье. И.И. Левитан. Весна. Большая вода. 1897 А «Золотая осень» 1895 года, от которой трудно оторваться! Березки, одетые «в багрец и золото», глубокое голубое небо, вода и далеко — деревушка, зеленеют озимые всходы — к новой жизни пробуждается земля. И.И. Левитан. Золотая осень. 1895 Почти каждая выставка, кроме радости, доставляла Левитану много тяжелых минут. Он всегда говорил, что не любит своих работ на выставках, что они кажутся ему «детским лепетом». «Помню, на передвижной стою у левитановской картины, — вспоминал народный художник СССР Константин Федорович Юон, — и вдруг, еще не оборачиваясь, чувствую сердцем приближение Исаака Ильича. Радостно жму его руку, стараясь подобрать самые дорогие слова, чтобы выразить свое восхищение. Левитан смущается, точно девушка, и тут же начинает хвалить случайный этюд, увиденный им на выставке. Ему хотелось скорее закончить разговор о своих картинах. Это не было показным, а было лишь проявлением его обычной скромности». 11 Поздней осенью 1897 года, на Калужской улице, во дворе городской больницы, собрались художники, учащиеся художественных школ. В этой больнице, в отделении для бедных, умер большой русский художник Алексей Кондратьевич Саврасов. День был хмурый, дождливый, и на душе у Левитана тоже было хмуро, тоскливо. Многое всколыхнула в душе смерть учителя, о многом хотелось подумать, многое вспомнилось. Через несколько дней в газете появилась небольшая статья Левитана, посвященная памяти художника и учителя Саврасова. Левитан писал о том, что Саврасов прекрасный, глубокий художник, что он «создал русский пейзаж»; писал о нем сердечно, с большой любовью и уважением к памяти учителя. Все эти дни Левитан неотступно думал о Саврасове, и невольно смерть учителя будила тревожные мысли о себе. Он сам давно был болен, и с годами ему становилось все хуже. А несколько месяцев назад известный московский врач профессор Остроумов выслушал его и нашел тяжелое заболевание сердца. Он не скрыл от Левитана опасности для жизни, настаивал на поездке за границу, и Левитану пришлось покориться. Он уехал ранней весной и, как всегда за границей, под чужим небом чувствовал себя изгнанником. «Зачем ссылают сюда людей русских, любящих так сильно свою родину, свою природу, как я, например?! С каким бы восторгом я перенесся в Москву! А надо сидеть здесь, по словам докторов (съешь их волки!)», — пишет он товарищу. Сидеть за границей было тем более тяжело, что он узнал о болезни Чехова, которому врачи запретили жить в Москве и отправили в Ялту. «Ах, зачем ты болен, зачем это нужно? — писал от другу. — Тысячи праздных, гнусных людей пользуются великолепным здоровьем! Бессмыслица. Ну, да храни тебя бог, мой милый, дорогой Антон. Обнимаю тебя». И в другом письме: «Милый, дорогой, убедительнейше прошу не беспокоиться денежными вопросами — все будет устроено, а ты сиди на юге и наверстывай свое здоровье. Голубчик, если не хочется, не работай ничего, не утомляй себя». Он писал Чехову «не работай, не утомляй себя», а сам, вернувшись из-за границы, работал не покладая рук, не зная отдыха. Так много еще надо сделать! Силы уходят, все чаще сердечные припадки, все труднее жить. Идут дни, недели, месяцы… Через год он снова «в ссылке» — лечится за границей и, вернувшись, радуется тому, что «чувствует себя иногда почти здоровым, что сердце спокойнее, лучше». Опять Москва, московская жизнь, мастерская, друзья, выставки и еще новая работа — преподавание в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, руководство той самой пейзажной мастерской, где когда-то вели занятия его учителя — художники Саврасов и Поленов. Сначала Левитан колебался: достаточно ли у него опыта, знаний, хватит ли сил? Потом вдруг загорелся, воодушевился и решил принять предложение. К этому времени большое, хорошо поставленное училище стало главным центром художественной жизни Москвы. Вокруг него «вертелось все московское великое и малое художество», как говорил А. П. Чехов. Училище называли «московской академией» — академией гораздо более демократичной, чем петербургская Академия художеств. Занятия начинались первого сентября. Накануне во двор училища въехала телега, нагруженная елочками, небольшими деревцами с желтыми осенними листьями, зеленым мохом, дерном… Опираясь на палку, Левитан ходил по двору — распоряжался. Когда на следующий день ученики вошли в класс, то в первую минуту растерялись: почти половина большой мастерской была превращена в лес. Даже свет, от окна падал так, как будто это не комната, а лесная поляна. Левитан, весело улыбаясь одними глазами, предложил всем рассаживаться по местам, «выбрать свою точку зрения» и писать этюды. Он медленно ходил по классу, останавливался то около одного ученика, то около другого, смотрел работы, присматривался к ученикам… Присматривались к нему, знаменитому художнику, и ученики. Прошло несколько дней, и казалось, что знают они его давно, — так легко и всегда неожиданно ново шла работа в мастерской. Левитан почти никогда не исправлял работ учеников кистью, а указывал на недостатки, говорил, что исправить, давал советы — простые, ясные, меткие. Как-то подошел к Петровичеву, постоял около него, спросил: «Почему вы пишете в каких-то лиловых тонах?» Петровичев сконфузился, сказал, что подсмотрел эти тона на французской выставке. «Ну зачем это? Вы знаете, мы с вами русские художники, давайте писать по-русски… Учитесь только у природы, ничему не подражайте, смотрите на все своими глазами». В другой раз подсел к Сапунову. «А вам, должно быть, попал в глаза Коровин? Он художник хороший, но лучше его не повторять, а писать по-своему», — сказал Левитан. После «леса» мастерская превратилась не то в оранжерею, не то в цветочный магазин. Левитан любил цветы. «Я пишу цветы с наслаждением», — говорил он. И как чудесно писал и рисовал цветы — лесные фиалки, незабудки и одуванчики, васильки, сирень… Свое восхищение и любовь к цветам он старался передать ученикам. «На яркой окраске цветов, иногда более яркой, чем чистая краска, — вспоминал один из учеников Левитана, — мы учились превращать сырую краску в живописный образ цветка. Левитан часто спрашивал: «А из чего сделаны ваши цветы, что это: бумага, тряпки? Нет, вы почувствуйте, что они живые, что налиты соком и тянутся к свету; надо, чтоб от них пахло не краской, а цветами». И вся мастерская с увлечением писала белые с розовым азалии, серебристые листья бегонии, папоротники — все, что можно было достать зимой в Москве. Подошла весна. В ясный апрельский день, когда в мастерской плохо ладилась работа, Левитан сказал: «Вижу, господа, что вам сегодня не работается. Саврасов, бывало, в такие дни гнал нас за город на этюды. А что, в самом деле, не поехать ли нам куда-нибудь за город, ну хоть в Сокольники, что ли?» Но и в Сокольниках не работалось. Ходили по парку, наслаждались солнцем, «заражались природой», как шутя сказал Левитан. Он был весел, оживлен. Рассказывал о Саврасове, о том, как он много раз писал своих «Грачей», пока не написал тех, что в Третьяковской галерее; как учил долго и упорно работать над картиной; как часто говорил о том, что надо не только иметь глаза, но и чувствовать природу, слышать ее музыку и проникаться ее тишиной. Потом засмеялся и сказал: «А я еще думаю, надо учиться слушать, как растет трава». Когда вечером, довольные и усталые, возвращались в Москву, Левитан вдруг сказал: «А не переехать ли нам всей мастерской на весну на дачу?» Мысль понравилась. Решили каждую весну и осень уезжать из города, работать на воздухе. Весну провели в Кускове, осень в Ново-Гирееве. После темноватых аудиторий училища, после комнатушек, где ютилось по двое, а то и по трое человек, подмосковные дачи казались настоящим раем. Правда, жилось скудно, питались чаем, гречневой кашей, изредка молоком; спали на стульях, на полу, подстелив свои легкие пальтишки. Но как хорошо работалось и как дружно жилось! Левитан приезжал часто и всегда привозил подкрепление — пакет с булками и колбасой. Каждое утро все уходили на этюды; если с Левитаном, то недалеко — берегли силы учителя. Выбирали места, рассаживались на некотором расстоянии друг от друга. Левитан, опираясь на палку, медленно обходил всех, смотрел, давал советы. Подошел как-то к Липкину, который писал аллею старых лип. «Что вы делаете? Зачем выписывать подробности, вырисовывать веточки, дайте общее впечатление этого кружева веток… Самое трудное быть кратким, простым, без одного лишнего мазка». Однажды кто-то стал жаловаться на то, что вокруг нет «красивых сюжетов». Левитан, всегда очень мягкий в обращении с учениками, рассердился: — Это не так. Многие художники в поисках новых тем едут далеко и ничего не находят. Ищите около себя, но внимательно, и вы обязательно найдете новое и интересное. А на следующий день, когда все собрались после работы и разбирали этюды, Левитан вдруг достал томик Белинского, перелистал. — «Пушкину не нужно было ездить в Италию за картинами прекрасной природы; прекрасная природа была у него под рукой здесь, на Руси, на ее плоских и однообразных степях, под ее вечно серым небом, в ее печальных деревнях, в ее богатых и бедных городах», — прочел он и сказал: — Вот это надо всем нам помнить. Все ближе, сердечнее становились отношения Левитана с учениками. Он трогательно о них заботился, беспокоился, если замечал, что кто-нибудь нуждается, старался вовремя и необидно помочь, — он хорошо помнил годы своего ученичества. Одна из учениц Левитана писала о нем: «Художник исключительного дарования, замечательный педагог, человек удивительно тонкой, благородной души, отзывчивый товарищ — таким мы все, кому выпало счастье учиться у него, знали Левитана». 12 В конце декабря 1899 года Левитан уехал в Ялту, к Чехову. «Сегодня жди знаменитого академика», — телеграфировал он другу. Звание академика Левитан получил около года назад, и тогда Чехов шутил: «Значит, Левитану уже нельзя говорить «ты». К Ялте Чехов привыкал трудно. «Я чувствую себя здесь как в бессрочной ссылке», — писал он. «Знаменитого академика» приветливо встретило все чеховское семейство. Его водили по всем комнатам недостроенного дома, показывали недавно посаженный сад, рассказывали о том, чего еще нет и что будет со временем. Скупо грело декабрьское солнце, и, пока не позвали обедать, друзья сидели на веранде. Далеко внизу рассыпались домики Ялты, синело море. Говорить ни о чем не хотелось. Доктор Чехов знал, что положение друга безнадежно, что жить ему осталось считанные месяцы, а у Левитана болезненно сжималось сердце — так сильно изменился Чехов. Он зябко кутался в плед, глаза у него были больные, грустные. Около двух недель прожил Левитан у Чеховых. Вечерами в кабинете топился камин — в доме было холодновато, отовсюду дуло. Левитан обычно сидел на маленьком диване. Чехов ходил по комнате, чуть сгорбившись. Говорили о Москве, о «профессорстве» Левитана, о картинах, написанных и задуманных. Чехов шутил, и улыбка у него была все та же — мягкая, милая. Иногда приходили ялтинские гости посмотреть знаменитого художника. Как-то Чехов заговорил о том, как скучно ему в Ялте, как хочется на север — посмотреть березки, лес, поле. — Маша, — сказал вдруг Левитан, — принесите мне картону. Мария Павловна принесла большой лист картона. Левитан подошел к камину, примерил, вырезал. И через полчаса в углублении над камином висела чудесная небольшая картина: лунная ночь, поле, стога сена и вдали полоска темного леса. .. И.И. Левитан. Сумерки. Стога. 1899 В Москве Левитана с нетерпением ждали ученики его мастерской. В конце февраля должна была открыться двадцать восьмая передвижная выставка, на которую Левитан послал несколько картин: «Стога. Сумерки», «Ручей весной», «Летний вечер»… Но главное, на эту же выставку были приняты работы двух его учеников — Петра Ивановича Петровичева и Николая Николаевича Сапунова. Волновалась и переживала это событие вся мастерская, и больше всех Левитан. «Сегодня еду в Питер… — мои ученики дебютируют на передвижной. Больше чем за себя трепещу!» — писал он Чехову. Картины учеников имели успех. Их признало и приняло в свои ряды старшее поколение передвижников. Левитан чувствовал себя именинником. Месяца два после Крыма Левитан был оживлен, бодр, говорил, что Крым восстановил его, что он «работает крымским зарядом». Но к весне ему стало хуже. В глубине души, для себя одного, он знал, что положение его безнадежно. Он жил в постоянной тревоге, его больное сердце не знало покоя. Охотник, бродяга, художник, бесконечно влюбленный в природу, он часто теперь видел эту природу только из окон своей мастерской, на своих картинах. Изредка еще ездил в Химки, куда на этюды перебралась его мастерская. Но чаще теперь ученики заходили к нему, привозили свои работы. Как-то привез свои этюды и письмо от всей мастерской Борис Николаевич Липкин. Письмо было веселое, ученики писали, что в Химках даже грачи соскучились по Левитану и все время кричат: «Где Левитан? Где Исаак Ильич?» Левитан обрадовался письму — он любил шутку. «Передайте грачам, — сказал он, — что как только встану — приеду. А если будут очень надоедать, попугайте: не только приедет, но и ружье привезет». В Химки Левитан больше ездить не мог. Но в мастерской, преодолевая болезнь, усталость, продолжал работать. На столах, в папках — всюду лежали рисунки: акварель, тушь, перо, карандаш, подсвеченный акварелью… Как много было здесь рисунков, посвященных русской деревне! В разное время года, в разные дни, и ненастные и солнечные, зарисовывал Левитан нищую, родную ему русскую деревню. Избушки, поникшие под дождем. Ясные дни ранней весны. Летний вечер. Последний луч солнца над деревней. Дорожка. Луна и одинокие стога сена в поле… Это были его «записные книжки», натурный материал, накопленный за много лет. А на мольбертах стояли картины, начатые, оконченные… Среди них огромное полотно «Озеро. Русь» — так хотел Левитан назвать картину, но не решился. Просто «Озеро» — большое, великолепное озеро в ясный, солнечный день. Высокое лазурное небо, по небу плывут облака. Узкая полоска берега, на берегу деревушки с белыми церквами. И небо, и облака, и деревушки отражаются в озере, как бы плывут в светлой прозрачной воде. Дует легкий ветер, рябит воду, колышет прибрежный тростник… И.И. Левитан. Озеро. 1899—1900 Над картиной Левитан начал работать год назад, но в сущности она многие годы жила с ним. «Бывают такие темы, — говорил он, — всю жизнь тревожат, но их, может быть, никогда не напишешь. Возможно, что они-то и есть главные». Такой «главной темой» была для Левитана и эта картина — последняя его картина, посвященная русской природе, родине, России.

Освещение Джо Паке в прессе

---

Следующее интервью появилось в выпуске летом 2008 года информационного бюллетеня Калифорнийского арт-клуба

и публикуется здесь целиком с разрешения Калифорнийского арт-клуба, californiaartclub.org.

---

Интервью с Жозефом Паке
Мириам Нёске

Исаак Левитан (1860-1900), Вечер на Волге, холст, масло 19,5 x 31,6, Собрание Третьяковской галереи, Москва, Россия

Мириам Нёске (MN): Почему вы выбрали « Вечер на Волге » Исаака Левитана?

Joseph Paquet (JP): Когда я был молодым человеком, я посетил выставку русской живописи и иконографии в Smithsonian Arthur M.Sackler Gallery в Вашингтоне, округ Колумбия, и просмотрел Вечер на Волге Исаака Левитана. Меня сразу поразили его сила и отсутствие драматизма; на самом деле все было наоборот. Левитан изображал природу в изысканной тональности с поэтической чувственностью увиденного, передавая красоту природы чистым и аутентичным способом, эффективно привлекая мое внимание шепотом.

MN: Что вас больше всего интересует в этой ранней живописи с точки зрения композиции и техники?

JP: Вечер на Волге — спокойная картина с изысканной тональностью и жанровым колоритом, но написанная смело.Сильные противоположные диагонали создают силу и притягивают взгляд к картине. Баланс идеальный.

MN: Сравнивая картину Исаака Левитана с вашей картиной, Pepsi & Pilings , какие сходства или влияния вы находите в ваших собственных работах?

J P: Pepsi & Pilings был написан на бруклинской стороне Ист-Ривер в Нью-Йорке. Мне нравится сочетание «Тогда и сейчас» со старым рекламным щитом в индустриальном пейзаже — пейзаже в состоянии изменения.Я оркестровал цвета, тона и формы в ритмическом смысле. Это постоянное ощущение движения представляет собой мгновенное переживание того спокойного дня на реке.

MN: Насколько для вас вдохновляет работа Левитана с точки зрения тематики и американского контекста?

JP: Левитан не художник-романтик; его работа воплощает чистую аутентичность. Мне нравится автобиографичность его искусства. Река Волга — часть его родины, а Вечер на Волге — его родная эпопея.Он представил универсальное в частном. Я лично ищу вещи, которые могут быть внешне ничем не примечательными и неприхотливыми, — просто настоящими.

МН: Что вам нравится в работе непосредственно с натуры и живописи на пленэре ?

JP: Картина на пленэре — это чувственное переживание, которое предлагает интенсивность встречи. Когда вы рисуете на открытом воздухе, вы задействуете все чувства. О картине говорят звуки улицы или волны, запах эвкалипта или легкий ветерок.Красота природы становится незабываемым чувственным событием, которое расширяет воображение при создании картины.

МН: Искусство — это сочетание видения и мышления, знания и видения. Как вы работаете с точки зрения умелой техники и интуиции?

JP: Я уделяю больше времени прогулкам по интересующим меня местам. Я обращаю особое внимание на то, что меня поражает и почему. Затем я перехожу к оркестровке картины, чтобы
служили этой идее.Я считаю, что в лучшем искусстве гармонично сочетаются интуиция и интеллект.

МН: Работаете ли вы над несколькими предварительными рисунками или набросками маслом, прежде чем переводить их в более крупные произведения?

JP: Я работаю с натуры и создаю масляные наброски и полевые исследования, которые позже перевожу на большие холсты.

MN: Какие литературные ресурсы или исследования вы используете для развития своего искусства?

JP: Я настоятельно рекомендую прочитать книгу Beauty — The Invisible Embrace автора John O’Donohue .Это увлекательное эссе о раскрытии бесконечности и тайны присутствия и восприятия красоты. Другой литературный ресурс для меня — это Райнера Марии Рильке « Письма молодому поэту », потому что в нем рассказывается о подлинных мотивах, которые нужно создавать.

MN: Как бы вы вкратце описали, что для вас искусство?

JP: Я никогда не тороплюсь обрести индивидуальность. Как художник вы должны иметь внутреннюю мотивацию и четко понимать технические навыки и намерения.С художественной точки зрения жизнь похожа на сужающуюся спираль: она постепенно проясняется по мере того, как человек постоянно кружится вокруг, наконец, сосредотачиваясь на самом важном и захватывающем.

Примечания:
Автор Мириам Нёске — куратор выставок Калифорнийского арт-клуба; и Джозеф Паке — иностранный художник, член Калифорнийского художественного клуба, который живет и работает в Сент-Поле, штат Миннесота.
Исаак Левитан (1860-1900) родился в Литве и стал наиболее типичным русским пейзажистом XIX века.Летом 1887 года Левитан совершил свою первую поездку на Волгу. В этом регионе ему удалось беспрецедентным образом передать поэзию и эмоции пейзажа. После того, как он нарисовал живописные окрестности города Плёс, который он посещал несколько сезонов, он стал популярным местом для художников и туристов. Картина Исаака Левитана «Вечер на Волге» находится в собрании Государственной Третьяковской галереи в Москве.

---

Вернуться к странице для печати

Архив Исаака Левитана | Los Cuadernos de Julia

Исаак Левитан — Вечерний бульвар (1883)

E Сегодня московские бульвары в сумерках будут выглядеть точно так же: деревья, скамейки, люди, постепенно уходящие с улиц… Однако картина Исаака Левитана написана в то же время, когда был Владимир Гиляровский, известный бесстрашный журналист. исследуя темные уголки Москвы.Рассказы 1880-х годов составляют основную часть его известной книги « Москва и москвичи », и, по словам Гиляровского, это было время, как никакое другое. Например, можно предположить, что вечер, изображенный Левитаном, должен был перейти в безлунную ночь, и поэтому по думскому календарю зажглись огни. Если Луна ожидалась, свет оставался выключенным, несмотря на другие возможные погодные происшествия, такие как туман, проливной дождь или снег. Как и в других крупных городах, Москва вела очень своеобразную и уникальную «подпольную» жизнь, где миром правили преступники и проститутки.Поэтому многие бульвары были не местом для вечерних прогулок. Даже Гиляровскому, хорошо известному среди изгоев, приходилось носить кастеты, когда приходилось поздно возвращаться домой.

Читая Москва и москвичи , начинаешь задумываться: как же, черт возьми, город пережил кражи и убийства, и почему преступники казались практически неприкосновенными? Конечно, людей, которые часто были почти не одеты и почти всегда были пьяными, нельзя было заставить искать безопасности одним лишь импульсом к самосохранению.Ответ полностью политический. После убийства Александра II в марте 1881 года новый император и правительство ввели строгие меры против всех подозреваемых «революционеров». Как ни странно, проститутки и те, кто снимал помещения в коммунальных квартирах, считались наиболее «политически надежными» и, таким образом, находились под защитой полиции. Их даже уведомили о предстоящих рейдах.

Между прочим, Владимир Гиляровский, как и я, Стрелец, довольно типичный: бесстрашный, ищущий правды, умный, открытый для людей, увлеченный криминалом.Моя бабушка изучала уголовное право, и я почти пошел по ее стопам. К счастью, я понял, что существует не менее значимый и наполненный адреналином способ наслаждаться тайнами, людьми, правдой и путешествиями, и это было областью исторических исследований и литературы.

Хронология жизни и творчества Исаака Левитана

Номер журнала:

Специальный выпуск. ИСААК ЛЕВИТАН

I860
18 августа (по старому стилю, 30): Родился в семье железнодорожника Ильи Абрамовича Левитана в Кибарти (ныне село Кибартай в Литве).

1860-е — начало 1870-х годов
Домашнее дошкольное образование.

Начало 1870-х годов
Семья Левитанов, включая детей (Исаак, Адольф, Тереза ​​и Эмма), переехала в Москву в надежде на лучшую жизнь. Изначально семья жила недалеко от улицы Солянка на сбережения отца, когда он работал частным репетитором (выпускник ешивы, преподавал иностранные языки в Ковно (ныне Каунас)).

1873
По иску брата Адольфа Исаак подал заявление и в сентябре был принят в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (Художественное училище).(Адольф поступил в Художественную школу в 1871 году). Посещал уроки пейзажа Алексея Саврасова (с 1874), у Василия Перова и Василия Поленова (с 1882).

1875
Смерть матери.
Знакомство с Николаем Чеховым, братом Антона Чехова.

1877
Смерть отца. Семья погрузилась в крайнюю нищету. Бездомный и голодный Исаак часто ночевал в художественной школе. Однако комитет художественной школы заметил талант молодого художника и выделил ему стипендию на покупку холста и красок и отказался от платы за обучение.
Его работы впервые экспонировались в студенческой секции пятой выставки «Передвижники» (Передвижники, Общество передвижных выставок), где пейзажи «Вечер» (Третьяковская галерея) и «Солнечный день. Весна» (частное собрание) , Москва), за что был награжден двумя малыми серебряными медалями. В связи с выставкой имя Левитана впервые было упомянуто в прессе.

1878
На первой выставке учеников Художественного училища, организованной Василием Перовым, Левитан представил «Вид на Симонов монастырь» (местонахождение неизвестно), получивший положительные отзывы в прессе.В начале следующего года произведение было продано за 100 рублей.

1879
Май. Евреев изгнали из Москвы; Вынужденный покинуть город, Левитан переехал в подмосковную деревню Салтыковка. Педагогическим советом художественного училища удостоен стипендии князя Василия Долгорукова.
Знакомство с Антоном Чеховым.

1880
Декабрь 1879 г. — январь 1880 г.: на второй выставке учащихся художественного училища представлены пять пейзажей Левитана, в том числе «Осенний день.Сокольники »(1879 г.). Приобретя работу, коллекционер Павел Третьяков стал внимательно следить за успехами молодого художника.

Начало 1880-х годов
Левитан продолжал выставляться на выставках учеников художественного училища и на регулярных выставках Московского общества любителей художеств (МСАЛ). В 1881 году он получил серебряную медаль за рисунок модели и стипендию на поездку в Поволжье, но его сестра Тереза ​​заболела, поэтому ему пришлось потратить деньги на врачей и переехать к ней в Останки-но, недалеко от Москва.В Останкино он создал «Останкино» (Русский музей), «Аллея. Останкино» (Третьяковская галерея) и другие произведения.
Он начал давать частные уроки Елене Ненароковой — одной из дочерей Василия Яковлева и стал другом семьи. Чтобы заработать на жизнь, он начал работать графиком и литографом в журналах «Москва» (Москва) (1882 г.), «Радуга» (1883 г.) и «Волна» (1884 г.). Он выполнил четыре иллюстрации к путеводителю Михаила Фабрициуса «Кремль в Москве».В этот период им созданы такие композиции, как «Дуб» (1880, ГТГ), «Осень. Охотник» (1880, Тверская картинная галерея), «Весна в лесу», «Лесная тропа» (1881, 1882 г., обе в ГТГ).

1883-1884
Левитан снимал комнату в пансионате (Садово-Спасская улица; дом на месте нынешнего дома 12 не сохранился) вместе с однокурсником по художественной школе Николаем Чеховым. В круг близких друзей Левитана входили ученики художественного училища Константин Коровин, Михаил Нестеров, Василий Переплетчиков, Алексей Степанов.Верный своему учителю Алексею Саврасову, отчисленному из художественного училища, Левитан поддерживал с ним связь и продолжал обращаться к нему за советами по искусству. Когда Левитан написал пейзаж, рассчитывая получить диплом художника первого разряда, он показал его Саврасову, который написал на нем: «Большая серебряная медаль». Однако решение опального артиста было встречено неодобрительно со стороны членов Школьного комитета. Левитан перестал посещать занятия. Через год Педагогический совет художественной школы уволил его из училища с дипломом художника без рейтинга.
Решением общего собрания общества «Передвижники» Левитан был принят в группу художников, и на 12-й выставке общества впервые была представлена ​​его работа «Вечер на пашне» (1883, ГТГ). После этого он ежегодно выставлял свои картины на выставках, организованных «Передвижниками» и МСАЛ.
Весной 1884 года Левитан и Переплетчиков жили в станице Саввинской, делая зарисовки с натуры; там их сосед был художник Лев Каменев, который навещал их и хвалил работы Левитана.На Саввинской Левитан создал две одноименные композиции «Саввинский городок под Звенигородом» (обе в ГТГ), «Въезд в деревню» (музей-заповедник Василия Поленова).
Осенью Левитан вместе с другими молодыми художниками начал посещать утренние занятия акварелью и вечерние занятия рисованием в доме Василия Поленова. Позировал для картины Поленова «Христос и женщина, взятая в прелюбодеяние» (1888, Русский музей).

1885
Левитан снял комнату в доме госпожи А.Реддер, вдова, в Уланском переулке, затем перебралась в ночлежку Лихачева на Пречистенке и в гостиницу «Англия» (улица Тверская, на месте нынешнего дома 23), где прожила до 1889 года.
Он начал посещать рисовальные собрания в доме мецената Саввы Мамонтова на Садовой улице, а также посещение загородного дома Мамонтова в Абрамцево. Работал в частной оперной труппе Мамонтова, работал в мастерской труппы (1885–1886). Вместе с Николаем Чеховым и Виктором Симовым он создал декорации к спектаклям «Русалка» Александра Дарго-мыжского, «Фауст» Шарля Гуно, «Жизнь за царя» Михаила Глинки, «Снегурочка» Николая. Римского-Корсакова.Этим летом он останавливался в селе Максимовка, недалеко от дома Киселевых в Бабкино, где проводила лето семья Чеховых. Вскоре Левитан переехал к Чеховым; в подсобном помещении, переоборудованном в мастерскую, которое он называл «курятником», он работал не покладая рук, время от времени отвлекаясь, например, на охоту, рыбалку, маскарадные балы и тому подобное. Здесь Левитан делал зарисовки квартала Бабкино, в том числе композицию «Река Истра» (музей Антона Чехова в Ялте).

1886
В конце марта Левитан переехал в Крым, где два месяца делал этюды, заезжая в Ялту, Массандру, Алупку, Симеиз, Кореиз, Бахчисарай.Все крымские эскизы (всего около 60), представленные на выставке MSAL, были проданы, что перевернуло его жизнь в финансовом отношении.
Летом гостил в Бабкино у Чеховых.
Левитана пригласили руководить пейзажной мастерской на уроках изобразительного искусства, организованных Анатолием Гунстом.
В конце августа Левитан познакомился с врачом Павлом Дмитриевичем Кувшинниковым и его женой Софьей Петровной (1847-1907), художницей-любителем и хозяйкой салона Кувшинникова, где смешались блестящие деятели дня (Александр Сумбатов-Южин, Александр Ленский, Мария Ер-молова, Антон Чехов, Илья Репин и другие).Левитана и Софии Кувшинниковой завязалась дружба, которая впоследствии переросла в роман; Осенью вместе с Алексеем Степановым они переехали в поселок Саввинская для этюдов.
Левитан начал посещать субботние вечера в MSAL, месте встреч более старых художников, таких как Василий Поленов, Владимир Маковский, Николай Неврев; он также часто бывал (до 1889 г.) на знаменитых «средах» в доме Владимира Шмаровина, среди постоянных посетителей которых были искусствовед Сергей Глаголь, репортер, известный тем, что писал о повседневной жизни Москвы Владимир Гиляровский, актрисы Гликерия Федотова и Вера Комиссар. Жевская, и таких художников, как братья Маковские, Николай Ге и другие.

1887
Весной он впервые приехал на Волгу (провести там два месяца). Он останавливался в Васильсурске, снимая несколько видов местности — «Пчелиный сад» (ГТГ), «Наводнение на Суре» (частное собрание, Москва), «Васильсурск» (музей-заповедник Василия Поленова) и другие. Его картина «Осеннее утро. Туман», выставленная рядом с другими картинами Левитана, была куплена художником Василием Верещагиным в знак признания профессиональной зрелости молодого художника. Летом он жил в Бабкино с Чеховыми; Левитан также побывал на даче Василия Поленова в Жуковке у реки Клязьма, где выполнил работу «Заросший пруд» (музей-заповедник Василия Поленова). Позже он повторно использовал образы в одноименной работе, которая сейчас находится в Русском музее, и в рисунках, которые он сделает в «Средах» Шмаровина.
Остаток лета и осень работал в компании Софьи Кувшинниковой и Алексея Степанова в поселке Саввинская.

1888
С апреля по конец октября Левитан в сопровождении Кувшинниковой и Степанова посетил несколько городов на Волге. Развивая особую привязанность к городку Плесу, Левитан запечатлел его в таких композициях, как «На Волге», «Деревянная церковь в Плесе в прощальных лучах заходящего солнца» (частное собрание, Москва; эта церковь также будет представлена в картинах «Вечный мир», 1894, ГТГ), «Внутри Петропавловской церкви в Плёсе, на Волге» (ГТГ), «Уединенное место в Плёсе» (Музей изобразительных искусств, Татарстан) » Серый день в Плёсе »,« Вечер на Волге »(ГТГ),« Мрачный день на Волге »(частное собрание, Москва),« Осень. Мельница. Плёс »(Третьяковская галерея).« Портрет Софьи Кувшинниковой »был выполнен и в Плёсе (музей Исаака Бродского, Санкт-Петербург). Описанный в воспоминаниях Кувшинниковой, этот период жизни Левитана также вдохновил Алексея Степанова на создание двух небольших этюдов — «Исаак Левитан и Софья Кувшинникова за этюдами» (Тель-Авивский художественный музей) и «Исаак Левитан и Софья Кувшинникова» (частное собрание, Франция).

1889
Левитан стал членом Московского художественно-литературного общества Константина Станиславского и создал декорации «Зимний лес» к спектаклю «Каменный гость».Лето и осень: артист остался в Поволжье, в компании Кувшинниковой и Степанова. Вернувшись в Москву, Левитан переработал свои волжские этюды в свои первые две большие композиции: «Вечер. Золотой Плес» и «После дождя. Плес» (обе находятся в ГТГ). В ноябре известный меценат и покровитель Левитана Савва Морозов разрешил художнику жить и работать в хозяйственной постройке в своей усадьбе в Большом Трехсвятительском переулке. Зимой 1889-1890 гг. Левитан заболел сыпным тифом, что значительно подорвало его силы.

1890
В начале марта Левитан впервые (возможно, с Кувшинниковой) выехал за границу на два месяца. Он посетил Берлин, Париж, Ниццу, Ментону, Венецию и Флоренцию. Воображение художника захватили маленькие провинциальные городки Италии, характерные деревенские уклады и живописные пейзажи которых он запечатлел в путевом альбоме. Среди пейзажей и пастелей — «Побережье Средиземного моря», «Около Бордигеры. Север Италии» (обе в Третьяковской галерее) и другие.В знак глубокого уважения и восхищения ее талантом Левитан подарил актрисе Марии Ермоловой одну из двух своих двух композиций «Весна в Италии».
Лето и осень: Левитан и Кувшинникова путешествовали по Поволжью. Остановившись в Плёсе, Юрьевце, Кинешме, художник выполнил такие работы, как «В пасмурный день на Волге» (Серпуховский историко-художественный музей), «Ветхий дворик» (Третьяковская галерея) и другие.
Вернувшись в Москву, работал над композицией «Тихая обитель» (Третьяковская галерея).
Павел Третьяков приобрел картины Левитана «Вечер. Золотой Плес» и «После дождя. Плес» на выставке «Передвижники».

1891
Выставленная на 19-й выставке «Передвижники» наряду с другими работами Левитана, картина «Тихая обитель» имела большой общественный успех и получила признание публики. ¹
Левитан был принят в члены общества «Передвижники» и избран членом комитета МСАЛ. В мае Левитан в сопровождении Лики Мизиновой ² посетил Антона Чехова в городе Алексин (близ Калуги).Лето и осень: Левитан и Кувшинникова жили в хуторе Затишье, в имении Панафидина, Старицкого уезда, недалеко от Твери. В близлежащем Берново, в имении баронессы Вольф, Левитан открыл вид на заброшенный пруд с молотом — первый этюд для будущего произведения «У Мельничного пруда». После отъезда Кувшинниковой Левитан переехал в имение Панафидина в Курово-Покровском, где работал над композицией «У Мельничного пруда». Среди других работ, созданных в усадьбе Панафидина, — «Портрет Николая Панафидина» (Тверская картинная галерея), «Октябрь» (Самарский художественный музей) и этюд «Поле после жатвы. Серый день ».
Василий Поленов написал« Портрет Исаака Левитана »(частное собрание).

1892
В апреле Левитан и Антон Чехов поссорились из-за рассказа Чехова «Кузнечик», опубликованного в январском номере журнала «Север». Отношения между главными героями рассказа сильно напоминали отношения Левитана и Кувшинниковой. Левитан не принял
извинений Чехова, и до января 1895 года они разошлись.Лето: Левитан останавливался с Кувшинневой в селе Городок у реки Пекша, недалеко от вокзала Болдино (близ Владимира). Сентябрь: евреи были официально изгнаны из Москвы и ее окрестностей, а Левитану было приказано покинуть город в Болдино (с середины сентября до середины декабря). Только благодаря мольбам друзей он смог переехать домой до конца года (официальное разрешение будет дано в январе 1894 г. благодаря посредничеству художника и члена правления общества «Передвижники» Павла Брюллова) .Левитан выполнил следующие картины: «Лесная река. Сумерки» (Тверская картинная галерея), «Колокол Венеры» и «Владимирская дорога» (обе в ГТГ).
Картина «Вид монастыря в день перед праздником» (настоящее местонахождение неизвестно) экспонировалась на Всемирной выставке в Чикаго. Зимой Валентин Серов написал в своей мастерской портрет Левитана, который в следующем году выставили на выставке «Передвижники» рядом с полотном «Владимирская дорога».

1893
В феврале Левитан и Илья Остроуховы приехали в Санкт-Петербург.Санкт-Петербург и посетил Эрмитаж.
Лето: Левитан останавливался в имении Ушаковых Островно на берегу озера Островно в Тверской губернии и в имении Аракчеевых Гарусово на озере Удомля, недалеко от города Вышний Волочок, где он создал несколько этюдов для будущей картины «Вечный мир» ( 1894, ГТГ). Воплощение идей и эмоций 33-летнего художника, композиция должна была стать центральным элементом всей творческой жизни Левитана.

1894
После того, как Павел Третьяков купил «Вечный мир», Левитан, осознавая особое значение и статус коллекции, подарил ему «Владимирскую дорогу». Созданы картины «У озера в Тверской губернии» (Саратовский государственный художественный музей) и «Вечерние тени» (Таганрогский художественный музей). Две картины Левитан представил на Всемирной выставке в Лондоне.
Весна: Левитан путешествовал по Европе. останавливался в Вене, Ницце, на берегу озера Комо, останавливался в Париже, по пути создал несколько картин — путевые листы включали несколько вариантов «озера Комо» (ГТГ, Русский музей) и «Корниш». Юг Франции »(Croquis, ГТГ).Лето и осень: Левитан останавливался с Кувшинниковой в имении Ушаковых в Островно. Рядом имение Горка временно занимали Турчаниновы (мать Анна Николаевна и дочери Варвара, Юлия, София), а Левитан переехал к Турчаниновым после разрыва с Кувшинниковой. В Горке художник выполнил пастельные натюрморты с цветами «Букет васильков», «Колеус», «Бессмертники», а также картины «Астры» и «Георгины», которые он подарил госпоже .Турчанинова с дочерьми. Алексей Петрович Ланговой — врач, обследовавший Левитана, — диагностировал серьезное заболевание сердца.

1895
Январь: Левитан и Чехов достигли долгожданного примирения, благодаря помощи Татьяны Щепкиной-Куперник ³ . С тех пор Левитан регулярно навещал своего друга в Мелихово. В марте, а затем с мая по сентябрь Левитан жил в Горке в гостях у Турчаниновых. Все это время Левитан работал в большом мастерском, построенном специально для него.Там он реализовал свои самые красочные произведения — «В марте», «Свежий ветер. Волга», «Золотая осень» (все в ГТГ).
июнь: вследствие обострения неврастении художник предпринял попытку самоубийства.

1896
В Одессе был организован показ масляных и акварельных работ Левитана, Виктора Симова и Александра Попова ⁴ .
На грандиозной Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде было представлено 18 работ Левитана.
По приглашению Александра Бенуа Левитан выставил свои работы на международной выставке мюнхенской группы Сецессион.
В мае Левитан гостил у Турчаниновых в имении Горка.
Лето: Левитан посетил Финляндию и остров Валаам, совершил круиз по Ладожскому озеру.
Осенью и зимой у Левитана были серьезные сердечные приступы; врачи диагностировали расширение аорты и обнаружили порок сердца. Новый год артист встретил с Чеховыми в Мелихово. Павел Третьяков приобрел «Марш» и «Золотую осень» Левитана. Скульптор Тереза ​​Рис выполнила гипсовый бюст Исаака Левитана.

1897
Впечатления Левитана от третьего заграничного путешествия вдохновили Левитана на создание двух его картин «Остатки прошлого.Сумерки. Финляндия »и« На Севере »(оба в ГТГ)
Несмотря на боль и обострение болезни, Левитан совершил« Весенний паводок »(Третьяковская галерея), который в том же году показал на выставке« Передвижники ». С апреля по июнь: вынужден был останавливаться на европейских курортах в Италии (Нерви, Порто-фино, Курмайор) и в Германии (Наухайм). Писал виды на Альпы, создал композицию «Крепость в Италии» (местонахождение неизвестно. ), «Цепь гор.Монблан »(Третьяковская галерея).
Лето и осень: Левитан был в гостях у Саввы Морозова в Успенском; Антон Чехов в гостях. В компании Морозова Левитан посетил Карзинкиных ⁵ в Одинцово в сопровождении Лики Мизиновой. , он навестил Чеховых в Мелихово, за это время создал «Бурный день» и «Лунную ночь. Большая дорога »(обе в ГТГ),« Лунная ночь. Деревня »(Русский музей) и многочисленные осенние пейзажи.
В декабре у Левитана случился инфаркт.

1898
В марте Левитан заболел возвратным тифом и поехал поправлять здоровье в Наухайм; посетил Мюнхен, Париж. Летние месяцы: художник останавливался у Олениных в их имении Богородское на берегу озера Сенеж, в районе подмосковного села Подсолнечное; Там его навещал Антон Чехов.
В течение года им были написаны картины «Ранняя весна», «Овраг», «Тишина» (все в Русском музее), «Озеро. Весна» (Пензенская картинная галерея), несколько работ на тему резьбы по дереву. , этюды к будущей композиции «Буря. Дождь »(1899, Радищевский художественный музей, Саратов).
Он иллюстрировал трехтомный сборник произведений Александра Пушкина, изданный к столетнему юбилею поэта. Помимо регулярных ежегодных выставок, организованных« Передвижниками », МСАЛ, Сецессион , Левитан экспонировался на выставке русских и финских художников, организованной в Санкт-Петербурге Сергеем Дягилевым.

1899
Написал картину «Буря. Дождь» (1899, Радищевский художественный музей, Саратов).
Левитан экспонируется на международной выставке, организованной журналом «Мир искусства»; стал посещать собрания литературной группы «Среда» в доме Николая Телешова.В феврале Великий князь Сергей Александрович и его супруга великая княгиня Елизавета Федоровна посетили мастерскую Левитана. В апреле артисту выдали паспорт и официальное разрешение на проживание в Москве. Весна и осень. Художник регулярно водил своих учеников на экскурсии в Сокольники, Кусково, Новогиреево, где они рисовали и писали на пленэре. Он снимал деревенские домики, где жили молодые художники, и писал под его опеку зарисовки.
Конец апреля-август. Почувствовав недомогание, он отправился в село Окуловка Новгородской губернии; Г-жа.Турчанинова навещала его там. В Окуловке художником были созданы такие картины, как «Сумерки. Луна» (Русский музей), «Сумерки. Стога сена», «Мрачный день», «Летний вечер» (все в ГТГ) и многочисленные этюды для своего монументального произведения » Озеро».
Он провел новогодние каникулы с Антоном Чеховым в Ялте, где набросал рисунок «Сумерки. Стога сена», позже вложенный в каминную полку в рабочем кабинете писателя. Царящая необычно теплая погода вдохновила художника на создание нескольких работ с видами ранней весны в Крыму.Скульптор Паоло Трубецкой выполнил небольшую бронзовую статуэтку Левитана с надписью «A bon ami Levitan. Moscou. 1899», преподнесенную ему в подарок.

1900
Работал над картиной «Озеро» (Русский музей).
В феврале Левитан отправился в Санкт-Петербург на открытие 28-й выставки «Передвижники», на которой, помимо своих работ, представлены работы его учеников (Сапунова и Петровичева) — предмета его сердечной заботы. В течение года он участвовал в выставке русских художников в Риге и в секции русского искусства на Всемирной выставке (Exposition Universelle) в Париже.
В марте он останавливался в усадьбе художника Николая Мещерина в Дугино Подольского уезда Подмосковья, где делал зарисовки, в том числе знаменитую «Начало марта» (частное собрание). В мае Левитан поехал к своим ученикам, которые жили в арендованном для них загородном домике и рисовали под открытым небом в Химках, пригороде Москвы. Простудившись, Левитан вернулся в Москву. Госпожа Турчанинова ухаживала за тяжелобольным артистом.
22 июля (4 августа) Левитан скончался. Похоронен на еврейском Дорогомиловском кладбище.
В 1941 г. его останки были перенесены на Новодевичье кладбище и повторно захоронены у могилы Антона Чехова. После смерти Левитана осталось около 40 незаконченных картин и 300 эскизов. Незавершенной осталась монументальная картина «Озеро» (Русский музей), над которой Левитан работал в 1899-1900 гг. Последней работой художника была «Сенокос» (Третьяковская галерея).

1. Увидев экспозицию, Александр Бенуа описал эмоции, вызванные картиной: «Было ощущение, будто окна не закрыты и широко распахнуты, и поток свежего, благоухающего воздуха хлынул в душный выставочный зал, наполненный вонь много овчин и промасленных сапог ».Бенуа, Александр. «История русской живописи XIX века». Москва, 1999. С. 345.
.
2. Лидия Стахиевна Мизинова (Лика) (1870-1937) была подругой семьи Чеховых, которая на протяжении всей своей жизни испытывала глубокую и не безответную привязанность к Антону Чехову. Бывшая актриса МХАТ, вышла замуж за директора театра Александра Санина и навсегда покинула Россию. Она долгое время обменивалась письмами с Исааком Левитаном и Антоном Чеховым.
3. Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874–1952), правнучка знаменитого актера Малого театра Михаила Щепкина, писательница, драматург, переводчик; она написала мемуары «Дни давно минувшие», описывающие творческие круги конца 1890-х и 1900-х годов.
4. Захаренкова Л. «История персональных выставок Исаака Левитана и как Третьяковская галерея готовила выставку к 150-летию художника» // В кн . : Третьяковская конференция. 2009: доклады конференции. Москва, 2010. С. 219.
5. Александр Андреевич Карзинкин, Елена Андреевна Карзинкина, брат и сестра, были меценатами и друзьями художников, неотъемлемой частью художественной сцены конца 1890-х и 1900-х годов. Александр Карзинкин был финансистом, арт-филантропом, членом Совета Третьяковской галереи (1905-1912), организовывал литературные и художественные вечера.Елена Карзинкина вышла замуж за писателя Николая Телешова, организатора литературной группы «Среда» (Среда).

Задний

Теги:

Исаак Левитан Биография, жизнь и цитаты

Биография Исаака Левитана

Детство

Исаак Левитан родился 30 августа 1860 года в небольшом городке Кибарти, ныне являющейся частью Литвы, но затем включенной в состав Конгресса Польши, провинции Российская империя. Его семья была евреем, его отец Илья Абрамович был сыном раввина и образованным человеком, который работал частным репетитором французского и немецкого языков, а затем переводчиком во французской строительной компании. Но семья была бедной. Мать Исаака, домохозяйка, изо всех сил пыталась заботиться об Исааке, его брате Авеле и его сестрах Терезе и Эмме. Тем не менее, оба родителя поощряли ранний интерес своих сыновей к искусству, и юный Исаак часто избегал стрессов семейного дома, чтобы рисовать деревья и траву вокруг города.

Раннее обучение и работа

В надежде на лучшую жизнь семья Левитанов переехала в Москву в начале 1870-х годов. Условия жизни были крайне плохими, и они привыкли жить впроголодь.Однако родители разрешили сыновьям продолжить свою художественную карьеру. В 1873 году, в возрасте тринадцати лет, Исаак поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, также называемое «Художественная школа» или «Московская школа», следуя по стопам своего брата. Московская школа была более современной и прогрессивной, чем неоклассическая петербургская Академия. Действительно, Москва тогда была в центре прогрессивного движения в живописи, которое отвергало европейские академические стандарты, продвигаемые российской государственной культурой.В училище Левитан сразу отличился талантом. Чтобы вознаградить его за достижения в 1874/75 учебном году и в знак признания его финансовых затруднений, школьный совет вручил ему коробку красок и кистей.

В 1875 году умерла мать Левитана, а в 1877 году — его отец. Ухудшились жилищные условия детей-сирот. Пока сестры быстро поженились, а братья Левитана смогли найти элементарное жилье, Исаак стал бездомным, живя почти как нищий.Постоянно голодный, он ночевал в домах родственников или друзей или даже в пустых классах московской школы. Начиная с 1877 года Школа отказалась от платы за обучение, отчасти «из-за крайней бедности», но также в знак признания его «исключительных успехов в искусстве». Они также предложили ему небольшую стипендию на покупку холста и красок. М.В. Нестеров, современник Левитана и сокурсник по Московской школе, вспоминал в своих воспоминаниях, что Левитан был известен среди сверстников не только своей бедностью, но и талантом.

Левитан быстро отдавал предпочтение пейзажной живописи и вскоре перешел в студийный класс известного пейзажиста Алексея Саврасова, который тогда считался самым продвинутым в московской школе. Восторженный, смелый и шумный учитель побуждал своих учеников работать на свежем воздухе и изучать природу из первых рук. Он часто проводил занятия на свежем воздухе в утреннем свете ранней весны. Для Саврасова ценность картины заключалась не в ее «фотографическом сходстве», а в силе передаваемых ею эмоций.Левитан, как и большинство учеников Саврасова, любил своего учителя и находился под его сильным влиянием. Саврасов, в свою очередь, благосклонно относился к Левитану и особенно интересовался его развитием. Левитан открыл вместе с Саврасовым работы Жана-Батиста-Камиля Коро, которого полюбил. Говорят, что молодой Исаак выучил французский язык, чтобы прочитать книгу Теофиля Сильвестра о Коро, опубликованную в 1853 году. Несмотря на эти творческие открытия, Исаака помнили однокурсники, с которыми он иногда рисовал на окраинах Москвы. — как грустный молодой человек, слишком рано перенесший горести сиротства и нищеты.

Левитану было всего шестнадцать, когда его имя впервые появилось в печати. В марте 1877 года две его картины экспонировались в студенческой секции пятой выставки Передвижников («Передвижники», или Общество передвижных выставок). Они были очень хорошо приняты: Левитан был награжден двумя небольшими серебряными медалями, и он начал получать общественное признание за свою работу.

В апреле 1879 года русский еврей Александр Соловьев попытался убить царя Александра II.Империя ввела в России строгую систему цензуры и репрессий, включая более строгие антисемитские порядки. Евреям запретили въезд в большие города, и Левитан был вынужден покинуть Москву в мае 1879 года. Укрывшись на окраине города в доме своей сестры, Левитан продолжал беспокойно работать. Каждое утро он бродил по парку «Сокольники», делая этюды и этюды к своей картине « Осенний день, Сокольники ». Годом позже Левитану разрешили вернуться в московскую школу после давления со стороны учителей и одноклассников, которые призвали чиновников позволить ему вернуться.

В 1880 году на второй выставке Московской школы Левитан выставил пять пейзажей. Павел Третьяков, известный коллекционер, который поддерживает молодых художников, в том числе и художников «Передвижников», купил Осенний день, Сокольники и начал внимательно следить за карьерой Левитана. Спектакль имел большой успех для Левитана, которому было всего двадцать; продолжал регулярно участвовать в выставках училища, а также в шоу Московского общества любителей художеств.В 1881 году Левитан получил серебряную медаль за рисунок модели и стипендию на путешествие в Поволжье, одну из своих мечтаний. Этот регион был очень важен для художников того времени, символизируя неповторимую красоту, культуру и самобытность русского народа. К сожалению, сестра Исаака Тереза ​​заболела, и он был вынужден потратить полученные деньги на счета врачей, отложив поездку. Чтобы пополнить свой доход, Левитан давал частные уроки живописи, работал художником-графиком и литографом в журналах Москва («Москва»), Радуга («Радуга») и Волна («Волна») от 1882 по 1884 гг.

В 1882 году Левитан начал учиться у Василия Поленова, известного пейзажиста, связанного с передвижным движением. Поленов познакомил его с искусством импрессионистов и барбизонской школы и Западной Европы в целом. Во время учебы у Поленова Левитан подружился с Константином Коровиным, позже считавшимся импрессионистом, и Николаем Чеховым, братом Антона Чехова, который стал одним из его ближайших друзей. В том же году, когда Левитан начал занятия с Поленовым, Школа была вынуждена уволить своего бывшего учителя Саврасова, который впадал в алкоголизм и все чаще приходил поздно и пьяный или вообще не посещал школу.Левитан, однако, продолжал обращаться за советом к Саврасову, и они оставались близкими до смерти мастера в 1897 году. В 1883 году Левитан пошел показать Саврасову картину, которую он надеялся принять участие в конкурсе. Саврасов написал на обороте холста «Большую серебряную медаль» и подписал ее. Считается, что, увидев комментарий опального учителя, школьный комитет отклонил запись Левитана. Печальный и разочарованный Левитан перестал посещать занятия. Год спустя школьный комитет отказался присвоить ему звание художника первого ранга, вместо этого предоставив ему диплом «художника без рейтинга», дав ему только право работать учителем рисования.Левитан покинул Школу под облаком.

Период зрелости

Несмотря на стремительный уход из московской школы, карьера Левитана процветала. В начале 1884 г. на общем собрании передвижников он был принят в члены. Левитан впервые стал полноправным членом передвижников на двенадцатой выставке Общества и стал известен как один из самых талантливых представителей второго поколения передвижников, с тех пор выставляясь вместе с ними каждый год.В круг его творческих соотечественников в то время входил Поленов, его бывший учитель, а Левитан стал постоянным гостем в загородном доме Поленова под Москвой, посещая его утренние занятия акварелью и вечерние занятия рисованием. Левитана часто использовали в качестве натурщика на этих вечерних сессиях, когда другие художники вспоминали его «красивую голову». Михаил Нестеров, например, охарактеризовал Левитана как «красивого с серьезной восточной красотой», а другой из его современников написал в письме: «Ты должен был смотреть ему в глаза.Я думаю, что никогда не видел таких глубоких, темных и задумчиво-грустных глаз ». Поленов познакомил Левитана и его друга Коровина с важным меценатом Саввой Мамонтовым. Левитана вскоре стали приглашать на вечера в знаменитый дом Мамонтова, где промышленник основал что-то вроде колонии прогрессивных артистов.Левитан вместе со своими друзьями Николаем Чеховым и Виктором Симовым создавал декорации для частной театральной труппы Мамонтова

Летом Левитан, как и многие россияне, уезжал из палящего города в деревню.Летом 1885 года он останавливался в деревне Максимовка, где у Чеховых был загородный дом. Приветствованный как друг Николая, Левитан вскоре переехал в семью, и у него сложились близкие отношения с Антоном Чеховым.

На протяжении своей карьеры Левитан был очень активен в художественных кругах и посетил множество мероприятий и собраний в резиденциях разных художников и меценатов в Москве и по всей стране. Помимо вечеров Мамонтова, он посещал субботние вечера в Московском обществе любителей художеств, где собирались более старые художники, такие как Поленов, Владимир Маковский и Николай Неврев.Левитан также часто посещал знаменитые собрания по средам в доме Владимира Шмаровина, среди постоянных посетителей которых были искусствоведы, актеры и поэты, а также художники. Все эти круги и группы были частью раннего русского авангарда, который стремился продвигать самобытную русскую культуру и самобытность в противовес западным культурным идеалам, привитым во время правления Петра Великого. Левитан твердо придерживался этих идей и на протяжении всей своей карьеры был полон решимости изображать уникальную русскую красоту пейзажей своей страны.

Через Чеховых Левитан познакомился с Софьей Петровной Кувшиниковой, художницей-любителем-пейзажистом, замужней за врачом. У двух артистов завязалась дружба, которая вскоре переросла в многолетний роман. Они путешествовали вместе, часто с мужем Софии, который терпел эту интрижку, и Левитан часто просил Софию играть на пианино, пока он работал. Говорят, что эта пара послужила вдохновением для главных героев романа Чехова Кузнечик , опубликованного в 1892 году.К сожалению, Исаак и София пострадали от того, как они изображены в рассказе, что привело к расколу между Чеховым и Левитаном, которые на некоторое время перестали разговаривать друг с другом, прежде чем восстановить контакт в 1895 году. очень близкие отношения, основанные на взаимном уважении, общих эмоциях и идеях. Действительно, искусствовед Галина Чурак утверждала, что художник и автор росли параллельно. Чурак устанавливает много связей между пейзажами Левитана и тоном и деталями письма Чехова.

К середине 1880-х годов карьера Левитана расцвела, и он смог довольно много путешествовать. В 1886 году он провел два месяца в Крымской области, где нарисовал около 60 эскизов, которые в том же году были проданы на выставке Московского общества любителей художеств. Эскизы были важной валютой для Левитана, всегда сохраняя следы его первых эмоциональных реакций на сцену. В 1887 году он осуществил свою мечту о поездке в Поволжье. Впоследствии он возвращался туда почти каждое лето в сопровождении Софии и посещал многие города на реке.Особенно ему нравился город Плёс, где он купил дом. Во всех этих поездках Левитан работал не покладая рук, делая зарисовки и рисунки на пленэре. Действительно, за свою относительно короткую жизнь он написал огромное количество работ. По сей день существует около 1000 картин, столько же рисунков и эскизов. Левитан также был страстным охотником, который, как сообщается, мог проводить дни в одиночестве в лесу со своей собакой, часто обходясь без еды. Однажды друг даже предупредил полицию о своем отсутствии, потому что Левитана так долго не было.

Вернувшись в Москву, Левитан сосредоточился бы на своих картинах и более крупных произведениях. Он регулярно выставлялся с группой «Передвижники» и с Московским обществом любителей художеств, его работы всегда хорошо принимались художниками и публикой в ​​целом. В 1887 году художник Василий Верещагин приобрел Утро осенью, Туман (1887) в знак признания профессиональной зрелости молодого художника.

В 1890 году Левитан впервые выехал за границу. Он посетил европейские города Берлин, Париж, Ниццу, Ментон, Венецию и Флоренцию.На него произвели впечатление маленькие деревушки в Италии и ошеломили Альпы. Он вел альбом для путешествий и написал несколько «европейских» картин. Он поедет снова в 1894 и 1897 годах.

В сентябре 1892 года евреи были снова изгнаны из Москвы, и Левитану было приказано уехать. И только благодаря уговорам его друзей и коллекционеров произведений искусства он мог вернуться домой к концу года. Официальное разрешение на возвращение было выдано ему в январе 1894 года при посредничестве художника Павла Брюллова, члена правления Общества передвижников.Левитана «приняли» обратно во многом благодаря его таланту. В это время он начал добиваться международного признания, некоторые из его картин были выставлены на всемирных выставках в Чикаго (1892 г.), Лондоне (1894 г.) и Париже (1900 г.). В 1896 году он выставлялся в Мюнхенском Сецессионе, группе, слабо связанной с модерном.

Поздний период

1895 год стал для Левитана годом трагедии. Ему поставили диагноз серьезное сердечное заболевание, и он был глубоко потрясен. По словам одного из его биографов, он дважды пытался покончить жизнь самоубийством, «вследствие обострения неврастении».После сердечного приступа он уехал за границу для лечения, в частности, проведя время на альпийском курорте в Италии, где его поразили виды на горы.

В 1898 году он начал преподавать в своей alma mater , Московской школе, где был назначен руководителем ландшафтной студии, следуя пути своих наставников. Состояние его здоровья не улучшалось, но он продолжал усердно работать, рисовал, зарисовывал, рисовал и создавал пейзажи, наполненные мирным светом.Он путешествовал и посещал выставки, в частности, открытие 28-й выставки «Передвижники», где он хотел наряду со своими собственными видеть художественные произведения своих учеников. Его любили как учителя, тесно связанного с карьерой и судьбой своих учеников.

Левитан до конца жизни творил. Его очень поздние работы показывают его осведомленность о новых тенденциях в международной живописи и свидетельства индивидуального эксперимента. Но его болезнь обострилась. Он умер 22 июля 1900 года в возрасте 39 лет и был похоронен на еврейском кладбище в Москве.В 1941 году его останки были перенесены на Новодевичий обряд, где он был похоронен рядом с могилой своего дорогого друга Антона Чехова.

Наследие Исаака Левитана

Левитан считается одним из самых значительных художников в новейшей истории России, отмеченным, в частности, его вкладом в русский пейзажный жанр. Подобно своему учителю и наставнику Саврасову, он поставил русскую деревню в центр своей работы в тот момент, когда Империя выбирала между вестернизацией и местной культурной идентичностью.Сам по себе это был поразительный жест. Но любовь Левитана к родной земле выражалась в образах такой глубокой, эмоциональной и поэтической глубины, что его вклад в русскую пейзажную традицию можно считать поистине исключительным. Будучи учителем в Московской школе, он оказал влияние на своих учеников, задав новый путь в русской пейзажной живописи. Как писал его биограф Федоров-Давыдов, «без преувеличения можно сказать, что после Левитана русская пейзажная живопись вышла на новый этап и приобрела совершенно новый характер.

Влияние Левитана в России распространяется также на средства массовой информации, включая кино. Когда изображения природы стали центральным элементом российского кино, известные режиссеры, такие как Сергей Эйзенштейн, обратились к визуальному языку Левитана в поисках вдохновения. На недавней выставке в Москве были представлены кадры из многих российских фильмов. снятые в местах, изображенных на картинах Левитана, или воссоздают то же настроение, что и отдельные его работы

Нельзя сказать, что наследие Левитана чисто националистическое.Его дар передавать эмоции и духовность через пейзаж превращает его картины в размышления о вечности, природе и человечестве с универсальным резонансом, добавляя философское и феноменологическое измерение к их ценности. Его относительно короткая карьера, его уникальный жизненный путь и его огромная продуктивность добавляют элемент цвета к его наследию.

Стив Левитан не будет продлевать общую сделку с телеканалом 20th Century Fox TV из-за связей с Fox News — крайний срок

ОБНОВЛЕНО заявлением Левитана : после того, как Стив Левитан вчера вечером написал в Твиттере, что ему «противно» работать на Fox после скандального заявления звезды Fox News, Лоры Ингрэм, соавтора / соавтора Modern Family , это Утро сказал в Твиттере, что разорвет связи с компанией.Левитан, который проработал в компании 20th Century Fox TV, которая занимается производством Modern Family, почти два десятилетия, объявил, что он не будет возобновлять свой текущий общий контракт, срок действия которого истекает.

В серии твитов он назвал 20-й телеканал «прекрасным домом для большей части моей карьеры», наполненным «таким количеством замечательных людей, которые разделяют озабоченность по поводу @FoxNews, но не в состоянии высказаться».

Однако « @ FoxNews, 23 часа в сутки поддерживая NRA, теории заговора и ложь Трампа, становится все труднее проглотить каждый день, когда я въезжаю на этот участок, чтобы устроить шоу об инклюзии», — написал он, имея в виду: ABC’s Modern Family, , которую он создал и является исполнительными продюсерами / руководит вместе с Кристофером Ллойдом.

Связанная история

‘SNL’ Cold Open идет полностью Fox News и оправдательный импичмент Трампа, к лучшему или к худшему

«Я с нетерпением жду возможности увидеть #ModernFamily до конца, а затем, распродажу или нет, открою магазин в другом месте», — добавил он.

После твитов Левитан сделал заявление через своего агента, сопрезидента UTA Джея Суреса, разъясняя свои комментарии. «Я очень уважаю и восхищаюсь Даной Уолден, Гэри Ньюманом, Питером Райсом и всеми на телестудии 20 ^th Century Fox, которые так хорошо обращались со мной почти два десятилетия», — сказал Левитан.«А пока мне нужно время, чтобы увидеть, где приземляются эти люди, и тогда я приму решение о своем будущем».

ABC

Были предположения, что Левитан подождет и посмотрит, как пойдут текущие торги по ключевым активам 21st Century Fox, включая 20th TV, прежде чем принять решение по своей следующей общей сделке. В битве участвуют Disney, владеющая ABC, и Comcast, соревнующиеся за приобретение активов. В то время как его твит содержал обвинения в том, что он не останется независимо от того, где окажется студия, последующее заявление Левитана оставляет открытой дверь для него, чтобы он мог воссоединиться с высшим руководством Fox, если они останутся с активами Fox, в студии, с которой сливается 20th TV.В частности, на протяжении многих лет у него были очень близкие отношения с Уолденом.

Fox News не участвует в продаже; он останется в составе New Fox вместе с Fox Broadcasting Co. и больше не будет корпоративным братом после транзакции 20-го телевидения, независимо от покупателя.

Modern Family готовится к 10-му сезону на канале ABC. Предполагалось, что он будет последним, хотя потенциальное приобретение 20-го телевидения материнской компанией ABC, Disney, породило предположения, что сериал может выйти за рамки этого.

Левитан намерен остаться на шоу до конца, хотя его новая разработка будет для новой студии.

Несмотря на пересмотренное заявление, комментарии Левитана все же могут вызвать попытки со стороны традиционных и цифровых игроков. Левитан, ранее создавший комедийный сериал NBC Just Shoot Me !, , был одним из лучших шоураннеров в городе, по слухам, о потенциальном переключении на стриминг на Netflix или Amazon Studios, которым теперь руководит Дженнифер Салке, которая работала с Левитаном. на 20-м ТВ.

Отвечая на твит, цитирующий Ингрэма, который вчера вечером назвал центры содержания детей «летними лагерями», Левитан написал: «Разрешите мне официально присоединиться к @SethMacFarlane, сказав, что мне противно работать в компании, которая имеет какое-либо отношение к @FoxNews. . Эта чушь противоположна тому, что означает #ModernFamily ».

Публичные комментарии

Левитана о Fox News — последнее из ряда поразительных событий, произошедших за последние пару дней с тех пор, как создатель Family Guy Сет МакФаран в субботу ответил на твит, цитирующий в эфире предложение Такера Карлсона о том, что зрители должны не принимать во внимание любое другие источники новостей, помимо Fox News, написали в Твиттере: «Это второстепенное дерьмо, и именно такой бизнес заставляет меня стесняться работать в этой компании.”

Вчера Джадд Апатоу призвал шоураннеров и талантливых телеканалов Fox критиковать репортажи Fox News об иммиграционной политике администрации Трампа.

Этим утром Макфарлейн сделал пожертвование в размере 2 миллионов долларов в пользу NPR и 500 тысяч долларов в пользу членской организации NPR в Лос-Анджелесе, KPCC, в качестве способа поддержки более качественной информации для общественности.

Fox Studio была прекрасным домом на протяжении большей части моей карьеры — там так много замечательных людей, которые разделяют озабоченность по поводу @FoxNews, но не в состоянии высказаться.

— Стив Левитан (@SteveLevitan) 19 июня 2018 г.

У меня нет проблем с консерватизмом, основанным на фактах (например, WSJ), но 23-часовая поддержка @FoxNew NRA, теорий заговора и лжи Трампа становится все труднее проглотить каждый день, когда я въезжаю на этот участок, чтобы заработать шоу о включении.

— Стив Левитан (@SteveLevitan) 19 июня 2018 г.

Я с нетерпением жду возможности увидеть #ModernFamily до конца, а затем, распродажу или нет, открою магазин в другом месте.

— Стив Левитан (@SteveLevitan) 19 июня 2018 г.

Musson v. Industrial Comm, 248 Wis.192

6 декабря 1945 г. —

8 января 1946 г.

АПЕЛЛЯЦИЯ на решение окружного суда округа Дейн: ХЕРМАН В. САЧТЬЕН, окружной судья . Подтверждено .

Для апеллянтов была записка от La France Edwards , адвокатов и Альфреда Э. Ла Франса, адвокатов, все от Расина, и устные аргументы от Mr.Ла Франс .

Промышленной комиссии-ответчику была представлена ​​записка генерального прокурора и Мортимера Левитана , помощника генерального прокурора, и устное выступление г-на Левитана .

---

Компенсация рабочим. Этот иск был возбужден 9 марта 1944 года Чарльзом Муссоном, Честером Муссоном и их страховой компанией, корпорацией Hartford Accident Indemnity Company, истцами, против Валентина А. Хесса младшего.и Промышленная комиссия штата Висконсин, ответчики, отменить и отменить приказ Промышленной комиссии о присуждении компенсации рабочим ответчику Гессу. Факты по делу не оспариваются по существу.

Истцу Гессу двадцать четыре года, он проживает в Томагавке, Висконсин. Сначала он работал на истцов Муссон в течение двух недель возле Томагавка, и, работая там, он возвращался домой каждую ночь. Затем его работодатели переехали в город недалеко от Афин, примерно в шестидесяти милях от Томагавка.Работая на месте недалеко от Афин, подсудимый спал в палатке, которую поставили и оборудовали его наниматели. Когда там работа была завершена, отряд переместился в точку примерно в четырех с половиной милях от Абботсфорда, примерно в семи милях от Афин и дальше от Томагавка. Лагерь разбили на фермерском поле примерно в полумиле от шоссе. Работодатели предоставили палатку, меблированную кровать и постельные принадлежности, в которых сотрудники могли спать. От них не требовалось спать там, но они могли свободно идти, куда захотят.Ближайшее место, где можно было найти ночлег, было в Абботсфорде, в четырех с половиной милях от лагеря. Среди прочего оборудования, перенесенного к месту работы, был сарай для инструментов, примерно двенадцать или четырнадцать футов в длину и восемь футов в ширину, построенный из бревен и покрытый гудроновой бумагой. Он был установлен на двух полозьях круглой формы и диаметром около восьми дюймов. Судя по всему, он был портативным, и его перемещали с места на место. Некоторые из мужчин спали в сарае для инструментов. Палатка была установлена ​​рядом с сараем для инструментов и трейлерной.

Заявитель ушел на пенсию в указанную ночь с 9 до 10 часов. Ночью его разбудил шум бури. Он пытался прижать полы палатки к изножью кровати, когда навес для инструментов обрушился на него и прижал к себе. Палатка крепилась к земле обычным способом палаточными кольями. Сарай для инструментов удерживался на месте просто за счет собственного веса.

Эксперт пришел к выводу, что травмы, полученные заявителем 29 июля 1943 г., возникли в процессе работы заявителя и возникли в результате его работы, и компенсация была присуждена соответственно.Заключения эксперта рассмотрены и подтверждены комиссией. Истцы апеллируют на приговор, подтверждающий постановление.

---

ROSENBERRY, C.J.

Единственный вопрос для принятия решения: оказывал ли истец во время рассматриваемого несчастного случая услуги, связанные с его работой и не связанные с ним? Суд и комиссия постановили, что да. Хотя верно то, что работодатели не издавали приказа, требующего от заявителя оставаться в помещении в течение ночи, обстоятельства сложились так, что любые другие действия с его стороны были непрактичными.Лагерь располагался в четырех с половиной милях от ближайшего места, где можно было найти ночлег. У Заявителя не было средств транспорта, и он был вынужден идти пешком в Абботсфорд вечером и возвращаться из Абботсфорда утром. Считается, что стороны считали справедливым, что с учетом фактов и обстоятельств дела истец будет спать в помещениях, предоставленных ему работодателями. Еда была предоставлена ​​и предоставлена ​​сотрудникам на территории лагеря, и, хотя им не было запрещено размещаться в другом месте, ожидалось, что они будут, и на самом деле они остановились там.

Утверждается, что истца не заставляли спать в лагере. Это правда. Обстоятельства дела Holt L. Co. против Industrial Comm . (1919) 168 Wis.381, 170 N.W. 366, были несколько более убедительными, чем обстоятельства этого дела, в остальном факты были в основном такими же.

Заявители утверждают, что решение по данному делу было принято в их пользу по делу Gibbs Steel Co. против Industrial Comm . (1943) 243 Wis.375, 10 N.W.2d 130. В этом случае коммивояжер был ранен во время проживания в туристическом лагере. Суд указал, что у заявителя был полный и неограниченный выбор спальных мест. В этом случае у заявителя были под рукой транспортные средства, и работодатель никоим образом не брал на себя ответственность за предоставление спальных помещений. Где он будет спать, было его собственным выбором. В этом случае, как и в деле Holt L. Co., выше , хотя не было никакого принуждения в смысле наличия контракта на этот счет, обе стороны предполагали, что сотрудник спит в помещении.С практической точки зрения, при обстоятельствах этого дела, как и при обстоятельствах дела Holt L. Co., , у него не было другого выбора.

В соответствии с принципами, заявленными в деле Holt L. Co., выше , в деле Gibbs Steel Co. против Industrial Comm, выше , и в деле State Young Men C. Asso. v. Industrial Comm . (1940) 235 Wis.161, 292 N.W. 324, считается, что суд и комиссия правильно постановили, что в то время, когда он получил травмы, истец оказывал услуги, связанные с его работой и связанные с ней.

По решению суда . — Подтверждено суждение.

---

Из Роанока в Россию с великими книгами: профессор Кэрол

Левитан, Звонят вечерние колокола (1892)

Я сижу за обеденным столом своего брата и смотрю на груды всяких вещей, иначе называемых беспорядком. Прежде чем я усну, нужно разобраться с этим.

Завтра я отправляюсь в Россию с группой Смитсоновского института, чтобы получить еще один шанс поплавать по русским водным путям. Это великолепный маршрут по северным водным путям на классическом корабле, построенном чехами в 1959 году.Корабль был полностью отремонтирован, но в новом дизайне сохранились богатые панели, кованое железо и узорчатые ковры. Даже выглядит как как корабль, а не как блестящая расплющенная обувная коробка, как выглядят многие современные речные корабли.

Маршрут этого тура включает в себя волшебные места, такие как остров Кижи с его знаменитыми деревянными церквями, Ладожское озеро и город Углич, где убийство молодого цесаревича Дмитрия в 1591 году положило начало Смутному времени.

Некоторые из участников этого тура уже путешествовали со мной раньше или знают меня по Далласу.Всегда приятно снова видеть попутчиков. К тому же я заранее запланировал два дня, чтобы провести с друзьями, которых я знаю еще со времен учебы в Ленинградской консерватории в начале 1980-х. Короче говоря, это будет взрыв.

И все же я сижу здесь, ною, не желая закончить собирать вещи, волнуюсь из-за того, что у меня слишком много юбок, волнуюсь из-за тех 1006 вещей, которые я должен был закончить за последние два дня. Поверьте мне, вы не хотите быть здесь.

Одна причина, по которой я не хочу ехать в это путешествие, меня удивила.Я не хочу покидать Роанок. Последние недели предоставили мне необычно много времени, чтобы вернуться в свой родной город. Если вы регулярно читаете эту колонку, то знаете, что Роанок дергал меня за самое сердце. Прошло несколько десятилетий с тех пор, как я мог бродить и просто быть здесь. Будьте здесь, ездите вокруг, с удивлением смотрите на горы Шенандоа, которые окружают долину Роанок, и снова посетите мои любимые места.

Одним из тех мест, где росли люди, был филиал публичной библиотеки на Уильямсон-роуд.Изначально он располагался в старом доме 1930-х годов с огромным каменным крыльцом. Этот дом находился всего в нескольких кварталах от фотоателье моего отца (он проявил пленку , старый метод , и однажды я вам об этом расскажу). Мне разрешалось подниматься туда в любое время, когда я хотел. Мои самые ранние воспоминания о чтении связаны с этим старым домом, с книжными полками, расставленными вдоль стен того, что должно было быть передней гостиной и столовой для официальных приемов.

Затем они заменили его новым зданием с использованием самой невообразимой архитектуры, которую только можно представить.(Подождите, вы можете так сказать?) Но новая библиотека меня поразила. У него были ряды и ряды полок (ну, наверное, около 8 рядов). И были столы для чтения. За этими столами сидели взрослые, читали книги и газеты. Я тоже чувствовал себя взрослым, просто находясь рядом.

Фабрицио Зуарди (CC BY 2.0)

Через некоторое время после открытия библиотеки на второй полке слева появился удивительный предмет: набор Великих книг. Я никогда раньше не видел такого количества книг, связанных вместе — гораздо больше, чем любая энциклопедия.И переплеты тоже были хорошенькие, разного цвета: зеленые, синие, коричневые. Большинство названий и авторов были мне незнакомы, так что это превратилось в игру «интересно, кто»: кто или что такое «Декарт»? «Антигона»?

Каким-то образом я знал, сидя на полу под этими томами, что время, проведенное с этими книгами, поможет мне стать умнее. По крайней мере, было бы, если бы я читал каждое слово до того, как вырасту. Или когда я вырасту. Или после того, как вырасту. Я также понял, что эти книги дадут мне время их усвоить.Они просто стояли там во всей красе: сомневаться было не в чем.

Последние несколько дней я хотел зайти в эту библиотеку. Несколько лет назад я это сделал, и был шокирован, увидев, насколько крошечной и грязной казалась библиотека. Некоторые воспоминания лучше оставить в покое. Но теперь они расширили библиотеку, добавили полу претенциозный стеклянный атриум, удлинили здание и устроили красивый внутренний дворик со столиками позади.

И все же, несмотря на желание заглянуть внутрь, я решил не делать этого, по крайней мере, в этот визит.Почему? Потому что я боюсь, что мои ряды Великих Книг не будут там, где они доминируют. Боюсь, их либо затопили, либо перенесли на заднюю полку, чтобы, кто знает, вместо них можно было бы показать серию романов о вампирах.

Я имею в виду, что полки — это недвижимость, и сколько молодых людей, помимо толпы людей, читающих такие вещи, как этот дайджест, стекаются к Великим Книгам? Библиотеки обязаны развиваться, служить нуждам своих сообществ и т. Д. Я согласен с этим.

Но я хочу, чтобы эти книги остались там. Более того, я хочу, чтобы мир был там, где у детей слюнки текут от мысли, что они достаточно взрослые, чтобы изучать латынь или французский язык. Мир, в котором классы в государственных школах были упорядочены, где люди уважительно отзывались об учителях, где слово учителя было законом. Я хочу, чтобы мир вернулся, где предметом гордости района было превосходство школ (не из-за суммы в долларах, благоустройства или присутствия Starbucks внутри). Мир, в котором мамам по закону все еще разрешалось работать волонтерами в кафетерии и готовить вкусные блюда.

Если я буду продолжать писать все мои ностальгические «желания», мои грязные бумаги не перестанут разбираться. У меня будет 9 юбок и 4 топа. А две свои правые туфли оставлю под кроватью. К тому времени, как вы это прочтете, я буду далеко от интернета, буквально в заколдованном лесу, который вырастает из картины Левитана или Шишкина. Я буду полон борща, сливочных блюд из картофеля, запеченной рыбы и крепкого чая.

Шишкин, Лес перед бурей (1872)

Самое главное, я буду познавать Россию так, как никогда не было, когда я впервые осторожно ступил в страну на ценную политически заряженную биржу Госдепартамента в 1981 году.Я никогда не мог представить себе Санкт-Петербург, где можно было бы пользоваться Skype и Facetime. Или Москва, заполненная лимузинами, магазинами Gucci и отвратительными мегафонами, разносящими тур по Кремлю. Это была тихая, напряженная, смертельно серьезная Россия, в которую я впервые вошел. Россия, где только избранные имели разрешение сидеть в читальных залах Ленинской библиотеки. На них были костюмы и галстуки, туфли на каблуках и кардиганы, а часто и пальто, поскольку проветривание холлов два раза в день, независимо от температуры, заставляло всех дрожать.

Но я смог войти в это, результат долгих лет учебы и мечтаний. И большая часть моих мечтаний началась в библиотеке в Роаноке. Сидя с книгами, передающими уникальное послание: тот, кто войдет в этот мир, найдет особое удовлетворение.