Циркулярная депеша министра иностранных дел России | |
1870 г. | ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ | Циркулярная депешаминистра иностранных дел РоссииА. М. Горчакова к представителям России при дворах держав,
подписавших Парижский трактат 1856 годаЦарское Село, 19/31 октября 1870 г. Государственный канцлер князь А.М. Горчаков работы Н.Т. Богацкого. 1876 г. Неоднократные нарушения, которым в последние годы подверглись договоры, почитаемые основанием европейского равновесия, поставили императорский кабинет в необходимость вникнуть в их значение по отношению к политическому положению России. В числе этих договоров, к России наиболее непосредственно относится трактат 18-го/30-го марта 1856 года. В отдельной конвенции между обеими прибрежными державами Черного моря, составляющей приложение к трактату, заключается обязательство России ограничить свои морские силы до самых малых размеров. С другой стороны, трактат установил
основное начало нейтрализации Черного моря. Державы, подписавшие трактат, полагали, что это начало должно было устранить всякую возможность столкновений как между прибрежными государствами, так равно и между последними и морскими державами. Оно долженствовало умножить число стран, пользующихся, по единогласному уговору Европы, благодеяниями нейтрализации, и, таким образом, ограждать и Россию от всякой опасности нападения. Пятнадцатилетний опыт доказал, что это начало, от которого зависит безопасность границы российской империи с этой стороны, во всем ее протяжении, имеет лишь теоретическое значение. В самом деле: в то время, как Россия
разоружалась в Черном море и даже, посредством
декларации, включенной в протоколы конференции,
прямодушно воспрещала самой себе принятие
действительных мер морской обороны в прилежащих
морях и портах, Турция сохраняла право содержать
в Архипелаге и в проливах морские силы в
неограниченном размере; Франция и Англия могли
попрежнему сосредоточивать свои эскадры в
Средиземном море. Сверх того, по выражению трактата, вход в Черное море формально и навсегда воспрещен военному флагу, как прибрежных, так и всех других держав; но в силу так называемой конвенции о проливах, проход через эти проливы воспрещен военным флагам лишь во время мира. Из этого противоречия проистекает то, что берега российской империи открыты для всякого нападения, даже со стороны держав менее могущественных, если только они располагают морскими силами, против которых Россия могла бы выставить лишь несколько судов слабых размеров. Впрочем, трактат 18-го/30-го марта 1856 года
не избежал нарушений, которым подверглась
большая часть европейских договоров; ввиду этих
нарушений трудно было бы утверждать, что
опирающееся на уважение к трактатам (этим
основам права международного и отношений между
государствами) писанное право сохранило ту же
нравственную силу, которую оно могло иметь в
прежние времена. Все видели, как княжества Молдавия и Валахия, судьба которых, под ручательством великих держав, была определена трактатами и последующими протоколами, прошли через целый ряд переворотов, которые, будучи противны духу и букве договоров, привели их сперва к соединению, а потом к призванию иностранного принца. Эти события произошли с ведома Порты и были допущены великими державами, которые, по крайней мере, не сочли нужным заставить уважать свои приговоры. Только один представитель России возвысил голос, чтобы указать кабинетам, что подобной терпимостью они становятся в противоречие с положительными постановлениями трактата. Разумеется, что если бы уступки,
дарованные одной из христианских народностей
Востока, были последствием всеобщего соглашения
между кабинетами и Портой, основанного на начале,
которое могло бы быть применено ко всему
христианскому населению Турции, то
императорский кабинет отнесся бы к ним с полным
сочувствием. Императорский кабинет не мог не быть поражен тем, что, таким образом, трактат 18-го/30-го марта 1856 года, лишь несколько лет по заключении, мог быть безнаказанно нарушен в одной из своих существенных частей перед лицом великих держав, собранных на Парижской конференции и представлявших, в своей совокупности, сонм высшей власти, на который опирался мир Востока. Это нарушение не было единственным. Неоднократно и под разными предлогами проход через проливы был открываем для иностранных военных судов, и в Черное море были впускаемы целые эскадры, присутствие которых было посягательством против присвоенного этим водам полного нейтралитета. При постепенном, таким образом,
ослаблении предоставленных трактатом
ручательств, в особенности же залога
действительной нейтрализации Черного моря —
изобретение броненосных судов, неизвестных и
неимевшихся в виду при заключении трактата 1856
года, увеличивало для России опасности в случае
войны, значительно усиливая уже весьма явное
неравенство относительно морских сил. В таком положении дел, государь император должен был поставить себе вопрос: какие права и какие обязанности проистекают для России из этих перемен в общем политическом положении и из этих отступлений от обязательств, которые Россия не переставала строго соблюдать, хотя они и проникнуты духом недоверия к ней? По зрелом рассмотрении этого вопроса, е.и.в. соизволил придти к следующим заключениям, которые поручается вам довести до сведения правительства, при котором вы уполномочены. По отношению к праву, наш августейший государь не может допустить, чтоб трактаты, нарушенные во многих существенных и общих статьях своих, оставались обязательными по тем статьям, которые касаются прямых интересов его империи. По отношению же к применению, е.и.в. не
может допустить, чтобы безопасность России была
поставлена в зависимость от теории, не устоявшей
перед опытом времени, и чтобы эта безопасность
могла подвергаться нарушению, вследствие
уважения к обязательствам, которые не были
соблюдены во всей их целости. Государь император, в доверии к чувству справедливости держав, подписавших трактат 1856 года, и к их сознанию собственного достоинства, повелевает вам объявить: что е.и.в. не может долее считать себя связанным обязательствами трактата 18-го/30-го марта 1856 года, насколько они ограничивают его верховные права в Черном море; что е.и.в. считает своим правом и своей обязанностью заявить е.в. султану о прекращении силы отдельной и дополнительной к помянутому трактату конвенции, определяющей количество и размеры военных судов, которые обе прибрежные державы предоставили себе содержать в Черном море; что государь император прямодушно уведомляет о том державы, подписавшие и гарантировавшие общий трактат, существенную часть которого составляет эта отдельная конвенция; что е.и.в. возвращает, в этом отношении,
е.в. султану права его во всей полноте, точно так
же, как восстановляет свои собственные. При исполнении этого поручения, вы употребите старание точно определить, что наш августейший монарх имеет единственно в виду безопасность и достоинство своей империи. — В мысли е.и. величества вовсе не входит возбуждение восточного вопроса. В этом деле, как и во всех других, он только желает сохранения и упрочения мира. Он не перестает, попрежнему, вполне признавать главные начала трактата 1856 года, определившие положение Турции в ряду государств Европы. Он готов вступить в соглашение с державами, подписавшими этот договор: или же для подтверждения его общих постановлений, или для их возобновления, или для замены их каким-либо другим справедливым уговором, который был бы признан способным обеспечить спокойствие Востока и европейское равновесие. Е.и. величество убежден в том, что это
спокойствие и это равновесие приобретут еще
новое ручательство, когда будут опираться на
основаниях более справедливых и прочных, чем при
том положении, которого не может принять за
естественное условие своего существования ни
одна великая держава. Приглашаю вас прочитать эту депешу и передать с нее копию г. министру иностранных дел. ГОРЧАКОВ Выверено по изданию: Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. М., Гос.изд-во полит.литературы, 1952. Материал перепечатывается с Сайт истфака МГУ — http://www.hist.msu.ru/ER/ Из исторического словаря:«ЦИРКУЛЯРНАЯ НОТА» — дипломатический документ, разосланный министром иностранных дел А. М. Горчаковым 19 (31) октября 1870 г. русским дипломатическим представителям в Англии, Франции, Австро-Венгрии, Италии и Турции. Нота извещала державы, подписавшие Парижский мирный трактат 1856 г., что Россия отказывается от обязательства выполнять его условие относительно нейтрализации Черного моря под тем предлогом, что др. страны неоднократно нарушали этот договор. Великобритания и Австро-Венгрия осудили одностороннее решение русского
правительства. Лондонская конференция 1871 года подтвердила согласие великих держав с односторонним решением русского правительства (см. Лондонская конвенция 1 (13) марта 1871 г.). Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 550. Далее читайте:Россия в XIX веке (хронологическая таблица).
|
| ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
| | ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
Пруссия в благодарность за нейтралитет во Франко-прусской войне
1870—1871 гг. поддержала Россию, а разгромленная Франция не имела возможности
протестовать.Крымская нота / Территория истории
Юбилей фразы «Россия сосредотачивается.
..» – последняя круглая дата уходящей эпохи Восточной (Крымской) войны 1853-1856 годов.
Владимир Казарин (Севастополь)
04.09.2006
Исполнилось 150 лет фразе, проникнутой уверенностью в великом будущем России. Ее провозгласил 2 сентября (21 августа по ст. ст.) 1856 года новый министр иностранных дел князь Александр Горчаков. Фраза эта в буквальном смысле слова выросла из трагического и величественного опыта Крымской войны. Вспомним события, предшествовавшие ее появлению.
30 марта 1856 года подписан Парижский мирный договор, который стал победой русской дипломатии Александра II. Лишившаяся Черноморского флота Россия добилась запрета на пребывание в Черном море военных кораблей не только Турции, но и любых других стран. Империя сохранила свою целостность и суверенитет, практически не утратив ни пяди земли. 12 июля последние войска союзников покинули Крым, а уже 14 июля Александр II учредил в Таврической губернии Косьмо-Дамиановский монастырь на чудотворном источнике.
Учреждение монастыря – вполне естественная форма ознаменования финала войны, которую современники назвали «битвой за Ясли Господни».
Наконец, 2 сентября в адрес иностранных правительств направлена та самая циркулярная нота МИД России, которая содержала известную фразу и вызвала широкий резонанс. Конечно, не случаен факт, что новый российский министр иностранных дел оповестил международное сообщество о принципах внешней и внутренней политики нового царствования за шесть дней до первой годовщины падения Малахова кургана. В Европе эта годовщина уже немногим могла дать повод для победных торжеств.
#comm#Атмосферой растерянности и страха была проникнута сама ситуация напряженного ожидания: чем ответит Россия на бесславно закончившуюся коллективную агрессию? #/comm#
Если Россия проигравшая сторона, если у победителей нет и никогда не было перед ней никаких нарушенных моральных обязательств, почему Европу так заботит, волнует и раздражает российская позиция дистанцирования от европейской политики? Побежденная Россия «изолируется»? Капитулировавшая Россия «молчит»? Или это не так?
Чем больше убеждала себя Европа в своей моральной правоте, тем мучительнее для нее было ожидание того, что предпримет в ответ только что всеми коллективно оболганная и преданная Россия.
Подтверждение тому, повторимся, — тот живой интерес, который вызвала в Европе нота князя Горчакова (на фото). Так не реагируют на дипломатические бумаги проигравших и слабых. Так жадно читают и комментируют только победителей. Тех, от кого напрямую зависит твоя судьба.
Еще в марте 1854 года лорд Пальмерстон вручил членам британского кабинета меморандум, который он сам определял как «прекрасный идеал войны». Вот основные идеи этого плана: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции, которая должна быть втянута в войну против России. Литва, Эстония, Курляндия и Лифляндия на Балтике уступаются Пруссии. Польское королевство восстанавливается как барьер между Германией и Россией, поглощая земли Белоруссии и Украины. Валахия, Молдавия, Бессарабия и устье Дуная передаются Австрии. Крым и Грузия отбираются у России и передаются Турции. Черкесия объявляется независимой или соединяется с султаном узами сюзеренитета. Отчетливо видно, что по этому сценарию Россия должна была быть отрезана от Черного и Балтийского морей и фактически прижата к Уральскому хребту.
Но даже этим не ограничивались замыслы. Судя по тому, что театр военных действий охватывал огромные пространства от Балтики до Тихого океана и от северных морей до Кавказа, планы шли еще дальше. Нападению и бомбардировкам на территории России подверглись Ганге, Аландские острова и Бомарзунд, Або, Свеаборг и Кронштадт на Балтике, Соловки и сожженный архангельский городок Кола на Белом море, Петропавловск-на-Камчатке и устье Амура на Тихом океане, Одесса и Кинбурн на Черном море, Бердянск, Геническ, Мариуполь, Ейск и Таганрог на Азове, Новороссийск и Анапа, Екатеринодар, Фанагория и Тамань, крепость Св. Николая, Зугдиди и Сухуми на Кавказе, наконец, Евпатория, Балаклава, Севастополь, Инкерман, Керчь и Еникале в Крыму. А сколько еще потенциально опасных направлений нужно было закрывать войсками, которых так не хватало на театре боевых действий!
Таким образом, высмеиваемый в русских карикатурах и народных сатирических песнях той поры «воевода Пальмерстон» в воинственном азарте «поражал Русь» не только «на карте» и не только «указательным перстом».
Крымская война была попыткой расчленения России, против которой выступили, по сути, все европейские государства. Каждое из них тем самым совершило грех клятвопреступления, так как все эти государства (включая и Турцию) в недавнем прошлом были чем-то жизненно важным обязаны России. В общественных потрясениях и революционных бурях 1848–1849 годов, которые пронеслись над Англией, Францией, Италией, Австрией и государствами Германии, Россия выступала как оплот стабильности и последней надежды на выручку. Каких только слов благодарности и уверений в вечной преданности она ни выслушала в это время! Уговаривая Россию спасти Австрию от венгерской революции, фельдмаршал Кабога в прямом смысле валялся в ногах у князя Паскевича. Потом в знак признательности за оказанную помощь юный император Франц-Иосиф публично целовал руку Николаю I. Но не прошло и года, как «благодарная» Европа стала готовиться к войне со своей спасительницей – «варварской» Россией.
Россия, конечно же, не проиграла Крымскую войну.
Она успешно и уверенно выдержала натиск на востоке, на западе и на севере. Мало того, она заставила выступить с предложениями о мирных переговорах саму Европу.
#comm#На юге на относительную неудачу обороны Севастополя (мы сдали южную сторону города, оставив за собой северную) Россия ответила успехами, достигнутыми на кавказском театре боевых действий. #/comm#
Русская армия выиграла все сражения с турками, дошла до Карса и заставила эту ключевую крепость капитулировать, открывая себе дорогу на Боспор. Позднее эти военные успехи стали козырями в руках наших дипломатов. Россия возвратила Турции обширные территории в Малой Азии, разменяв их на Парижском конгрессе на захваченную союзниками южную сторону Севастополя.
«Чудотворная крепость» оборонялась 349 дней. Но самое удивительное, что город в лучшем случае можно было назвать морской крепостью. С суши, откуда его штурмовали, он не имел оборонительных укреплений. Известно, что в начале кампании враг рассчитывал на скорую и легкую победу.
Обычно города (в том числе крепости) сопротивлялись от трех до пяти месяцев. «Севастопольская страда» продолжалась практически год. Именно поэтому город позднее будет назван современниками «новой Троей».
…Сразу после Парижского мира «сосредоточивающаяся» Россия завершила освоение Дальнего Востока, окончательно подчинила Кавказ и приступила к присоединению Средней Азии, осуществив выход к границам Афганистана и Персии. В следующей войне с Турцией она вернула себе завоевания в Малой Азии, после чего Карская область более чем на сорок лет вошла в состав Российской империи. Руками Пруссии, разгромившей Австрию и Францию, Россия наказала Европу. Объединение Германии навсегда подарило головную боль Англии и денонсировало Парижский договор.
Так что циркулярная нота князя Горчакова написана победителем, а не побежденным. Ее тональность заставила удивиться директора лицея Энгельгардта, который когда-то пророчески написал о своем бывшем воспитаннике Горчакове: «…чувствует себя господином там, куда многие еще с трудом стремятся».
Горчаков ни разу не коснулся в своем документе темы победителей и побежденных. Полемизировать с союзниками по этому вопросу – ниже его достоинства. Искать какие оправдания – «неподобающая позиция для державы, которой Провидение отвело в Европе место, занимаемое Россией».
Специально для Столетия
Зная, где остановиться | Американский институт предпринимательства
Обеспечение мира: уроки из имперского прошлого |
В 1864 году князь Александр Михайлович Горчаков, имперский канцлер и министр иностранных дел царя Александра II, разослал циркуляр в посольства Москвы за границей. Уязвленный критикой Запада по поводу военной экспансии России в Среднюю Азию и на Кавказ, где велась впечатляющая кровавая и жестокая кампания по борьбе с повстанцами, меморандум Горчакова защищал право России на такое же господство над «полудиким кочевым населением» на ее имперской периферии.
как и другие великие державы. «Соединенные Штаты в Америке, Франция в Алжире, Голландия в ее колониях, Великобритания в Индии — все тянутся к курсу, где честолюбие играет меньшую роль, чем властная необходимость, и самая большая трудность — знать, где остановиться», — писал он.
Знать, где остановиться — эта извечная дилемма государства-гегемона — остается актуальной и спорной темой в международных делах сегодня, как и в эпоху Горчакова. Пытаются ли США сделать в мире слишком много или слишком мало? Являются ли военные развертывания для поддержки зарождающихся демократий в Ираке и Афганистане стратегически разумными, отвечающими национальным интересам, или же они являются симптомами империалистической чрезмерности, обреченной на провал? Насколько великие державы могут и должны взять на себя контроль над судьбой несостоявшихся государств?
Вот некоторые из вопросов, которые лежат в основе недавно вышедшей книги профессора Барнардского колледжа Кимберли Зиск Мартен «Принуждение к миру», в которой исследуются параллели между миссиями по государственному строительству, предпринятыми западными демократиями за последние 15 империализма, который практиковали США, Великобритания и Франция столетие назад.
Оба явления, отмечает Мартен, связаны с использованием вооруженных сил, чтобы иностранные общества больше походили на Запад; и то, и другое, мрачно заключает она, иллюстрирует, почему «посторонние, какими бы благими намерениями они ни руководствовались, не могут убедительно навязывать подобные изменения другим».
Мартен не против иностранного вмешательства как такового; она просто скептически относится к тому, чего от них можно ожидать. Следовательно, она призывает миротворцев умерить свои амбиции, отказаться от «абстрактных целей», таких как продвижение либеральной демократии, и вместо этого сосредоточить свое внимание на «одной и только одной всеобъемлющей цели: обеспечить безопасность — вдоль границ страны, в поддержку доставки гуманитарной помощи и с целью установления общественного порядка в широких масштабах — до тех пор, пока новое правительство коренных народов не сможет взять на себя эти функции».
«Принуждение к миру», другими словами, это спор о том, где остановиться.
Акцентируя внимание на «ограничениях наших возможностей и последствиях, которые могут иметь наши действия», книга представляет собой передний край того, что может оказаться важной силой в пост-иракской стратегии: своего рода скромный интервенционизм, глубоко подозрительно относятся к изощренным схемам социальной инженерии, навязанным иностранным обществам, но все же готовы использовать силу Запада для достижения определенных отдельных целей, в том числе — в отличие от традиционной реальной политики — альтруистических.
Независимо от того, принимаете ли вы или отвергаете выводы Мартена, «Укрепление мира» заслуживает похвалы. В книге особенно хорошо раскрывается колониальное наследие миротворчества, описываются военные задачи, которые выполняли полицейские силы в оба периода, такие как игра в фавориты с лидерами коренных народов, изменение местной демографии и распределение коллективных вознаграждений и наказаний для сотрудников. -оптимальное гражданское население.
Мартен также определяет другие менее ценные симметрии, такие как степень, в которой «в колониальную эпоху, как и в миротворческих операциях сегодня, интересы и этика усиливали друг друга».
Как выясняется, западные демократии всегда оправдывали свое иностранное вмешательство смесью личных интересов и гуманизма — от французской миссии Civilatrice до передовой стратегии свободы администрации Буша.
«Принуждение к миру» заслуживает особой похвалы за сохранение ровного, беспристрастного тона во время навигации по идеологическому минному полю. Мартен не фетишизирует и не демонизирует империализм, будучи совершенно ясным в отношении ужасных преступлений, совершаемых его сторонниками, а также возвышенных идеалов, которые часто поддерживали эти люди. Из многих книг, в которых пытались связать современный геополитический момент с эпохой империй, «Принуждение к миру» — одна из наименее резких.
Мартен так же уравновешенно относится к более поздним вмешательствам. «Нигде либерально-демократические военные миротворческие операции 1990-х годов не создавали либерально-демократических обществ», — прямо признает она, отмечая при этом, что эти миссии достигли других важных целей.
Например, на Балканах западная мощь положила конец геноциду и эффективно стабилизировала регион. Тем не менее, добавляет она, «если иностранные войска уйдут, и Босния, и Косово почти наверняка реорганизуются в этнически разделенные территории, которые будут проводить нелиберальную политику по отношению к группам меньшинств».
«Принуждение к миру» утверждает, что эта неспособность миротворцев и империалистов добиться устойчивых изменений отчасти была результатом ограниченной политической воли. «В обе эпохи, — пишет Мартен, — вмешательство на периферии было относительно низким приоритетом для великих держав». В книге также отмечается пренебрежительное отношение военной элиты к задачам полиции и государственного строительства, что совсем недавно выразили генерал Томми Фрэнкс и министр обороны Дональд Рамсфелд, чье презрение к планированию Фазы IV в преддверии вторжения в Ирак помогло гарантировать хаос, который последовал за этим. Как язвительно отмечает Мартен: «Подобно империям прошлого века, которые вознаграждали своих офицеров за участие в боевых действиях, а не за колониальную службу на Тихом океане, сегодня руководители операций по поддержанию мира обнаруживают, что их способность достигать своих целей ограничена узким определением Военный профессионализм».
Мартен также убедительно доказывает, что принцип многосторонности ограничивает способность миротворцев действовать эффективно.
«Различные страны и неправительственные организации, каждая из которых действует в соответствии со своим собственным, независимым набором либерально-демократических норм, часто не могут навязать кому-либо какое-либо последовательное политическое видение», — отмечает она. «Это означает, что участники сложных миротворческих операций часто отстаивают несовместимые друг с другом разнообразные либерально-демократические цели. У них нет общего определения того, чего они надеются достичь на местах».
Решение этой проблемы, предлагает Мартен, состоит в том, чтобы одно могучее государство взяло на себя ответственность за миротворческую миссию, хотя и подкрепленную некоторой многонациональной поддержкой. Она описывает роль Австралии в Восточном Тиморе как пример этой модели, выгодно сравнивая действия Канберры с трансатлантической неразберихой в Боснии и Косово, и восхваляет подход США primus inter pares в послевоенном Афганистане — как это ни парадоксально, поскольку администрация Буша движется к отказавшись от своей тихой односторонности в пользу именно многосторонней конструкции, движимой НАТО, которая причинила столько горя на Балканах.
Частично секрет успеха в Восточном Тиморе заключался также в том, что у австралийцев был широкий мандат для достижения относительно скромной конечной цели: поддержания порядка и защиты вновь обретенной независимости страны, которую поддерживало подавляющее большинство коренного населения. Как отмечает Мартен, «как только цели международного сообщества стали более сложными, способность поддерживать сплоченность в операциях была утрачена». И поэтому вновь возникает вопрос о том, где остановиться.
В своем призыве к более сдержанному и узконаправленному интервенционизму, «Принуждение к миру» наверняка найдет восприимчивую аудиторию во многих кругах. Аргумент имеет инстинктивную привлекательность, особенно сейчас, в разгар Ирака, который, казалось бы, обнажил пределы того, что Америка может надеяться сделать в мире. В книге также, без сомнения, правильно утверждается, что миротворческие операции имеют больше шансов на успех, когда их цели осязаемы и измеримы, и что иностранные солдаты в одиночку не могут надеяться «навязать» демократию враждебному населению.
Но «Принуждение к миру» заходит слишком далеко в своей в остальном здравой критике, особенно в отстаивании строгого агностицизма в отношении того, возникает ли либеральный, демократический порядок в несостоявшихся государствах. Мартен настаивает на том, чтобы миротворцы ограничивались «цементированием авторитета лидеров… минимально приемлемым как для международного сообщества, так и для различных внутренних фракций». Но что, если эти же лидеры политически авторитарны и неуважительно относятся к правам меньшинств и диссидентов? Будет ли Вашингтон по-прежнему посылать большое количество солдат, чтобы помочь такому режиму укрепить власть?
Мартен думает, что может. Тем не менее, как она неоднократно замечает, западные правительства зависят от общественной поддержки для отправки войск за границу, и эту поддержку трудно заручиться, а тем более сохранить, если миссия не воспринимается как морально справедливая.
Рассмотрим выборы, которые проводились в Ираке после свержения Саддама Хусейна.
Мартен, по-видимому, возразил бы, что США мало заинтересованы в том, чтобы настаивать на них, и вместо этого им следовало предоставить местным влиятельным деятелям самим решать, как они хотят управлять собой. Но это игнорирует тот факт, что эти выборы, помимо того, что помогли суннитам, шиитам и курдам понять, как разделить контроль над страной, помогли наглядно продемонстрировать американскому народу, за что сражаются их солдаты. И наоборот, когда обученные США силы безопасности совершают зверства, можно ожидать, что поддержка США будет шаткой — именно потому, что она подрывает моральную легитимность войны.
В самом деле, кажется странным, что после подробного описания того, как такие страны, как США и Великобритания, более 100 лет последовательно формулировали свои иностранные интервенции на языке свободы и прав человека, Мартен думает, что они могут так легко избавиться от этой привычки. Хорошо это или плохо, но либеральные демократии хотят войн, в которые они могут верить. В то же время «Принуждение к миру» недооценивает значение демократических норм в узаконивании иностранного вмешательства, оно резко преувеличивает важность многосторонности в выполнении той же функции.
Многосторонность со всеми ее недостатками не только «придает комплексным операциям по поддержанию мира международную легитимность», настаивает Мартен, «это то, что отличает их от колониальных усилий».
Но этот аргумент, повторяющийся на протяжении всей книги, явно абсурден. Как признает Мартен, «империализм был разработан, чтобы забирать ресурсы из колоний на благо империй, в то время как сложные миротворческие операции разрабатываются с целью помочь целевым странам стать более самодостаточными». Несомненно, это более фундаментальное различие, чем получение войсками благословения из Черепашьей бухты?
Стоит также отметить, что колониализм в некотором смысле был способен к многосторонности — поскольку господство отдельных держав в определенных регионах часто определялось не в одностороннем порядке, а на международных саммитах, таких как Берлинская конференция 1885 года, на которой Африка была разделена. между различными европейскими государствами по взаимному согласию.
Глупость смешения многосторонности и легитимности становится еще более очевидной в подходе Мартен к Ираку, где она утверждает, что самостоятельный подход администрации Буша позволил «внутренним противникам [нового правительства в Багдаде] легко очернить тех, кто в власть с ярлыком «империалистический лакей» и заручиться поддержкой их яростной оппозиции им».
Это смелое утверждение, но Мартен не приводит ни малейших доказательств в его поддержку. Напротив, когда в конце 2003 года была принята резолюция ООН, одобряющая присутствие США в Ираке, она абсолютно не повлияла на подавление повстанческого движения. Это потому, что легитимность людей, ответственных за насилие в послевоенном Ираке, исходила не от диктата ООН, а от их собственных в значительной степени автономных идеологий. Действительно, любые вопросы о том, как повстанцы воспринимали ООН, должны были прекратиться после августа 2003 года, когда они взорвали ее штаб-квартиру в Багдаде.
Делая аморфное «международное сообщество» арбитром легитимности, Мартен упускает из виду тот факт, что именно жители страны, направляющей войска, и жители страны, куда они этот термин означает. Разрешение Организации Объединенных Наций или другого многостороннего органа может повлиять на их понимание легитимности, но может и не повлиять. Конечно, это не такой важный фактор, как его изображает Мартен.
В той мере, в какой «Принуждение к миру» не отвечает этим вопросам, возможно, это потому, что книга слишком узко сфокусирована на намерениях и операциях миротворцев и международного сообщества, которое они теоретически представляют, и недостаточно интересуется обществами в которые они находят сами. Несмотря на профилирование различных вмешательств, Мартен не удосуживается много говорить о том, чем Афганистан отличается от Гаити, Косово или Ирака. Напротив, защищая единую модель миротворчества, она косвенно предполагает, что эти вариации не так уж важны.
Это очень плохо, потому что анализ Мартена вполне мог вести в другом, более продуктивном направлении. Если, в конце концов, как она предполагает, именно коренное население, а не иностранные вооруженные силы, в конечном итоге будет направлять долгосрочное политическое и экономическое развитие общества, то подход «один размер подходит всем» — с зашоренным акцентом о внутренней безопасности — это, возможно, последнее, что миротворцы должны хотеть перенимать.
Да, интервенты должны знать свои пределы, но они, вероятно, резко расходятся в зависимости от того, где они находятся и что местные жители хотят и хотят от них.
Вместо того, чтобы ограничивать солдат политической смирительной рубашкой, навязанной сверху, было бы гораздо разумнее попытаться определить с нуля, какой тип мандата наиболее целесообразен для улучшения жизни людей, исходя из уникальных местных обстоятельств. . В некоторых местах это может означать сильный акцент на безопасности с небольшим участием в политике; в других случаях это может означать нечто совершенно иное. Такому подходу не хватало бы аккуратности формулы Мартена, но в этом-то и суть.
«Принуждение к миру» в этом отношении представляет собой важный урок: те, кто предлагает определить границы американской мощи, заслуживают такого же пристального внимания и скептицизма, как и те, кто всего несколько лет назад поэтически восхвалял безграничную силу США. Прежде чем слепо принимать новые ограничения, жизненно важно хорошенько подумать о том, помогут ли они политикам избежать ошибок и решить основные проблемы, стоящие перед нашей страной, или вместо этого просто приукрасят их.
Администрация Буша, в конце концов, вступила в должность, разглагольствуя всеми теми же бредом об избирательном участии и безответственности бессрочных обязательств по государственному строительству, которые сейчас осыпают ее критики. Но, как мог бы предупредить князь Горчаков, властная необходимость имеет свойство преобладать над амбициями во внешней политике, особенно для государств-гегемонов, действующих на пределе своей мощи.
Вэнс Серчук — научный сотрудник AEI.
Показания | Имперская и революционная Россия: культура и политика, 1700-1917 гг. | History
[Cracraft] = Кракрафт, Джеймс, изд. Основные проблемы истории Императорской России. DC Heath and Company, 1993. ISBN: 9780669214970.
[Gibian] = Гибиан, Джордж, изд. Переносная русская читалка девятнадцатого века. Penguin Books, 1993. ISBN: 9780140151039.
[Толстой] = Толстой, Лев. Хаджи-Мурат . Orchises Press, 1996. ISBN: 9780914061540.
«>[Cracraft] «Основные проблемы». стр. 4–21.
Пайпс, Ричард. «Окружающая среда и ее последствия». В Россия при старом режиме . Книги пингвинов, 1997. ISBN: 9780140247688.
[Кракрафт] Коллманн, Нэнси. «Вступление» и «Московская вотчина». стр. 36–46.
[Кракрафт] Хелли, Аввакум. «Сводка о крепостном праве», «Документы-Введение», «Уложение 1649 г.
» и «Житие (1673 г.)». стр. 57–78.
[Кракрафт] Анисимов Евгений В. «Петр I» и «Законодательство о петровской реформе». стр. 81–99, 109–16 и 123–5.
[Гибиан] Пушкин Александр. «В Медном всаднике (Введение)». стр. 8–11.
Дополнительно
Кайзер, Дэниел и Гэри Маркер, ред. Переосмысление истории России: Чтения 860-1860-х годов . Oxford University Press, 1994, стр. 226–9 и 232–7. ISBN: 9780195078589. (очерки по Табели о рангах)
[Кракрафт] Анисимов, Евгений В. «Империя дворянства», «Манифест Петра III об освобождении дворянства (1762 г.)» и «Граф Щербатов оплакивает коррупцию 1730–62». стр. 127–46 и 150–65.
[Cracraft] де Мадариага, Сальвадор.
«Екатерина как женщина и правительница», «Екатерининское наставление (1767 г.)», «Устав дворянству», «Потемкин настаивает на присоединении Крыма». стр. 166–79., 197–212 и 249–51.
[Cracraft] Раефф, Марк. «Пугачевский бунт».
[Кракрафт] Радищев Александр. «Щербатов оплакивает коррупцию (1787 г.)» и «Путешествие из Петербурга в Москву (1790 г.)».
[Cracraft] Раефф, Марк. «Раефф о конституционализме Александра I», стр. 255-68.
[Кракрафт] Карамзин Николай. «Воспоминания Карамзина (1811 г.)».
[Кракрафт] фон Хакстхаузен, август. «Фон Гакстхаузен о крестьянской коммуне (1844 г.)».
Чарторыйский Адам. «Описание Александра I и его реформ» из чтений по современной европейской истории , под редакцией Джеймса Харви Робинсона и Чарльза Бирда.
Джинн и компания, 1908 год.
[Кракрафт] Рясановский, Николай Васильевич «Рясановский о Николае I».
[Кракрафт] де Кюстин, маркиз. «Маркиз де Кюстин (1839 г.)».
[Гибиан] Пушкин, Александр. «19Русский читатель века: стихи Пушкина (1825–28) ». С. 6–8.
.Лермонтов, Михаил. Герой нашего времени (1840) . Библиотека обывателя, 1992. стр. 132–3. ISBN: 9780679413271. (Более свежая версия)
Павлова, Каролина. «Странно, как мы встретились (1854 г.)». Выдержка из Двойная жизнь (1848) . Книги берберийского побережья, 1996. стр. 281–92. ISBN: 9780936041094. (Более свежая версия)
)». стр. 199–232.Колчин, Петр. Несвободный труд: американское рабство и русское крепостное право . Belknap Press издательства Гарвардского университета, 1990. ISBN: 9780674920989.
Обязательно обратите внимание на ключевые термины на первой странице чтения. Оброк был уплатой барину деньгами; барщина была оплатой труда или натурой.
[Гибиан] Аксаков, Сергей и Иван Гончаровы. «Куролесов (1856)» и «Сон Обломова (1849)». стр. 241–73 и 293–333.
Замри, Грегори. «Реформа и контрреформа». В Россия: История . Издательство Оксфордского университета, 2002 г.
, стр. 170–99. ISBN: 9780198605119.
[Кракрафт] Висло, Фрэнк. «Дилеммы эмансипации».
[Кракрафт] «Реформа освобождения 1861 года».
[Кракрафт] «Маккензи-Уоллес о мире и земстве (1877 г.)».
[Гибиан] Салтыков-Щедрин Михаил. «Рассказ о том, как один крестьянин накормил двух генералов (1869 г.)». стр. 608–15.
Дополнительно
Годен, Корин. «Идеологии власти и институциональные установки». Глава 1 в Правящие крестьяне: деревня и государство в позднеимперской России. 2007, стр. 14–46. ISBN: 9780875803708.
[Кракрафт] Вортман. «На пути к верховенству закона». стр. 316–27.
Дмитришин Василий.
«Катехизис революционера (1868 г.)». и «Требования Народной воли [Народной воли] (1879 г.)». Императорская Россия: Справочник , 1700–1917. Школа Харкорт, 1990, стр. 350–9. ISBN: 9780030334191.
[Кракрафт] «Вера Фигнер об убийстве (1881 г.)» и «Манифест Александра III об утверждении самодержавия (1881 г.)». стр. 381–9 и стр. 360–81.
Пайпс, Ричард. «К полицейскому государству». В Россия при старом режиме . Penguin Books, 1997. стр. 390–7. ISBN: 9780140247688.
[Кракрафт] Пирсон, Томас С. «Провал реформ».
[Кракрафт] Победоносцев Константин. «Размышления (1896)»
[Кракрафт] Каппелер, Андреад. «Многонациональная империя». «Русификация»,
[Кракрафт] Thaden, Edward, E. «Русификация».
[Кракрафт] Горчаков Александр.
«Горчаковский циркуляр (1864 г.)».
[Кракрафт] Урусов Лев. Урусов о русском антисемитизме (1907)»
[Кракрафт] Гурко, В. И. «Критика Сергея Витте в годы его пребывания на посту министра финансов (до 1906 г.)». стр. 468–79.
Фигес, Орландо. Народная трагедия: Русская революция: 1891 –1924 .
Penguin Books, 1998, стр. 157–92. ISBN: 9780140243642.
[Кракрафт] «Октябрьский манифест (1905 г.)», «Отец Гапон (1905 г.)», «Ленин (1905 г.)» и «Брешковская (1920 г.)».
Штейнберг, Марк и Владимир М. Хрусталёвы. «Николай и Александра, интеллектуальный портрет». В Падение Романовых . Издательство Йельского университета, 1997, стр. 1–37. ISBN: 9780300070675.
Актон, Эдвард, Доминик Ливен и др. «Россия, Европа и Первая мировая война». В Критический товарищ русской революции 1914–1921 . Блумсбери, 2009 г., стр. 37–47. ISBN: 9780340763650.
Дмитришин Василий. «Меморандум Дурново». В Императорская Россия: Справочник . Harcourt School, 1990, стр. 491–509. ISBN: 9780030334191.
Хасэгава, Цуёси.
«Февральская революция». В Критический товарищ русской революции . Под редакцией Эдварда Эктона. Bloomsbury, 2001, стр. 48–61. ISBN: 9780340763650.
Дмитришин Василий. «Отречение Николая II и великого князя Михаила». В году Императорская Россия: Справочник . Harcourt School, 1990, стр. 524–5. ISBN: 9780030334191.
Сани, Рональд. «Приказ № 1» и «Сопутствующие документы». В Структура советской истории: очерк и документы. Издательство Оксфордского университета, 2002, стр. 32–6. ISBN: 9780195137040.
Колоницкий, Борис и Аллан Вайлдман. «Керенский» и «Распад императорской армии в 1917». В Critical Companion to the Russian Revolution. Под редакцией Эктона. Bloomsbury, 2001, стр. 69–79 и 138–48. ISBN: 9780340763650.
Ленин, Владимир. «Апрельские тезисы» и «Переговоры Церетели и Ленина (июнь 1917 г.
Leave A Comment