Не может быть оправдано никакое неравенство кроме того эссе: Объясни, как ты понимаешь следующие высказывания. Со всеми ли из них ты согласен? «Не может быть оправдано никакое неравенство, кроме того, которое создано

Эссе по обществознанию. Часть 7

В очередном сообщении, посвящённом эссе по обществознанию, я попробую ответить на ряд распространённых вопросов, связанных с оцениванием этого задания ЕГЭ. При подготовке текста использованы следующие материалы:

Рутковская Е.Л., Котова О.А., Лискова Т. Е. Отличник ЕГЭ. Обществознание. Решение сложных заданий/ФИПИ. — М.: Интеллект-Центр, 2010
Учебно-методические материалы для председателей и членов региональных предметных комиссий по проверке выполнения заданий с развернутым ответом экзаменационных работ ЕГЭ 2014 года/Обществознание

В качестве тем эссе выпускникам каждый год предлагаются высказывания ученых, деятелей культуры, публицистов, общественных и государственных деятелей, философов прошлого и нашего времени. Обществоведческое эссе представляет собой мини-сочинение, раскрывающее конкретную проблему/тему в контексте одной из социально-гуманитарных наук. Указание перед темой на базовую науку означает необходимость использования для раскрытия темы, аргументации собственных суждений понятийно-терминологический аппарат и теоретические знания соответствующей контексту науки.

Кроме того, проблема/тема должна быть раскрыта с привлечением фактического материала, взятого из источников разного типа.

Что является объектом оценивания эссе? За время существования ЕГЭ по обществозанию, критерии оценивания эссе не раз изменялись, что свидетельствует о постоянной работе над их совершенствованием. Написание эссе — это наиболее творческая часть экзамена, а потому его труднее всего уложить в рамки стандартизированных критериев оценивания. Сегодня эксперты используют совокупность обобщённых критериев трёх типов.

Критерий К1. Раскрытие смысла высказывания (1 балл). Данный критерий является определяющим. Если эксперт выставляет по данному критерию 0 баллов, то эссе дальше не проверяется, и по остальным критериям автоматически выставляется 0 баллов. Этот критерий предполагает «перевод» предложенного высказывания на язык заявленной социальной науки. Отправной точкой в раскрытии смысла является понимание проблемы/темы, поднятой в высказывании.

При этом, близкий к тексту пересказ в качестве смысла высказывания не позволит эксперту убедиться в том, что выпускник понял тему, а потому лучше не использовать такую форму.

Рассмотрим несколько примеров — фрагментов эссе — на предмет соответствия критерию К1.
Пример 1. Политология. «Именно угроза применения санкций отграничивает власть от влияния вообще» (Г. Лассуэлл)
По мнению американского политолога Гарольда Дуайта Лассуэлла, если бы власть не была ограничена определенными санкциями со стороны народа, то она бы распространила свое влияние на такие сферы жизни, в которых она нужна в меньшей степени либо не нужна вообще.
Нельзя не согласиться с автором. Зачастую власть, пренебрегая запретами, внедряется в такие сферы жизни граждан, в которых ее вмешательство не уместно.
Налицо — полное непонимание выпускником смысла высказывания. Вероятно, по причине невнимательности, он подменил слово «отграничивает» словом «ограничивает», выйдя на проблему необходимости общественного контроля за деятельностью органов власти.

Однако, смысл данного высказывания можно определить, указав на монополию государства на применение силы посредством армии, правоохранительной системы. Можно говорить об особом статусе государства как ядра политической системы. Государство не только устанавливает правовые нормы, но и охраняет их от нарушений своей принудительной силой. Можно также раскрывать смысл через указания на существенные отличия власти (политической) от влияния: власть воздействует на народ путём закона и принуждения, тогда как влияние может быть достигнуто через авторитет, уважение, страх и т. п.
Таким образом, данное эссе будет оценено в 0 баллов уже только по этому фрагменту.

Пример 2. Социология. «Общество без расслоения, с реальным равенством всех его членов — миф, так никогда и не ставший реальностью за всю историю человечества» (П. Сорокин).
В данном высказывании социолог и культуролог П. Сорокин утверждает, что общество без неравенства — миф, который никогда не воплотится в реальность.
Автор эссе при раскрытии смысла использовал близкий к тексту высказывания пересказ. Если данная фраза не повлечёт за собой продолжения, отражающего природу социального неравенства, указания на его существование на протяжении всей истории человеческого общества, обоснования критериев социальной стратификации, то эксперт сочтёт смысл высказывания нераскрытым и выставит за работу 0 баллов.

Пример 3. Социология. «Моральную силу невозможно создать параграфами закона» (К.Маркс).
Мораль и право, являясь разновидностями социальных норм, тесно связаны между собой, но при этом имеют существенные отличия. Выполнение моральных норм контролируется только силой общественного мнения, а также собственными убеждениями личности с помощью самоконтроля. Мораль составляет основу духовности и культуры общества. Она не имеет четко формализованных правил и норм, потому что категории добра и зла достаточно относительны. Понятия морали гораздо шире норм права, поэтому их нельзя уместить в «параграфы закона».

Такой ответ не только свидетельствует о понимании автором смысла высказывания, что приведёт к выставлению экспертом 1 балла по критерию К1, но и делает первый шаг к отработке в эссе следующего критерия.

Критерий К2. Характер и уровень теоретической аргументации (2 балла).
По данному критерию эксперт оценивает полноту и адекватность использования понятийного аппарата, теоретических положений и выводов соответствующей высказыванию социальной науки. Нередко выпускники сводят теоретическое обоснование своей позиции к определению ключевых понятий темы, не давая развернутых взаимосвязанных суждений теоретического характера. Различение этих двух уровней обоснования служит основой для балльной дифференциации оценки. То есть, претендуя на максимальный балл по этому критерию, следует не превращать основную часть в конспект параграфа учебника по обществознанию, тематически связанного с выбранным высказыванием. Необходимо логично и последовательно формулировать утверждения и выводы, приводить известные научные принципы и подходы, системно-логически обосновывать свою позицию относительно поднятой в высказывании проблемы/темы, раскрывать причинно-следственные, функциональные и иерархических связи и отношения.

Как учитываются при оценивании имеющиеся в эссе ошибочные с точки зрения общественных наук суждения? В этом году впервые в критерии оценивания включено положение об оценивании ошибочных с точки зрения научного обществознания суждений. Их наличие ведет к снижению оценки по критерию К2 (теоретическая аргументация) на 1 балл. К примеру, если выпускник пишет в эссе, что к предписанному социальному статусу относятся биологические особенности того или иного человека: цвет глаз, кожи, строение лица и т. п., эксперт делает вывод о том, что ключевые понятия курса не усвоены и оправданно снижает балл по критерию К1, даже если все остальные теоретические аргументы идеальны.

Критерий К3. Качество фактической аргументации (2 балла).

Фактическая сторона ответа предполагает привлечение статистических данных; показ конкретных проявлений установленных связей и отношений; использование примеров, иллюстрирующих отдельные положения и выводы. Источниками фактических данных могут быть материалы, приведенные в учебниках, в различных СМИ и даже «случаи» из собственной жизни.

Важно, чтобы фактическая составляющая находилась в органической связи с теоретической составляющей ответа, а не присутствовала, что называется сама по себе, как некий необходимый довесок к ответу.

Для получения 2 баллов — факты и примеры должны быть почерпнуты из различных источников: используются сообщения СМИ, материалы учебных предметов (истории, литературы, географии), факты личного социального опыта и собственные наблюдения.

В методических рекомендациях ряда авторов содержится информация о том, что включение в текст краткой информации об авторе высказывания (например, «выдающийся французский философ-просветитель», «английский экономист, основоположник школы классической политэкономии» и др.) является достоинством эссе и выступает в качестве дополнительного аргумента в пользу выпускника. Но так ли уж следует приводить известные выпускнику сведения об авторе высказывания в экзаменационной работе? В одном только случае – если это прямо «работает» на раскрытие темы, обоснование своей позиции по поднятой проблеме.

Рассмотрим три возможных варианта в рамках одной темы.
Первый вариант ответа вряд ли что-то может прибавить к общей оценке работы, поскольку эссе не содержит требования раскрывать биографию автора высказывания, поэтому наличие биографических данных никак не учитывается при оценивании. Во втором варианте выпускник никак не отреагировал на авторство высказывания, и это никаким образом не может повлиять на оценку, привести к снижению баллов. Третий вариант ответа, несомненно, должен пойти «в зачет выпускнику», повысить оценку работы, поскольку через данные об авторе выпускник показал понимание смысла высказывания.

Ниже приводится пример эссе, в котором знание биографических данных об авторе высказывания не только помогло в раскрытии смысла, но и послужило основой всей фактической аргументации.

Однако, в данном виде, с точки зрения действующих критериев, это эссе объективно не может получить максимальные пять баллов. Кто-нибудь может объяснить, почему? Как распределятся баллы эксперта по критериям оценивания?

Не может быть оправдано никакое неравенство, кроме того, которое создано природой в виде различия между отдельными людьми.

Два понимания свободы | Библиотека

Принуждать человека — значит лишать его свободы, но свободы от чего? Почти все моралисты в истории человечества прославляли свободу. Значение этого слова, равно как и некоторых других — счастья и доброты, природы и реальности — столь многослойно, что найдется немного истолкований, которые окажутся для него непригодными. Я не намерен рассматривать ни историю этого многослойного слова, ни тем более две сотни его значений, выявленных историками идей. Я собираюсь рассмотреть только два его значения, которые, будучи центральными, вобрали в себя значительную долю человеческой истории, как прошлой, так, осмелюсь утверждать, и будущей. Первое из этих политических значений свободы я буду (следуя во многом прецеденту) называть «негативным», и это значение подразумевается в ответе на вопрос: «Какова та область, в рамках которой субъекту — будь то человек или группа людей — разрешено или должно быть разрешено делать то, что он способен делать, или быть тем, кем он способен быть, не подвергаясь вмешательству со стороны других людей?». Второе значение я буду называть позитивным, и оно подразумевается в ответе на вопрос: «Что или кто служит источником контроля или вмешательства и заставляет человека совершать это действие, а не какое-нибудь другое, или быть таким, а не другим?». Безусловно, это разные вопросы, хотя ответы на них могут частично совпадать.

Понятие «негативной свободы»

Обычно говорят, что человек свободен в той мере, в какой никто: ни другой человек, ни группа людей — не препятствует его действиям. Политическая свобода в этом смысле и есть та область, в рамках которой человек может действовать, не подвергаясь вмешательству со стороны других. Если другие люди не позволяют мне сделать то, что в противном случае я мог бы сделать, то в этой степени я несвободен; если из-за действий других людей упомянутая область сжимается, уменьшаясь далее известного предела, то обо мне можно сказать, что я нахожусь в состоянии принуждения и, возможно, даже порабощения. Однако слово принуждение не охватывает все случаи, когда мы не способны что-либо сделать. Если я не способен прыгнуть выше десяти футов, или не могу читать из-за слепоты, или тщетно пытаюсь понять наиболее темные места у Гегеля, то было бы странным говорить, что в этой степени я подвергаюсь порабощению или принуждению. Принуждение предполагает намеренное вторжение других людей в область, где в противном случае я мог бы действовать беспрепятственно. Вы только тогда лишены политической свободы, когда другие люди мешают вам достичь какой-либо цели. Простая неспособность достичь цели еще не означает отсутствия политической свободы. Об этом свидетельствует и современное употребление таких взаимосвязанных выражений как «экономическая свобода» и «экономическое рабство». Доказывают, порой очень убедительно, что если человек слишком беден и не может позволить себе купить буханку хлеба, совершить путешествие по миру или обратиться за помощью в суд, хотя на все это нет юридического запрета, то он не более свободен, чем когда это запрещено законом. Если бы моя бедность была своего рода болезнью и не позволяла бы мне покупать хлеб, оплачивать путешествия по миру или добиваться слушания моего дела в суде, как хромота не позволяет мне бегать, то было бы неестественно видеть в ней отсутствие свободы, тем более — политической свободы. Только в том случае, если я объясняю свою неспособность приобрести какую-либо вещь тем, что другие люди предприняли определенные меры, и поэтому я, в отличие от них, не имею денег для приобретения данной вещи, только в этом случае я считаю себя жертвой принуждения или порабощения. Другими словами, употребление слова «принуждение» зависит от принятия определенной социально-экономической теории, объясняющей причины моей нищеты и неспособности что-либо делать. Если отсутствие материальных средств вызвано недостатком умственных и физических способностей, то, только приняв указанную теорию, я стану говорить не просто о нищете, а об отсутствии свободы. Если к тому же я считаю, что моя нужда обусловлена определенным социальным устройством, которое, на мой взгляд, является несправедливым и нечестным, то я буду говорить об экономическом рабстве или угнетении. «Не природа вещей возмущает нас, а только недобрая воля», — говорил Руссо. Критерием угнетения служит та роль, которую, по нашему мнению, выполняют другие люди, когда прямо или косвенно, намеренно или ненамеренно препятствуют осуществлению наших желаний. Свобода в этом смысле означает только то, что мне не мешают другие. Чем шире область невмешательства, тем больше моя свобода.

Именно так понимали свободу классики английской политической философии. Они расходились во взглядах относительно того, насколько широкой может или должна быть упомянутая область. По их мнению, при существующем положении вещей она не может быть безграничной, ибо ее безграничность повлекла бы за собой то, что все стали бы чинить бесконечные препятствия друг другу, и в результате такой «естественной свободы» возник бы социальный хаос, и даже минимальные потребности людей не были бы удовлетворены, а свобода слабого была бы попрана сильным. Эти философы прекрасно понимали, что человеческие цели и действия никогда сами по себе не придут в гармонию, и (какими бы ни были их официальные доктрины) они ставили выше свободы такие ценности, как справедливость, счастье, культура, безопасность или различные виды равенства, а потому были готовы ограничивать свободу ради этих ценностей или даже ради нее самой. Ибо иначе было бы невозможно создать желательный, с их точки зрения, тип социального объединения. Поэтому, признавали эти мыслители, область свободных действий людей должна быть ограничена законом. Однако в равной мере они допускали — в особенности такие либертарианцы, как Локк и Милль в Англии, Констан и Токвиль во Франции — что должна существовать некоторая минимальная область личной свободы, в которую нельзя вторгаться ни при каких обстоятельствах. Если эта свобода нарушается, то индивидуальная воля загоняется в рамки слишком узкие даже для минимального развития природных человеческих способностей, а без этих способностей люди не только не могли бы добиваться целей, которые они считают благими, правильными или священными, но и были бы не способны просто ставить эти цели перед собой. Отсюда следует, что необходимо провести границу между сферой частной жизни и сферой публичной власти. Где ее провести — об этом можно спорить, а, по сути, и заключать соглашения. Люди во многих отношениях зависят друг от друга, и никакая человеческая деятельность не может быть настолько частной, чтобы никак и никогда не затрагивать жизнь других людей. «Свобода щуки — это смерть пескаря»; свобода одних зависит от ограничений, накладываемых на других. «Свобода оксфордского профессора, — как кто-то может добавить, — это нечто иное по сравнению со свободой египетского крестьянина».

Эта идея черпает свою силу в чем-то одновременно истинном и важном, хотя сама фраза рассчитана на дешевый политический эффект. Несомненно, предоставлять политические права и гарантию невмешательства со стороны государства людям, которые полуголы, неграмотны, голодны и больны, значит издеваться над их положением; прежде всего этим людям нужна медицинская помощь и образование и только потом они смогут осознать свою возросшую свободу и сумеют ею воспользоваться. Чем является свобода для тех, кто не может ею пользоваться? Если условия не позволяют людям пользоваться свободой, то в чем ее ценность? Прежде следует дать людям наиболее важное; как говорил радикальный русский писатель девятнадцатого века, иногда сапоги важнее произведений Шекспира; индивидуальная свобода — не главная потребность человека. Свобода — это не просто отсутствие какого бы то ни было принуждения; подобная трактовка слишком раздувает значение этого слова, и тогда оно может означать или слишком много, или слишком мало. Египетский крестьянин прежде всего и больше всего нуждается в одежде и медицинской помощи, а не в личной свободе, но та минимальная свобода, которая нужна ему сегодня, и то расширение свободы, которое понадобится ему завтра, — это не какая-то особая для него разновидность свободы, а свобода, тождественная свободе профессоров, художников и миллионеров.

Думаю, муки совести у западных либералов вызваны не тем, что люди стремятся к разной свободе в зависимости от их социально-экономического положения, а тем, что меньшинство, обладающее свободой, обрело ее, эксплуатируя большинство или, по крайней мере, стараясь не замечать, что огромное большинство людей лишено свободы. Либералы имеют все основания считать, что если индивидуальная свобода составляет для людей высшую цель, то недопустимо одним людям лишать свободы других, а тем более — пользоваться свободой за счет других. Равенство свободы; требование не относиться к другим так, как ты не хотел бы, чтобы они относились к тебе; исполнение долга перед теми, благодаря кому стали возможны твои свобода, процветание и воспитание; справедливость в ее наиболее простом и универсальном значении — таковы основы либеральной морали. Свобода — не единственная цель людей. Я мог бы, вместе с русским критиком Белинским, сказать, что если другие люди лишены свободы, если мои братья должны жить в нищете, грязи и неволе, то я не хочу свободы и для себя, я отвергаю ее обеими руками и безоговорочно выбираю участь моих братьев. Но мы ничего не выиграем, если будем смешивать понятия. Пусть, не желая терпеть неравенство и широко распространившуюся нищету, я готов пожертвовать частью или даже всей своей свободой; я могу пойти на эту жертву добровольно, но то, от чего я отказываюсь ради справедливости, равенства и любви к своим товарищам, — это свобода. У меня были бы все основания мучиться сознанием вины, если бы при известных обстоятельствах я оказался не готовым принести эту жертву. Однако жертва не ведет к увеличению того, чем было пожертвовано: роста свободы не происходит, как бы ни были велики моральная потребность в жертве и компенсация за нее. Все есть то, что есть: свобода есть свобода; она не может быть равенством, честностью, справедливостью, культурой, человеческим счастьем или спокойной совестью. Если моя свобода, свобода моего класса или народа связана со страданиями какого-то количества людей, то система, где возможны такие страдания, несправедлива и аморальна. Но если я урезаю свою свободу или отказываюсь от нее полностью, чтобы испытывать меньше позора из-за существующего неравенства, и при этом индивидуальная свобода других, по существу, не возрастает, то происходит потеря свободы в ее абсолютном выражении. Это может быть возмещено ростом справедливости, счастья или спокойствия, но утрата свободы налицо, и было бы простым смешением ценностей утверждать, что хотя моя «либеральная» индивидуальная свобода выброшена за борт, некоторый другой вид свободы — «социальной» или «экономической» — возрос. Впрочем, это не отменяет того, что свободу одних временами нужно ограничивать, чтобы обеспечить свободу других. Руководствуясь каким принципом следует это делать? Если свобода представляет собой священную, неприкосновенную ценность, то такого принципа просто не существует. Одна из противоположных норм должна, по крайней мере, на практике, уступить: не всегда, правда, по соображениям, которые можно четко сформулировать, а тем более — обобщить в универсальных правилах и максимах. И тем не менее на практике компромисс должен быть достигнут.

Для философов, придерживающихся оптимистического взгляда на человеческую природу и верящих в возможность гармонизации человеческих интересов (в их число входят Локк, Адам Смит и, возможно, Милль), социальная гармония и прогресс не отменяют существование довольно большой сферы частной жизни, границы которой не могут быть нарушены ни государством, ни каким-либо другим органом власти. Гоббс и его сторонники, в особенности консервативные и реакционные мыслители, полагали, что нужно помешать людям уничтожать друг друга и превращать социальную жизнь в джунгли и пустыню; они предлагали предпринять меры предосторожности для сдерживания людей, а потому считали необходимым увеличить область централизованного контроля и, соответственно, уменьшить область, контролируемую индивидом. Однако и те и другие были согласны, что некоторая сфера человеческого существования не должна подвергаться социальному контролю. Вторжение в эту область, какой бы маленькой она ни была, есть деспотизм. Самый яркий защитник свободы и сферы частной жизни Бенжамен Констан, никогда не забывавший о якобинской диктатуре, призывал оградить от деспотического посягательства, по крайней мере, свободу веры, убеждений, самовыражения и собственности. Джефферсон, Берк, Пейн и Милль составили разные списки индивидуальных свобод, но сходным образом обосновывали необходимость держать власть на расстоянии. Мы должны сохранить хотя бы минимальную область личной свободы, если не хотим «отречься от нашей природы». Мы не можем быть абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить оставшуюся часть. Полное подчинение чужой воле означает самоуничтожение. Какой же должна быть тогда минимальная свобода? Это та свобода, от которой человек не может отказаться, не идя против существа своей человеческой природы. Какова ее сущность? Какие нормы вытекают из нее? Эти вопросы были и, видимо, всегда будут предметом непрекращающегося спора. Но какой бы принцип ни очерчивал область невмешательства, будь то естественное право или права человека, принцип полезности или постулат категорического императива, неприкосновенность общественного договора или любое другое понятие, с помощью которого люди разъясняют и обосновывают свои убеждения, предполагаемая здесь свобода является свободой от чего-либо; она означает запрет вторжения далее некоторой перемещаемой, но всегда четко осознаваемой границы. «Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом», — говорил один из самых известных поборников свободы. Если это так, то есть ли какое-либо оправдание принуждению? Милль не сомневался, что есть. Все индивиды по справедливости имеют равное право на минимальную свободу, поэтому каждого из них нужно сдерживать, используя при необходимости силу, чтобы он не отнял свободу у другого индивида. По существу, вся функция закона и состоит в предотвращении именно таких столкновений: роль государства тем самым сводится к тому, что Лассаль пренебрежительно назвал функцией ночного сторожа или регулировщика уличного движения.

Почему защита индивидуальной свободы столь священна для Милля? В своем известном трактате он заявляет, что до тех пор, пока людям не будет разрешено вести тот образ жизни, какой они хотят и какой «касается только их самих», цивилизация не сможет развиваться; если не будет свободного обмена идеями, мы не сможем найти истину; не будет возможностей для развития самобытности, оригинальности, гениальности, умственной энергии и нравственного мужества. Общество будет задавлено тяжестью «массовой заурядности». Все разнообразное и богатое содержанием исчезнет под гнетом обычая и постоянной склонности людей к послушанию, которое рождает только «истощенных и бесплодных», «ограниченных и изуродованных» индивидов с «зачахшими способностями». «Языческое превознесение человека столь же достойно уважения, как и христианское самоотвержение». «Вред от ошибок, совершаемых человеком вопреки совету или предупреждению, значительно перевешивается злом, которое возникает, когда другим позволено принуждать человека делать то, что они считают для него благом». Защита свободы имеет «негативную» цель — предотвратить вмешательство. Угрожать человеку гонениями, если он не согласится жить так, чтобы другие выбирали за него цели; закрыть перед ним все двери, кроме одной, значит противоречить той истине, что человек — это существо, самостоятельно проживающее свою жизнь. И здесь не важно, насколько хороша перспектива, открываемая той единственной дверью, и насколько благородны мотивы тех, кто устанавливает ограничения. Именно так со времени Эразма (возможно, кто-то сказал бы — со времени Оккама) и по сей день понимают свободу либералы. Все требования гражданских свобод и индивидуальных прав, все протесты против эксплуатации и унижения, против посягательств со стороны государственной власти и массового гипноза, рождаемого обычаем или организованной пропагандой, проистекают из этой индивидуалистичной и вызывающей немало споров концепции человека.

Три момента следует отметить в связи с этой позицией. Во-первых, Милль смешивает два разных представления. Согласно первому из них, любое принуждение само по себе есть зло, ибо оно препятствует осуществлению человеческих желаний, но его можно использовать для предотвращения других, еще больших, зол. Невмешательство же, как нечто противоположное принуждению, само по себе есть благо, хотя и не единственное. Это представление выражает «негативную» концепцию свободы в ее классическом варианте. Согласно другому представлению, людям следует стремиться открывать истину и воспитывать в себе определенный, одобряемый Миллем, тип характера, сочетающий такие черты, как критичность, самобытность, богатое воображение, независимость, нежелание подчиняться, достигающее самых эксцентричных проявлений, и т. д. Открыть истину и воспитать такой характер можно только в условиях свободы. Оба эти представления являются либеральными, но они не тождественны, и связь между ними в лучшем случае эмпирическая. Никто не стал бы утверждать, что истина и свобода самовыражения могут процветать там, где мысль задавлена догмой. Но исторические факты свидетельствуют скорее о том (именно это и доказывал Джеймс Стефан, предпринявший впечатляющую атаку на Милля в своей книге «Свобода, Равенство, Братство» (’Liberty, Equality, Fraternity’), что честность, любовь к истине и пламенный индивидуализм процветают в сообществах со строгой и военной дисциплиной, как например, в общинах пуритан-кальвинистов в Шотландии и Новой Англии, уж во всяком случае не менее часто, чем в более терпимых и нейтральных обществах. Это разрушает аргумент Милля в пользу свободы как необходимого условия развития человеческой одаренности. Если эти две цели несовместимы друг с другом, то Милль оказывается перед лицом мучительной дилеммы еще до того, как возникнут трудности, вызванные несовместимостью его доктрины с последовательным утилитаризмом, даже гуманистически истолкованным самим Миллем.

Во-вторых, эта доктрина возникла сравнительно недавно. Античный мир едва ли знал индивидуальную свободу как осознанный политический идеал (в отличие от его действительного осуществления). Уже Кондорсе отмечал, что понятие индивидуальных прав отсутствовало в правовых представлениях римлян и греков; в равной мере это верно и в отношении иудейской, китайской и всех последующих древних цивилизаций. Торжество этого идеала было скорее исключением, а не правилом даже в недавней истории Запада. Свобода в таком ее истолковании нечасто становилась лозунгом, сплачивающим большие массы людей. Желание не подвергаться посягательствам и быть предоставленным самому себе свидетельствует скорее о том, что цивилизация достигла высокой ступени развития как в лице отдельных индивидов, так и общества в целом. Трактовка сферы частной жизни и личных отношений как чего-то священного в самом себе проистекает из концепции свободы, которая, если учесть ее религиозные корни, получила законченное выражение лишь с наступлением эпохи Возрождения или Реформации. Однако упадок этой свободы означал бы смерть цивилизации и всего нравственного мировоззрения.

Третья особенность этого понятия свободы наиболее важна. Она состоит в том, что свобода в таком ее понимании совместима с некоторыми формами самодержавия или, во всяком случае, совместима с отсутствием самоуправления. Свобода в этом смысле имеет принципиальную связь со сферой управления, а не с его источником. На деле, демократия может лишить гражданина огромного числа свобод, которыми он пользуется при других формах правления, и, кроме того, можно легко представить себе либерально настроенного деспота, который предоставляет своим подданным широкую личную свободу. Оставляя своим гражданам большую область свободы, деспот, вместе с тем, может быть несправедливым, поощрять крайние формы неравенства, мало заботиться о порядке, добродетели и развитии знания, но если учесть, что он не ограничивает свободу граждан или, во всяком случае, делает это в меньшей степени, чем правители при многих других режимах, он удовлетворяет определению Милля. Свобода в этом смысле не связана, по крайней мере логически, с демократией и самоуправлением. В общем, самоуправление может обеспечивать лучшие гарантии соблюдения гражданских свобод, чем другие режимы, и поэтому в его поддержку выступали многие либертарианцы. Но между индивидуальной свободой и демократическим правлением нет необходимой связи. Ответ на вопрос «Кто управляет мной?» логически не связан с вопросом «Как сильно правительство ограничивает меня?». Именно это, в конечном счете, и обнаруживает глубокое различие между понятиями негативной и позитивной свободы. Позитивная трактовка свободы вступает в свои права, когда мы пытаемся ответить на вопросы «Кто управляет мною?» и «Кто должен сказать, что мне следует или не следует делать и кем мне следует или не следует быть?», а не когда мы задаемся вопросом «Что я свободен делать и кем я свободен быть?», поэтому связь между демократией и индивидуальной свободой значительно более слабая, чем это полагают многие защитники той и другой. Желание управлять собой или, по крайней мере, участвовать в процессе управления своей жизнью может быть столь же глубоким, как и желание иметь свободную область действия, а исторически, возможно, и более древним. Но в этих случаях мы желаем не одного и того же. На деле, предметы желания здесь совершенно разные, и именно это обстоятельство привело к великому столкновению идеологий, подчинивших своей власти наш мир. «Позитивная» концепция свободы предполагает не свободу «от», а свободу «для» — свободу вести какой-то предписанный образ жизни, поэтому для сторонников «негативной» свободы она порой оказывается лишь лицемерной маской жестокой тирании.

Понятие позитивной свободы

«Позитивное» значение слова «свобода» проистекает из желания индивида быть хозяином своей собственной жизни. Я хочу, чтобы моя жизнь и принимаемые мной решения зависели от меня, а не от действия каких-либо внешних сил. Я хочу быть орудием своего собственного волеизъявления, а не волеизъявления других людей. Я хочу быть субъектом, а не объектом; хочу, чтобы мной двигали мои собственные мотивы и осознанно поставленные цели, а не причины, воздействующие на меня извне. Я хочу быть кем-то: хочу быть деятелем, принимающим решения, и не хочу быть тем, за кого решают другие; я хочу сам собой руководить и не хочу подчиняться воздействию внешней природы или других людей, как если бы я был вещью, животным или рабом, не способным к человеческой деятельности: не способным ставить перед собой цели, намечать линии поведения и осуществлять их. Именно это я имею в виду, по крайней мере отчасти, когда говорю, что я рациональное существо и мой разум отличает меня как человека от всего остального мира. Прежде всего я хочу воспринимать себя мыслящим, волевым, активным существом, несущим ответственность за сделанный выбор и способным оправдать его ссылкой на свои собственные убеждения и цели. Я чувствую себя свободным в той мере, в какой осознаю, что я таков, и порабощенным — в той мере, в какой я вынужден признать, что я не таков.

Свобода быть хозяином своей собственной жизни, и свобода от препятствий, чинимых другими людьми моему выбору, на первый взгляд, могут показаться не столь уж логически оторванными друг от друга — не более, чем утвердительный и отрицательный способ выражения одной и той же мысли. Однако «позитивное» и «негативное» понятия свободы исторически развивались в расходящихся направлениях и не всегда логически правильными шагами, пока в конце концов не пришли в прямое столкновение друг с другом.

При объяснении этой ситуации порой ссылаются на ту силу, которую приобрела совершенно безобидная вначале метафора владения собой. «Я свой собственный хозяин», «я никому не раб», но разве я не могу быть (как склонны рассуждать платоники и гегельянцы) рабом природы? Или рабом своих собственных неукротимых страстей? Разве это не разные виды одного и того же родового понятия «раб» — одни политические и правовые, другие — нравственные и духовные? Разве у людей нет опыта освобождения себя от духовного рабства и от рабской покорности природе, и разве в ходе такого освобождения люди не открывали в себе, с одной стороны, некоторое главенствующее Я, а с другой стороны, нечто такое, что подчиняется этому Я. Это главенствующее Я затем различными способами отождествляют с разумом, с «высшей природой» человека, с его «реальным», «идеальным» или «автономным» Я, с тем Я, которое стремится к вещам, дающим длительное удовлетворение, с «наилучшим» Я, а затем это Я противопоставляют иррациональным влечениям, неконтролируемым желаниям, «низкой» природе человека, его погоне за сиюминутными удовольствиями, его «эмпирическому» или «гетерономному» Я, которое поддается каждому порыву желания и страсти и нуждается в строгой дисциплине, чтобы встать в полный рост своей «реальной» природы. В настоящее время эти два Я разделены, так сказать, еще большей пропастью: реальное Я воспринимается как нечто более широкое, чем сам индивид (в обычном понимании этого слова), как некое социальное «целое» — будь то племя, раса, церковь, государство или великое сообщество всех живущих, умерших и еще не рожденных, в которое индивид включается в качестве элемента или аспекта. Затем это существо отождествляют с «истинным» Я, и оно, навязывая единую коллективную или «органическую» волю своим непокорным членам, достигает собственной свободы, которая, таким образом, оказывается и «высшей» свободой его членов. Опасность использования различных органических метафор, оправдывающих принуждение тем, что оно поднимает людей на «более высокий» уровень свободы, отмечалась неоднократно. Таким оборотам речи придает убедительность то, что мы считаем возможным, а иногда и оправданным, принуждать людей ради достижения некоторой цели (скажем, ради справедливости и общественного процветания), к которой они стремились бы, будь более просвещенными, но не делают этого в силу своей слепоты, невежественности и порочности. Благодаря этому мне легче считать, что я принуждаю других людей ради них самих, ради их собственных, а не моих интересов. Затем я заявляю, что лучше их самих знаю их действительные нужды. В лучшем случае отсюда следует, что они не стали бы сопротивляться моему принуждению, будь они столь же рациональны и мудры, как я, и понимай они столь же хорошо свои интересы, как понимаю их я. Но я могу утверждать и значительно большее. Я могу заявить, что в действительности они стремятся к тому, чему оказывают сознательное сопротивление из-за своего невежества, ибо внутри их заключена некая скрытая сущность — их непроявленная рациональная воля или «истинная» цель, и эта сущность, хотя ее опровергает все, что они чувствуют, делают и о чем открыто говорят, является их «настоящим» Я, о котором их бедное эмпирическое Я, существующее в пространстве и времени, может ничего не знать или знать очень мало. Именно этот внутренний дух и есть то единственное Я, которое заслуживает, чтобы его желания были приняты во внимание. Заняв такую позицию, я могу игнорировать реальные желания людей и сообществ, могу запугивать, притеснять, истязать их во имя и от лица их «подлинных» Я в непоколебимой уверенности, что какова бы ни была истинная цель человека (счастье, исполнение долга, мудрость, справедливое общество, самореализация), она тождественна его свободе — свободному выбору его «истинного», хотя и часто отодвигаемого на второй план и не проявляющегося, Я.

Этот парадокс разоблачали не раз. Одно дело говорить, что я знаю, в чем состоит благо для Х (хотя сам он может этого и не знать), и можно даже игнорировать желания Х ради этого блага и ради него самого, но совсем другое дело говорить, что ео ipso он выбрал это благо, по существу неосознанно, — выбрал не как человек из повседневной жизни, а как некое рациональное Я, о котором его эмпирическое Я может и не знать, выбрал как некое «подлинное» Я, которое способно осознать свое благо и не может не выбрать его, когда оно установлено. Эта чудовищная персонификация, когда то, что Х выбрал бы, будь он тем, кем он не является, или, по крайней мере, еще не стал, приравнивается к тому, чего Х действительно добивается и что действительно выбирает, образует сердцевину всех политических теорий самореализации. Одно дело говорить, что меня можно заставить ради моего же собственного блага, которого я не понимаю из-за своей слепоты; иногда это оказывается полезным для меня и действительно увеличивает мою свободу. Но совсем другое дело говорить, что если это мое благо, то меня, по существу, и не принуждают, поскольку мне — знаю я это или нет — следует желать его. Я свободен (или «подлинно» свободен), даже если мое бедное земное тело и мое глупое сознание решительно отвергают это благо и безрассудно сопротивляются тем, кто старается, пусть из добрых побуждений, навязать его мне.

Это магическое превращение (или ловкость рук, за которую Уильям Джеймс совершенно справедливо высмеивал гегельянцев), безусловно, можно с такой же легкостью проделать и с «негативным» понятием свободы. В этом случае Я, которому не должно строить препятствия, из индивида с его реальными желаниями и нуждами в их обычном понимании сразу вырастает в некоего «подлинного» человека, отождествляемого со стремлением к идеальной цели, о которой его эмпирическое Я даже и не мечтало. По аналогии с Я, свободным в позитивном смысле, этот «подлинный» человек мгновенно раздувается в некую сверхличностную сущность: государство, класс, нацию или даже ход истории, — которые воспринимаются как более «реальные» носители человеческих качеств, чем эмпирическое Я. Однако, с точки зрения истории, теории и практики «позитивная» концепция свободы как самовладения, с ее предпосылкой о внутренней раздвоенности человека, легче осуществляет расщепление личности на две части: на трансцендентного господина и эмпирический пучок желаний и страстей, который нужно держать в строгой узде. Именно это обстоятельство и сыграло главную роль. Это доказывает (если, конечно, требуется доказательство столь очевидной истины), что концепция свободы непосредственно вытекает из представлений о том, что определяет личность человека, его Я. С определением человека и свободы можно проделать множество манипуляций, чтобы получить то значение, которое желательно манипулятору. Недавняя история со всей очевидностью показала, что этот вопрос отнюдь не является чисто академическим.

Последствия различения двух Я станут еще более очевидными, если рассмотреть, в каких двух основных исторических формах проявлялось желание быть управляемым своим «подлинным» Я. Первая форма — это самоотречение ради достижения независимости, а вторая — самореализация или полное отождествление себя с некоторым конкретным принципом или идеалом ради достижения той же цели.

<…>

VII

Свобода и суверенность Французская революция, во всяком случае в ее якобинской форме, подобно всем великим революциям, была именно таким всплеском жажды позитивной свободы, охватившей большое число французов, которые ощутили себя освобожденной нацией, хотя для многих из них она означала жесткое ограничение индивидуальных свобод. Руссо торжествующе заявлял, что законы свободы могут оказаться более жестокими, чем ярмо тирании. Тирания — служанка господ. Закон не может быть тираном. Когда Руссо говорит о свободе, он имеет в виду не «негативную» свободу индивида не подвергаться вмешательству в рамках определенной области; он имеет в виду то, что все без исключения полноправные члены общества участвуют в осуществлении государственной власти, которая может вмешиваться в любой аспект жизни каждого гражданина. Либералы первой половины девятнадцатого века правильно предвидели, что свобода в «позитивном» смысле может легко подорвать многие из «негативных» свобод, которые они считали неприкосновенными. Они говорили, что суверенность народа способна легко уничтожить суверенность индивида. Милль терпеливо и неопровержимо доказывал, что правление народа — это не обязательно свобода. Ибо те кто правит, необязательно те же люди, которыми правят, поэтому демократическое самоуправление — это режим, при котором не каждый управляет собой, а в лучшем случае каждым управляют остальные. Милль и его ученики говорили о тирании большинства и тирании «преобладающего настроения или мнения» и не видели большой разницы между этими видами тирании и любым другим, посягающим на свободу человеческой деятельности внутри неприкосновенных границ частной жизни.

Никто не осознавал конфликта между двумя видами свободы так хорошо и не выразил его так четко, как Бенжамен Констан. Он отмечал, что когда неограниченная власть, обычно называемая суверенитетом, в результате успешного восстания переходит из одних рук в другие, это не увеличивает свободы, а лишь перекладывает бремя рабства на другие плечи. Он вполне резонно задавал вопрос, почему человека должно заботить, что именно подавляет его — народное правительство, монарх или деспотические законы. Констан прекрасно осознавал, что для сторонников «негативной» индивидуальной свободы основная проблема заключается не в том, у кого находится власть, а в том, как много этой власти сосредоточено в одних руках. По его мнению, неограниченная власть в каких угодно руках рано или поздно приведет к уничтожению кого-либо. Обычно люди протестуют против деспотизма тех или иных правителей, но реальная причина тирании, согласно Констану, заключена в простой концентрации власти, при каких бы обстоятельствах она ни происходила, поскольку свободе угрожает само существование абсолютной власти как таковой. «Это не рука является несправедливой, — писал он, -а орудие слишком тяжело — некоторые ноши слишком тяжелы для человеческой руки». Демократия, сумевшая одержать верх над олигархией, привилегированным индивидом или группой индивидов, может в дальнейшем подавлять людей столь же нещадно, как и предшествовавшие ей правители. В работе, посвященной сравнению современной свободы и свободы древних, Констан отмечал, что равное для всех право угнетать — или вмешиваться — не эквивалентно свободе. Даже единодушный отказ от свободы не сохраняет ее каким-то чудесным образом — на том только основании, что было дано согласие и согласие было общим. Если я согласен терпеть гнет и с полным безразличием или иронией смотрю на свое положение, то разве я менее угнетен? Если я сам продаю себя в рабство, то разве я в меньшей степени раб? Если я совершаю самоубийство, то разве я в меньшей степени мертв — на том только основании, что я покончил с жизнью добровольно? «Правление народа — это неупорядоченная тирания; монархия же — более эффективный централизованный деспотизм». Констан видел в Руссо самого опасного врага индивидуальной свободы, ибо тот объявил, что «отдавая себя всем, я не отдаю себя никому». Даже если суверен — это «каждый» из нас, для Констана было не понятно, почему этот суверен не может при желании угнетать одного из «тех», кто составляет его неделимое Я. Конечно, для меня может быть предпочтительней, чтобы свободы были отняты у меня собранием, семьей или классом, в которых я составляю меньшинство. Быть может, в этом случае мне удастся убедить других сделать для меня то, на что я, с моей точки зрения, имею право. Однако, лишаясь свободы от руки членов своей семьи, друзей или сограждан, я все равно в полной мере лишаюсь ее. Гоббс, по крайней мере, был более откровенным; он не пытался представить дело так, будто суверен не порабощает. Он оправдывал это рабство, но во всяком случае не имел бесстыдства называть его свободой.

На протяжении всего девятнадцатого столетия либеральные мыслители не уставали доказывать, что если свобода означает ограничение возможностей, которыми располагают другие люди, чтобы заставить меня делать то, чего я не хочу или могу не хотеть, то каким бы ни был идеал, ради которого меня принуждают, я являюсь несвободным, и поэтому доктрина абсолютного суверенитета по своей сути носит тиранический характер. Для сохранения нашей свободы недостаточно провозгласить, что ее нельзя нарушить, если только это нарушение не будет санкционировано тем или иным самодержавным правителем, народным собранием, королем в парламенте, судьями, некоторым союзом властей или законами, поскольку и законы могут быть деспотичными. Для этого нам необходимо создать общество, признающее область свободы, границы которой никому не дано нарушать. Нормы, устанавливающие эти границы, могут иметь разные названия и характер: их можно называть правами человека, Словом Господним, естественным правом, соображениями полезности или «неизменными интересами человека». Я могу считать их истинными априорно или могу провозглашать их своей высшей целью или высшей целью моего общества и культуры. Общим для этих норм и заповедей является то, что они получили столь широкое признание и столь глубоко укоренились в действительной природе людей в ходе исторического развития общества, что к настоящему моменту они составляют существенную часть нашего представления о человеке. Искренняя вера в незыблемость некоторого минимума индивидуальной свободы требует бескомпромиссной позиции в этом вопросе. Сейчас уже ясно, как мало надежд оставляет правление большинства; демократия, как таковая, не имеет логической связи с признанием свободы, и порой, стремясь сохранить верность собственным принципам, она оказывалась неспособной защитить свободу. Как известно, многим правительствам не составило большого труда заставить своих подданных выражать волю, желательную для данного правительства. «Триумф деспотизма состоит в том, чтобы заставить рабов объявить себя свободными». Сила здесь может и не понадобиться; рабы совершенно искренне могут заявлять о своей свободе, оставаясь при этом рабами. Возможно, для либералов главное значение политических — или «позитивных» прав, как, например, права участвовать в государственном управлении, — состоит в том, что эти права позволяют защитить высшую для либералов ценность — индивидуальную «негативную» свободу.

Но если демократии могут, не переставая быть демократиями, подавлять свободу, по крайней мере, в либеральном значении этого слова, то что сделает общество по-настоящему свободным? Для Констана, Милля, Токвиля и всей либеральной традиции, к которой они принадлежали, общество не свободно, пока управление в нем не осуществляется на основе, как минимум, следующих двух взаимосвязанных принципов. Во-первых, абсолютными следует считать только права людей, власть же таковой не является, а потому, какая бы власть ни стояла над людьми, они имеют полное право отказаться вести себя не достойным человека образом. Во-вторых, должна существовать область, в границах которой люди неприкосновенны, причем эти границы устанавливаются не произвольным образом, а в соответствии с нормами, получившими столь широкое и проверенное временем признание, что их соблюдения требуют наши представления о нормальном человеке и о том, что значит действовать неразумным или недостойным человека образом. Например, нелепо считать, что суд или верховный орган власти мог бы отменить эти нормы, прибегнув к некоторой формальной процедуре. Определяя человека как нормального, я отчасти имею в виду и то, что он не мог бы с легкостью нарушить эти нормы, не испытывая при этом чувства отвращения. Именно такие нормы нарушаются, когда человека без суда объявляют виновным или наказывают по закону, не имеющему обратной силы; когда детям приказывают доносить на своих родителей, друзьям — предавать друг друга, а солдатам — прибегать к варварским методам ведения войны; когда людей пытают и убивают, а меньшинства уничтожают только потому, что они вызывают раздражение у большинства или у тирана. Подобные действия, объявляемые сувереном законными, вызывают ужас даже в наши дни, и это объясняется тем, что независимо от существующих законов для нас имеют абсолютную моральную силу барьеры, не позволяющие навязывать свою волю другому человеку. Свобода общества, класса или группы, истолкованная в негативном смысле, измеряется прочностью этих барьеров, а также количеством и важностью путей, которые они оставляют открытыми для своих членов, если не для всех, то во всяком случае для огромного их большинства.

Это прямо противостоит целям тех, кто верит в свободу в «позитивном» смысле самоуправления. Первые хотят обуздать власть, вторые — получить ее в собственные руки. Это кардинальный вопрос. Здесь не просто две разные интерпретации одного понятия, а два в корне различных и непримиримых представления о целях жизни. Это нужно хорошо осознавать, даже если на практике часто приходится искать для них компромисс. Каждая из этих позиций выдвигает абсолютные требования, которые нельзя удовлетворить полностью. Но в социальном и моральном плане было бы полным непониманием не признавать, что каждая их этих позиций стремится претворить в жизнь высшую ценность, которая и с исторической, и с моральной точки зрения достойна быть причисленной к важнейшим интересам человечества.

VIII

Один и многие

Есть одно убеждение, которое более всех остальных ответственно за массовые человеческие жертвы, принесенные на алтарь великих исторических идеалов: справедливости, прогресса, счастья будущих поколений, священной миссии освобождения народа, расы или класса и даже самой свободы, когда она требует пожертвовать отдельными людьми ради свободы общества. Согласно этому убеждению, где-то — в прошлом или будущем, в Божественном Откровении или в голове отдельного мыслителя, в достижениях науки и истории или в бесхитростном сердце неиспорченного доброго человека — существует окончательное решение. Эту древнюю веру питает убеждение в том, что все позитивные ценности людей в конечном счете обязательно совместимы друг с другом и, возможно, даже следуют друг из друга. «Природа словно связывает истину, счастье и добродетель неразрывной цепью», — говорил один из лучших людей, когда-либо живших на земле, и в сходных выражениях он высказывался о свободе, равенстве и справедливости. Но верно ли это? Уже стало банальным считать, что политическое равенство, эффективная общественная организация и социальная справедливость, если и совместимы, то лишь с небольшой крупицей индивидуальной свободы, но никак не с неограниченным laissez-faire; справедливость, благородство, верность в публичных и частных делах, запросы человеческого гения и нужды общества могут резко противоречить друг другу. Отсюда недалеко и до обобщения, что отнюдь не все блага совместимы друг с другом, а менее всего совместимы идеалы человечества. Нам могут возразить, что где-то и как-то эти ценности должны существовать вместе, ибо в противном случае Вселенная не может быть Космосом, не может быть гармонией; в противном случае конфликт ценностей составляет внутренний, неустранимый элемент человеческой жизни. Если осуществление одних наших идеалов может, в принципе, сделать невозможным осуществление других, то это означает, что понятие полной самореализации человека есть формальное противоречие, метафизическая химера. Для всех рационалистов-метафизиков от Платона до последних учеников Гегеля и Маркса отказ от понятия окончательной гармонии, дающей разгадку всем тайнам и примиряющей все противоречия, означал грубый эмпиризм, отступление перед жесткостью фактов, недопустимое поражение разума перед реальностью вещей, неспособность объяснить, оправдать, свести все к системе, что «разум» с возмущением отвергает. Но поскольку нам не дана априорная гарантия того, что возможна полная гармония истинных ценностей, достижимая, видимо, в некоторой идеальной сфере и недоступная нам в нашем конечном состоянии, мы должны полагаться на обычные средства эмпирического наблюдения и обычное человеческое познание. А они, разумеется, не дают нам оснований утверждать (или даже понимать смысл утверждения), что все блага совместимы друг с другом, как совместимы в силу тех же причин и все дурные вещи. В мире, с которым мы сталкиваемся в нашем повседневном опыте, мы должны выбирать между одинаково важными целями и одинаково настоятельными требованиями, и, достигая одних целей, мы неизбежно жертвуем другими. Именно поэтому люди придают столь огромную ценность свободе выбора: будь они уверены, что на земле достижимо некоторое совершенное состояние, когда цели людей не будут противоречить друг другу, то для них исчезла бы необходимость мучительного выбора, а вместе с ней и кардинальная важность свободы выбора. Любой способ приблизить это совершенное состояние был бы тогда полностью оправдан, и не важно, сколько свободы пришлось бы принести в жертву ради приближения этого состояния. Не сомневаюсь, что именно такая догматичная вера ответственна за глубокую, безмятежную, непоколебимую убежденность самых безжалостных тиранов и гонителей в истории человечества в том, что совершаемое ими полностью оправдывается их целью. Я не призываю осудить идеал самосовершенствования, как таковой, — не важно, говорим мы об отдельных людях, или о народах, религиях и классах, — и не утверждаю, что риторика, к которой прибегали в его защиту, всегда была мошенническим способом ввести в заблуждение и неизменно свидетельствовала о нравственной и интеллектуальной порочности. На самом деле, я старался показать, что понятие свободы в ее «позитивном» значении образует сердцевину всех лозунгов национального и общественного самоуправления, вдохновлявших наиболее мощные движения современности в их борьбе за справедливость; не признавать этого — значит не понимать самые важные факты и идеи нашего времени. Однако в равной мере я считаю безусловно ошибочной веру в принципиальную возможность единой формулы, позволяющей привести в гармонию все разнообразные цепи людей. Эти цели очень различны и не все из них можно, в принципе, примирить друг с другом, поэтому возможность конфликта, а, стало быть, и трагедии, никогда полностью не устранима из человеческой жизни, как личной, так и общественной. Необходимость выбирать между абсолютными требованиями служит, таким образом, неизбежным признаком человеческих условий существования. Это придает ценность свободе, которая, как считал Актон, есть цель-в-себе, а не временная потребность, вырастающая из наших нечетких представлений и неразумной, неупорядоченной жизни; свобода — это не затруднение, преодолеваемое в будущем с помощью какой-либо панацеи.

Я не хочу сказать, что индивидуальная свобода в наиболее либеральных обществах служит единственным или главным критерием выбора. Мы заставляем детей получать образование и запрещаем публичные казни. Это, конечно, ограничивает свободу. Мы оправдывает это ограничение, ибо неграмотность, варварское воспитание, жестокие удовольствия и чувства хуже для нас, чем ограничение, необходимое для их исправления и подавления. Эта позиция опирается на наше понимание добра и зла, на наши, так сказать, моральные, религиозные, интеллектуальные, экономические и эстетические ценности, которые в свою очередь связаны с нашими представлениями о человеке и основных потребностях его природы, Другими словами, в решении таких проблем мы осознанно или неосознанно руководствуемся своим пониманием того, из чего складывается жизнь нормального человека в противоположность существованию миллевских «ограниченных и изуродованных», «истощенных и бесплодных» натур. Протестуя против цензуры и законов, устанавливающих контроль над личным поведением, видя в них недопустимые нарушения свободы личности, мы исходим из того, что запрещаемые этими законами действия отражают фундаментальные потребности людей в хорошем (а фактически, в любом) обществе. Защищать подобные законы — значит считать, что данные потребности несущественны или что не существует иного способа их удовлетворения, как путем отказа от других, высших ценностей, выражающих более глубокие потребности, чем индивидуальная свобода. Считается, что используемый здесь критерий оценки ценностей имеет не субъективный, а, якобы, объективный — эмпирический или априорный — статус.

Определяя, в какой мере человек или народ может пользоваться свободой при выборе образа жизни, следует учитывать многие другие ценности, из которых наиболее известные, видимо, — равенство, справедливость, счастье, безопасность и общественный порядок. Стало быть, свобода не может быть неограниченной. Как справедливо напоминает нам Р. X. Тони, свобода сильных, какой бы ни была их сила — физической или экономической, должна быть ограничена. Содержащееся в этой максиме требование уважения — это не следствие, вытекающее из некоторого априорного правила, гласящего, например, что уважение к свободе одного человека логически влечет за собой уважение к свободе других людей; это требование обусловлено тем, что уважение к принципам справедливости и чувство стыда за вопиющее неравенство среди людей столь же существенны для человека, как и желание свободы. Тот факт, что мы не можем иметь все, — это не случайная, а необходимая истина. Когда Берк напоминает о постоянной необходимости возмещать, примирять и уравновешивать; когда Милль ссылается на «новые эксперименты в жизни» с их неизбежными ошибками; когда мы осознаем принципиальную невозможность получить четкие и определенные ответы не только на практике, но и в теории с ее идеальным миром совершенно добрых и рациональных людей и абсолютно ясных идей, это может вызвать раздражение у тех, кто ищет окончательных решений и единых, всеобъемлющих и вечных систем. Но именно этот вывод неизбежен для тех, кто вместе с Кантом хорошо усвоил ту истину, что из искривленного ствола человечества никогда не было изготовлено ни одной прямой вещи.

Излишне напоминать, что монизм и вера в единый критерий всегда были источником глубокого интеллектуального и эмоционального удовлетворения. Неважно, выводится ли критерий оценки из того, как видится будущее совершенное состояние философам восемнадцатого столетия и их технократическим последователям в наши дни, или он коренится в прошлом — /a terre et les morts, — как полагают немецкие историцисты, французские теократы и неоконсерваторы в англоязычных странах, но он обязательно, в силу своей негибкости, натолкнется на некоторый непредвиденный ход человеческой истории, который не будет с ним согласовываться. И тогда этот критерий можно будет использовать для оправдания прокрустовых жестокостей — вивисекции реально существующих человеческих обществ в соответствии с установленным образцом, который диктуется нашими, подверженными ошибкам представлениями о прошлом или будущем, а они, как известно, во многом, если не полностью, — плод нашего воображения. Стремясь сохранять абсолютные категории и идеалы ценой человеческих жизней, мы в равной мере подрываем принципы, выработанные наукой и выкованные историей; в наши дни приверженцев такой позиции можно встретить и среди левых, и среди правых, но она неприемлема для тех, кто уважает факты.

Для меня плюрализм с его требованием определенной доли «негативной» свободы — более истинный и более человечный идеал, чем цепи тех, кто пытается найти в великих авторитарных и подчиненных строгой дисциплине обществах идеал «позитивного» самоосуществления для классов, народов и всего человечества. Он более истинен хотя бы потому, что признает разнообразие человеческих цепей, многие из которых несоизмеримы друг с другом и находятся в вечном соперничестве. Допуская, что все ценности можно ранжировать по одной шкале, мы опровергаем, на мой взгляд, наше представление о людях как свободных агентах действия и видим в моральном решении действие, которое, в принципе, можно выполнить с помощью логарифмической линейки. Утверждать, что в высшем, всеохватывающем и тем не менее достижимом синтезе долг есть интерес, а индивидуальная свобода есть чистая демократия или авторитарное государство, — значит скрывать под метафизическим покровом самообман или сознательное лицемерие. Плюрализм более человечен, ибо не отнимает у людей (как это делают создатели систем) ради далекого и внутренне противоречивого идеала многое из того, что они считают абсолютно необходимым для своей жизни, будучи существами, способными изменяться самым непредсказуемым образом. В конечном счете люди делают свой выбор между высшими ценностями так, как они могут, ибо фундаментальные категории и принципы морали определяют их жизнь и мышление и составляют — по крайней мере, в долгой пространственно-временной перспективе — часть их бытия, мышления и личностной индивидуальности — всего того, что делает их людьми.

Быть может, идеал свободного выбора целей, не претендующих на вечность, и связанный с ним плюрализм ценностей — это лишь поздние плоды нашей угасающей капиталистической цивилизации: этот идеал не признавали примитивные общества древности, а у последующих поколений он, возможно, встретит любопытство и симпатию, но не найдет понимания. Быть может, это так, но отсюда, мне кажется, не следует никаких скептических выводов. Принципы не становятся менее священными, если нельзя гарантировать их вечного существования. В действительности, желание подкрепить свою веру в то, что в некотором объективном царстве наши ценности вечны и непоколебимы, говорит лишь о тоске по детству с его определенностью и по абсолютным ценностям нашего первобытного прошлого. «Осознавать относительную истинность своих убеждений, — говорил замечательный писатель нашего времени, — и все же непоколебимо их держаться — вот что отличает цивилизованного человека от дикаря». Возможно, требовать большего — глубокая и неустранимая метафизическая потребность, но позволять ей направлять наши действия, — симптом не менее глубокой, но куда более опасной нравственной и политической незрелости.

И. Берлин. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19-43.

Источник: Библиотека Якова Кротова

Два аргумента в пользу неравенства — Quillette

Социальное неравенство — одна из самых острых и серьезных социальных проблем XXI века. После значительного сокращения в середине двадцатого века неравенство теперь достигло резкого уровня. В недавнем отчете Credit Suisse указано, что 1 процент самых богатых людей планеты скоро станет владеть половиной мирового богатства. В ноябре 2017 года журнал Forbes сообщил, что три самых богатых американца в настоящее время владеют большим состоянием, чем 160 миллионов бедняков.Разница между теми, у кого много, и теми, у кого гораздо меньше, стала настолько очевидной, что в своем бестселлере Капитал в двадцать первом веке экономист Томас Пикетти предупредил, что мы, возможно, вступаем в новый «позолоченный век». Ею будет руководить глобальный класс людей, которые обладают огромным унаследованным богатством, демонстрируют небольшую приверженность национальному государству и его налоговым законам и обязуются и дальше укреплять свою социальную власть.

Эти подсказки поднимают вопрос о том, что может оправдать такое явное неравенство; особенно в глобальном контексте, когда, по оценкам Всемирного банка, в 2013 году примерно 767 миллионов человек жили менее чем на 1 доллар США.90 в день. Некоторые утверждают, что неравенство доходов возникает из-за фундаментального неравенства людей по своей природе. Те, кто обладает сильными природными талантами и ценными наборами навыков — мировые Билл Гейтсес и Марк Цукерберги — неизбежно будут стремиться опередить тех, у кого таких способностей нет. Но, как я подчеркивал в недавней статье Quillette , эти аргументы уязвимы для критики Ролза, согласно которой допускать возникновение неравенства в благосостоянии из-за различий в природных талантах крайне несправедливо.Люди не сделали ничего, чтобы заслужить свои природные таланты. Поэтому с моральной точки зрения кажется весьма произвольным позволять природным талантам определять распределение богатства в обществе, когда это не имеет ничего общего с заслугами и вполне возможно использовать социальные институты для исправления несправедливости. Более того, как я подчеркивал в той же статье, аргумент о том, что неравенство доходов возникает в основном из-за природных талантов, не согласуется со статистическими данными о том, что многие люди добиваются успеха, потому что пользуются незаслуженными социальными преимуществами.В самом деле, один из аргументов Пикетти в «Капитал в двадцать первом веке » состоит в том, что самые богатые люди на планете все чаще становятся теми, кто унаследовал свои состояния; братья Кох, семья Уолтонов и так далее.

Учитывая эти факторы, очень трудно утверждать, что люди продвигаются вперед по тому, что традиционно называется меритократическими причинами. Людям с природными талантами они нравятся, потому что они выиграли генетическую лотерею. Многие из тех, кто добивается успеха в обществе, происходили из привилегированных семей, которые давали им существенную фору, в то время как другим приходится бороться снизу.Итак, если неравенство не может быть оправдано меритократическими принципами, может ли оно вообще быть оправдано?

В этом кратком эссе я покажу, что существует два набора оправданий неравенства доходов. Первое — это консеквенциалистское обоснование, данное, в частности, Адамом Смитом, а затем Фридрихом Хайеком. Он утверждает, что неравенство может быть оправдано, поскольку в долгосрочной перспективе оно необходимо для экономического роста, который принесет пользу всем. Второе оправдание более прямо морально: либертарианское оправдание.Лучше всего это сформулировано в работе Роберта Нозика. Либертарианское оправдание утверждает, что неравенство действительно может возникать по причинам, не имеющим ничего общего с заслугами. Но до тех пор, пока это неравенство является результатом обмена между людьми без принуждения, оно оправдано, потому что никого не заставляли делать что-либо против его воли. Что еще более важно, усилия по уменьшению неравенства, возникающего в результате свободного обмена без принуждения между людьми, неизбежно и неоправданно поставят под угрозу свободу.

Консеквенциалистское обоснование неравенства

Консеквенциалистское оправдание неравенства проявляется во многих различных формах, но по сути они в основном одинаковы. Вполне может быть морально непривлекательным позволять людям приобретать большие богатства по незаслуженным причинам. Более того, мы можем справедливо обнаружить эгоизм и жадность, которые делают некоторых людей непривлекательными. Однако мы должны мириться с этими непривлекательными с моральной точки зрения реалиями, потому что погоня за богатством и вытекающее из этого социальное неравенство имеют благотворные последствия для общества в долгосрочной перспективе.

В 1705 году Бернар Мандевиль опубликовал свою знаменитую Басню о пчелах , которую часто рассматривают как опровержение христианских аргументов о зле эгоизма и погони за богатством. По-видимому, детская сказка Мандевиля касается пчел, живущих в улье. Изначально эгоистичные и преуспевающие пчелы со временем становятся добродетельными альтруистами, живущими во все более обедневшем улье. Урок, который предстоит извлечь, довольно ясен. Басню Мандевиля долгое время воспринимали как предупреждение против сдерживания стремления людей преследовать свои корыстные цели. Именно забота о собственных эгоистичных потребностях приводит к общему процветанию, поскольку каждая пчела производит больше и усерднее работает, чтобы улучшить свое положение. Частный порок становится общественной добродетелью.

Идеи Мандевиля систематически развивались в трудах Адама Смита. В своей ранней теории «Теория моральных чувств » Смит критиковал эгоизм людей. В известной аллегории он описывает человека, столкнувшегося с двумя различными и злыми возможностями:

Предположим, что великая Китайская империя со всеми ее мириадами жителей была внезапно поглощена землетрясением, и давайте посмотрим, как человечество в Европе, не имевшее никакого отношения к этой части Китая. мир, будет затронут, узнав об этом ужасном бедствии.Я полагаю, что прежде всего он очень сильно выразил бы свое сожаление по поводу несчастий этого несчастного народа, он много раз размышлял бы о ненадежности человеческой жизни и тщете всех человеческих трудов, которые таким образом могли быть уничтожены в мгновение ока. Возможно, он тоже, будь он спекулянтом, ввел бы множество рассуждений относительно последствий, которые эта катастрофа может оказать на торговлю в Европе, а также на торговлю и бизнес в мире в целом. И когда вся эта прекрасная философия была закончена, когда все эти гуманные чувства были однажды справедливо выражены, он продолжал заниматься своим делом или своим удовольствием, отдыхал или развлекался с той же легкостью и спокойствием, как если бы такой случай не случился. .Самая легкомысленная катастрофа, которая могла случиться с ним самим, могла бы вызвать более серьезное беспокойство. Если завтра он потеряет мизинец, он не уснет сегодня; но, если он никогда их не видел, он будет храпеть с глубочайшей уверенностью в разорении сотен миллионов своих братьев, и уничтожение этого огромного множества кажется ему явно менее интересной задачей, чем это жалкое собственное несчастье. .

В Theory of Moral Sentiments Смит осуждает склонность эгоистичных людей ставить свои личные нужды выше выгод других. Но, конечно, он изменил курс в более позднем Богатстве Наций. В этой работе Смит заметил, что мы не можем ожидать, что люди будут прививать себе альтруистические добродетели, необходимые для улучшения положения каждого. Поэтому мы должны направить склонность людей заботиться о своих собственных интересах, чтобы последствия их эгоистичных действий были на благо всех. Они будут руководствоваться как бы «невидимой рукой», чтобы способствовать всеобщему участию.Конечно, это можно сделать через рыночную систему. В погоне за богатством индивидуальные предприниматели и капиталисты производят товары и услуги, конкурируя друг с другом. Со временем это может удерживать цены на низком уровне, а качество товаров и услуг на высоком уровне. Более того, конкурируя друг с другом за прибыль, предприниматели и капиталисты будут нанимать сотрудников и создавать новые предприятия. Это гарантирует, что даже те, у кого нет богатства, чтобы стать капиталистами, могут положить еду на свой стол и постепенно извлекать выгоду из последствий конкурентных рыночных процессов.

Аргумент Смита состоит в том, что эгоистичное стремление к богатству и вытекающее из него неравенство могут быть оправданы, если следствием этого является увеличение всеобщего благосостояния. Эта линия мысли была подхвачена более поздними консеквенциалистскими мыслителями, такими как Фридрих Хайек. Хайек охарактеризовал себя как кантианца-консеквенциалиста. Он считал, что рынок функционирует как система для обмена информацией о ценности, которую люди приписывают данным товарам или услугам. Когда его оставили в покое, он относительно хорошо передавал эту информацию, позволяя экономике расти, а процветание постепенно распространяться на всех.

Хайек признал, что предприниматели и капиталисты, разбогатевшие в рыночной системе, не обязательно были более достойными, чем другие. Они просто лучше справились с интерпретацией ценности, которую люди будут придавать данному набору товаров и услуг, и предоставили их эффективным образом. Другие предприниматели и капиталисты, не говоря уже о рабочих, вполне могли отставать, потому что они были просто неудачниками или недостаточно квалифицированными. Более того, Хайек признал, что в некоторых случаях, когда информация не передается успешно, экономика может столкнуться с серьезными проблемами, и безработица может вырасти.В таких условиях следует заботиться о безработных; как по гуманитарным причинам, так и для сохранения поддержки рыночных систем. Но Хайек не считал, что богатство следует перераспределять за пределы этой минимальной системы социальной защиты. Специалисты по социальному планированию могут захотеть обеспечить бедных, но в результате их неуклюжих действий будут нарушены хорошо функционирующие рыночные системы и уменьшатся стимулы. В конечном итоге это привело бы к негативным последствиям для всех.

Консеквенциалистский аргумент имеет сильную привлекательность в немалой степени потому, что он не заинтересован в морализаторских суждениях.Такие авторы, как Мандевиль, Смит и Хайек, не думали судить о бедных или уважать богатых. В самом деле, сам Смит подробно писал о пагубных социальных последствиях почитания богатых — понимание, которое упустили некоторые республиканцы, склонные называть башни своими именами. Но они рассуждали, что погоня за богатством и возникшее неравенство могут быть оправданы, если в долгосрочной перспективе они работают на общую пользу для всех. Это не обязательно означало, что некоторое богатство не должно перераспределяться в пользу очень бедных.Смит и даже Хайек признали необходимость минимальной защиты. Но мы никоим образом не должны стремиться к всеобщему равенству результатов для всех. Результатом таких мер станет снижение благосостояния, что в конечном итоге отрицательно скажется на всех.

Либертарианское оправдание неравенства

Второе, либертарианское оправдание неравенства является чисто моральным. Он допускает, что неравенство может возникать по морально произвольным причинам. Но до тех пор, пока несправедливость создается ненасильственными мерами, мы не должны пытаться исправить ситуацию.Для этого потребовалось бы создание очень могущественного государства, которое неизменно вмешивалось бы в свободу всех своих подданных.

Наиболее убедительную формулировку этого оправдания дал Роберт Нозик . Друг и коллега своего великого соперника Джона Ролза, Нозик был эклектичным и блестящим мыслителем, который также писал о философии науки, смысле жизни и даже космологии. Но больше всего он известен своей критикой Ролза в его классической работе Анархия, государство и утопия. В этой работе Нозик в основном принимает утверждение Ролза о том, что неравенство возникает по морально произвольным причинам. Многие не особо добродетельные люди продвигаются вперед. Многие из тех, кто заслуживает, томятся в нищете. Но он спрашивает, может ли факт морального произвола в распределении богатства действительно оправдать сильно интервенционистское государство. Нозик утверждает, что этого не должно быть.

Для Нозика свобода — очень большая ценность, поскольку наша главная цель в жизни — достичь своего рода аутентичности.Он утверждает, что вопреки утилитарной традиции нас не волнует в первую очередь счастье. Вместо этого мы хотим свободы реализовать себя. Опираясь на Локка и Канта, Нозик утверждает, что, следовательно, мы должны обладать очень значительным числом прав для защиты нас от использования в качестве «средства для достижения чужих целей», как если бы мы были просто объектом во вселенной. Это будет включать существенные права на свободный обмен информацией друг с другом, чтобы попытаться улучшить нашу ситуацию. Это вполне может привести к неравенству, но обязательно ли это неправильно?

Нозик утверждает, что есть три критерия, чтобы установить, оправдан ли обмен.Во-первых, были ли товары и богатства приобретены без насилия? Во-вторых, был ли обмен каким-либо образом принудительным? И, в-третьих, может ли кто-нибудь еще требовать владения товарами или богатствами, участвующими в обмене, в качестве компенсации за прошлые несправедливости? Нозик утверждает, что если эти три критерия соблюдены, то происходящий обмен оправдан, поскольку люди свободно в нем участвуют. Никого не принуждают к чему-либо и никого не должны выплатить кому-то компенсация.

В обществе, ориентированном на свободный обмен, те, кто производит товары и услуги, которые нравятся другим, скорее всего, разбогатеют.Его знаменитый пример — звезда баскетбола Уилт Чемберлен. Такие люди могут не заслуживать своего богатства в каком-то строгом смысле этого слова. Но они имеют на это право, потому что приобрели это свободно и без принуждения. По словам Нозика, заставлять их отказаться от такого богатства было бы большой ошибкой. Это потребовало бы создания очень мощного государства с силой принуждения, чтобы заставить людей перераспределять богатство в соответствии с «шаблонной теорией справедливости», с которой они сами могут не согласиться.Согласно Нозику, такое состояние не может быть оправдано, поскольку оно фундаментально нарушает свободу — что разрушает все шаблонные теории справедливости — и рассматривает людей как средство для достижения других целей.

На мой взгляд, консеквенциалистские и либертарианские оправдания неравенства — самые сильные из имеющихся. Как обсуждалось в моей предыдущей статье, я не думаю, что «классические либеральные» аргументы в пользу меритократии могут пережить силу критики Ролза, которая указывает на то, что то, что многие принимают за признаки заслуг, на самом деле является результатом удачи и произвола.

Конечно, есть проблемы с обоими обоснованиями, которые я не могу подробно описать. Что касается консеквенциалистского обоснования, можно последовать примеру Амартии Сена в критике эмпирической точности более жестких антиэгалитаристов, таких как Хайек. Могут быть убедительные доказательства того, что рынки в целом дают хорошие последствия только в том случае, если они связаны со значительными программами повышения уровня благосостояния. Можно указать на скандинавские страны как на образцы в этом отношении.И многие утверждали, что Нозик чрезмерно монологичен в своем акценте на свободе. Хотя свобода действительно является важным моральным принципом, тот огромный вес, который он ей придает, может быть непропорциональным. И действительно, похоже, что сам Нозик пришел к такому выводу. В более позднем эссе, опубликованном в The Examined Life, , он отказался от своей поддержки либертарианской позиции. Но вместе взятые, я считаю, что эти два оправдания бросают серьезный вызов тем, кто стремится к более эгалитарному распределению богатства (включая меня).

Мэтт Макманус получил степень магистра права в области международного права прав человека в Национальном университете Ирландии и докторскую степень по социально-правовым исследованиям в Йоркском университете. В настоящее время он является приглашенным профессором политики и международных отношений в TEC de Monterrey и пишет свою первую книгу «Преодоление ложной необходимости: сделать человеческое достоинство центральным элементом международного права прав человека» для University of Wales Press. С ним можно связаться по телефону garion9 @ yorku.ок.

Некоторые мысли о неравенстве богатства и моральные претензии, которые мы можем предъявлять друг другу

Николь Хассун поднимает ряд интересных моментов, над которыми стоит задуматься. Итак, вот некоторые размышления, начиная с ее замечаний по поводу оговорки Локка, о которой она заявляет:

Даже по самому либертарианскому обоснованию прав собственности, выдвинутому Джоном Локком, можно иметь право что-то приобретать, только если этот человек оставляет достаточно и так хорошо для других. По мере того как Роберт Нозик развивает теорию, нельзя сохранить то, что он или она не создал, что другим необходимо для выживания. Согласно лучшей (руссовской) концепции прав собственности, если текущее распределение собственности не позволяет всем удовлетворять свои основные потребности, с этим что-то не так. Очевидно, что многим людям не хватает средств для удовлетворения своих потребностей в мире, где миллиарды людей живут в крайней нищете, а миллионы ежегодно умирают от болезней, связанных с бедностью, которые легко предотвратить. Текущее распределение прав собственности не оправдано.

Я оставлю в стороне провокационное, но неоправданное замечание о том, что Руссо, один из злейших врагов свободы и цивилизации, который когда-либо брал перо на бумагу (два могут быть провокационными [1]), имел «лучшее представление о правах» и сосредоточьтесь всего на трех вопросах. Первый — это то, что нужно с оговоркой; второй — должно ли это неравное распределение «собственности» или неравное распределение «богатства» вызывать озабоченность у тех, чьи симпатии вызывают люди, страдающие от бедности; и третий: является ли причиной неравного распределения богатства, которое оставляет «миллиарды… в крайней нищете», неравное распределение собственности или неравное пользование свободой.

1. Предложения по приобретению

Обсуждая приобретение ресурсов, не находящихся в собственности, Локк предлагает две оговорки; один — «достаточно и столько же хорошего, что остается общего для других», а другой — «оговорка о порче». Последнее решается введением денег, которые не «портятся». Обсудив преимущества денег, он добавляет несколько замечаний, которые, как ни странно, редко (и это преуменьшение) комментируют те, кто рассматривает этот вопрос:

К этому позвольте мне добавить, что тот, кто присваивает себе землю своим трудом, не уменьшает, а увеличивает общий запас человечества: продукты, служащие для поддержания человеческой жизни, производимые одним акром возделываемых и возделываемых земель. земли, в десять раз больше, чем те, которые дает акр земли равной площади, лежащий в общей пустоши.И поэтому тот, кто огораживает землю и имеет больше удобств для жизни на десяти акрах, чем он мог бы получить из сотни, оставленных природе, можно справедливо сказать, что он дает человечеству девяносто акров, ибо теперь его труд дает ему провизия с десяти акров, которые были продуктом ста общих. Я здесь очень низко оценил улучшенную землю с точки зрения производства ее продукции, но как десять к одному, когда она намного ближе, чем сто к одному. [2]

Таким образом, первоначальный присвоитель, создавая условия для улучшения земли, «не уменьшает, а увеличивает общий фонд человечества» и «можно справедливо сказать, чтобы дать человечеству девяносто акров земли».Таким образом, сам акт присвоения удовлетворяет условию, что «достаточно и столько же добра остается общим для других», особенно после того, как вводится средство обмена (деньги), которое позволяет накопление без порчи. Большая производительность обычно означает больше для всех, что «дает» человечеству больше, чем было потеряно в результате присвоения. Некоторые виды собственности, как выражается Локк, «дают» больше всем остальным, включая более поздние поколения, чем они могли бы надеяться без такой системы собственности.

Дэвид Шмидц изложил аргумент более подробно и поместил его в контекст «трагедии общественного достояния», которая может произойти без присвоения.

Оставление товаров в свободном доступе не соответствует Положению. Фактически, оставление товаров на свободе практически гарантирует их разрушение. Суть того, что [Гаррет] Хардин называет трагедией общин — то, что делает это трагедией, заключается в том, что — это ровно , которых недостаточно и столь же хорошо, что они оставлены для других. Как необходимое условие для выполнения Положения, товары должны быть удалены из общего фонда .Более того, чем острее дефицит, тем быстрее будут уничтожены ресурсы в общем достоянии, и, таким образом, тем более срочно, что Proviso потребует , чтобы ресурсы были удалены из общего пользования. [3]

Системы четко определенных, юридически защищенных и передаваемых прав собственности не обедняют бедных. Собственность «не уменьшает, а увеличивает общий запас человечества». Имущество, принадлежащее народу Люксембурга, не несет ответственности за бедность народа Намибии.Нет никаких оснований для перераспределения на основании Локка.

2. Собственность или богатство?

Собственность — это юридическое понятие, тогда как богатство — это экономическое понятие. Их часто путают, но их следует четко различать. Один относится к набору прав, другой — к тому, как люди ценят такие права. Одно и то же юридическое притязание на собственность может принести огромное богатство сегодня и не принести никакого завтра. Рыночный обмен постоянно меняет стоимость имущественных требований, как ясно объяснил Людвиг Лахманн в своем важном эссе «Рыночная экономика и распределение богатства.”[4]

Ресурсы мира действительно разделены очень неравномерно. [5] Учитывайте географию. Некоторые национальные государства (начнем с этой сравнительно недавней единицы анализа) не имеют выхода к морю, а некоторые имеют протяженные береговые линии с глубокими гаванями (и некоторые протяженные береговые линии с несколькими гаванями). В одних есть алмазы и золото, в других — сельскохозяйственные угодья с глубоким верхним слоем почвы, а в третьих — тропические леса с небольшим верхним слоем почвы. И все же эти различные факторы, по-видимому, очень слабо связаны, если вообще связаны, с богатством. Многие бедные страны обладают огромными запасами полезных ископаемых (рассмотрим Заир, Нигерию и т. Д.), а многие богатые страны практически не имеют природных ресурсов (вспомните Нидерланды, где людям даже приходилось обрабатывать землю, или Люксембург, или Швейцарию, или Гонконг). Люди, заботящиеся о сокращении бедности, должны думать не о «собственности», то есть о притязаниях на ресурсы, а о доходе, который они получают от этого, то есть о богатстве. Потребление — продуктов питания, лекарств, жилья, образования, транспорта и т. Д. — является мерой благосостояния, и именно на этом должны сосредоточиться те, кто обеспокоен бедностью.

3. Что вызывает неравенство в богатстве?

Причина неравенства в богатстве — очень сложная тема. Кажется, что в рыночных экономиках образование является основной причиной неравенства. Таким образом, чтобы избавиться от неравенства, мы могли помешать людям приобретать знания. Ясно, что Хассун хотел бы пойти не в этом направлении. (По крайней мере, я надеюсь, что нет.) Ее беспокоят люди, страдающие от бедности.

Брайан Каплан представил сценарии, согласно которым люди в Соединенных Штатах могут нести ответственность за бедственное положение бедняков Гаити.Хассун подтвердила в своем ответе: «Я думаю, что нынешнее распределение прав собственности во всем мире очень несправедливо, потому что оно оставляет людей неспособными удовлетворить свои основные потребности». Я думаю, что она упустила суть. Каплан сосредоточился на том, как люди в богатых странах могут действовать, чтобы улучшить положение людей в бедных странах, и я полностью согласен с тем, что он говорит. Но на самом деле это только часть проблемы. Народ Гаити беден, потому что на протяжении поколений ими правили клептократы и психопаты.

На протяжении своей истории, конечно, большинство стран страдали от таких правителей. Те, кому удалось ограничить свою власть и тем самым высвободить творческую активность, увеличили свое богатство и процветание. Я призываю людей, интересующихся этой проблемой, подумать о рассмотрении причин процветания в замечательной книге Дейрдры Макклоски Bourgeois Dignity , в которой рассматриваются все рассказы, о которых я когда-либо слышал (и некоторые из них я не слышал), и сравнивает их с огромный взрыв богатства за последние два столетия.Экономическая свобода и уважение к предпринимательству — единственные объяснения, которые могут объяснить то, что она называет «великим фактом».

Большое неравенство в мире вызвано не неравенством в разделении ресурсов, а неравным пользованием свободой. Богатая нефтью Нигерия не является богатой страной, хотя там живут состоятельные люди, большинство из которых связаны с государством. Доходы на душу населения в Швейцарии (ВВП на душу населения [ППС] в размере 51 262 долларов США) [6] и в Люксембурге (ВВП на душу населения [ППС] в размере 89 012 долларов США) и Гонконге (ВВП на душу населения [ППС] в размере 50 551 доллар США) невысоки, поскольку они обнаружили находятся на вершине некоторых ценных золотых приисков или нефтяных месторождений, но потому, что люди, которые там живут, пользуются личной и экономической свободой при относительно ограниченном правительстве. Можно даже утверждать, что они настолько богаты из-за «анархической системы конкуренции» [7], на которую Маркс горько жаловался и которую надеялся заменить.

Если бы бедные были бедными, потому что они проиграли, а богатые извлекли выгоду из неправильного распределения собственности, можно было бы подумать, что бедным было бы намного лучше, если бы богатые просто прекратили свое существование. Если я беден из-за того, что меня грабят, тогда, если бы грабитель ушел, мне было бы намного лучше. Итак, было бы моим друзьям в Буркина-Фасо (ВВП на душу населения [ППС] $ 1301) было бы лучше, если бы Николь Хассун прекратила свое существование? Я очень в этом сомневаюсь.Им было бы намного лучше, если бы она выступила за свободную торговлю. Им было бы даже лучше, если бы их дисфункциональное правительство было реформировано и прекратило воровать у них или, что еще хуже, чем воровство, не позволяло им создавать и пользоваться богатством.

Не неравное распределение собственности является причиной бедности в масштабах Хассуна, а неравное пользование свободой. Это одна из причин, почему либертарианцы являются либертарианцами, потому что свобода делает жизнь лучше.[8] И сочетание несправедливости, неэффективности, коррупции и извращенных стимулов, созданных программами, которые поддерживает Хассун, является причиной того, что я предпочитаю помогать людям через Корпус милосердия (одна из самых эффективных благотворительных организаций в мире, на мой взгляд), а не что мой доход отняли у меня под угрозой применения силы и перераспределили по выбору правительства США.

Куда это ведет дело Хьюмера?

Приведенное выше рассуждение предполагает, что попытки силой отобрать то, что народ Люксембурга должен отправить народу Буркина-Фасо, даже если это можно было бы сделать без огромной коррупции (т.д., даже если Зубная фея действительно существует), было бы несправедливо, потому что люди Буркина-Фасо не бедны из-за неравного распределения собственности. Таким образом, никому не будет оправдано совершение подобных краж, будь то государство или другие преступные группировки. Однако мы были бы оправданы, если бы потребовали, чтобы правительства богатых стран прекратили запрещать взаимовыгодный обмен, который принесет пользу этим людям. Мы также были бы оправданы, будь то индивидуально или в составе добровольных групп, в том, чтобы делать все, что в наших силах, чтобы помочь народу Буркина-Фасо улучшить управление своей страной и ограничить хищническую и сдерживающую власть государства, которое им правит.

Таким образом, вопросы Хьюмера относительно политической власти все еще остаются в воздухе. Я коснусь некоторых других замечаний Хассуна об авторитете в другом посте.

Банкноты

4 главные причины, по которым неравенство вредно для общества |

Можно с уверенностью сказать, что нас беспокоит экономическое неравенство. Но почему? Философ из Гарварда Т. М. Скэнлон предлагает четыре причины, по которым мы должны заняться — и исправить — проблему.

Огромное неравенство доходов и богатства в мире и в Соединенных Штатах вызывает глубокую тревогу. Даже многим из нас, кому выгодно это неравенство, кажется, что нужно что-то делать, чтобы уменьшить или устранить его. Но , почему мы должны так думать? Каковы самые веские причины для достижения большего равенства доходов и благосостояния?

Одна очевидная причина перераспределения ресурсов от богатых к бедным заключается просто в том, что это способ улучшить положение бедных.В своем выступлении на TED Talk об «эффективном альтруизме» Питер Сингер выдвигает веские причины такого рода в пользу добровольного перераспределения: многие люди в мире бедны, и улучшение своей жизни, которое могут достичь более богатые люди, давая деньги, огромно по сравнению с небольшая жертва, которую это повлечет за собой.

Обоснование сокращения неравенства с помощью недобровольных средств, таких как налогообложение, должно объяснять, почему такое перераспределение — это не просто грабеж.

Эти причины для перераспределения наиболее сильны, когда бедные находятся в очень тяжелом положении, как в случаях, описанных Зингером. Но всегда будет или причин такого рода, пока перераспределение активов увеличивает благосостояние бедных больше, чем снижает благосостояние богатых. Эти причины устранения неравенства также основаны на идее равенства, а именно на том, что, как выражается Сингер, «каждая жизнь одинаково важна». Это можно рассматривать как комбинацию двух идей: общего принципа всеобщего морального равенства, согласно которому все морально важны одинаково, и идеи о том, что, поскольку все люди «имеют моральное значение», есть веская причина для увеличения их благополучие, если мы сможем.

Важно отметить, однако, что есть еще один смысл, в котором эти причины не являются эгалитарными: они, по сути, являются причинами для повышения благосостояния бедных, а не возражениями против неравенства , то есть возражениями к разнице между тем, что есть у одних, и тем, что есть у других. Тот факт, что другим людям лучше, уместен в аргументации Сингера только по той причине, которую, как говорят, назвал Уилли Саттон, когда его спросили, почему он грабил банки: «Вот где деньги. ”

Возможность улучшить положение бедных, по-видимому, не является единственной причиной стремления снизить растущий в мире уровень экономического неравенства. Многие люди в Соединенных Штатах, кажется, считают, что наш высокий и растущий уровень неравенства нежелателен сам по себе, и стоит выяснить, почему это может быть так. Этот запрос важен по двум причинам. Во-первых, обоснование перераспределения должно включать в себя некоторый ответ на претензии богатых, что они имеют право сохранить заработанное.Питер Сингер убедительно утверждает, что — это добровольное перераспределение . Обоснование сокращения неравенства с помощью недобровольных средств, таких как налогообложение, должно объяснить, почему такое перераспределение — это не просто грабеж, как действия Уилли Саттона и Робин Гуда.

Во-вторых, если неравенство само по себе вызывает беспокойство, мы должны объяснить, почему это так. Легко понять, почему люди хотят быть лучше, чем они есть, особенно если их нынешнее состояние очень плохое. Но почему, помимо этого, кого-то должна беспокоить разница в между тем, что у них есть, и тем, что есть у других? Почему это не просто зависть? Я назову четыре причины возражения против неравенства и рассмотрю их ответы на обвинения в простой зависти и на требования о правах. Первые три:

1. Экономическое неравенство может дать более богатым людям недопустимую степень контроля над жизнями других.

Если богатство распределяется в обществе очень неравномерно, богатые люди часто в конечном итоге контролируют многие аспекты жизни более бедных граждан: то, где и как они могут работать, что они могут купить, и в целом, на что будет похожа их жизнь. .Например, владение общественным средством массовой информации, таким как газета или телеканал, может дать контроль над тем, как другие в обществе видят себя и свою жизнь, и как они понимают свое общество.

2. Экономическое неравенство может подорвать справедливость политических институтов.

Если те, кто занимают политические должности, должны зависеть от крупных пожертвований для своих кампаний, они будут более чутко реагировать на интересы и требования богатых вкладчиков, а те, кто не богат, не будут представлены справедливо.

3. Экономическое неравенство подрывает справедливость самой экономической системы.

Экономическое неравенство затрудняет, если не делает невозможным, создание равенства возможностей. Неравенство доходов означает, что некоторые дети будут гораздо лучше подготовлены, чем другие. А людям с небольшими активами труднее сделать первые маленькие шаги к более широким возможностям, таким как ссуда для открытия бизнеса или оплата ученой степени.

Ни одно из этих возражений не является выражением простой зависти.Это возражения против неравенства, основанные на том, что одни люди живут намного лучше, чем другие. В принципе, этих эффектов можно избежать, не уменьшая экономического неравенства, с помощью таких средств, как государственное финансирование политических кампаний и обеспечение доступности высококачественного государственного образования для всех детей (как бы трудно это ни было на практике).

Четвертый вид возражений против неравенства является более прямым. В обзоре Томаса Пикетти « Capital in the 21st Century » Пол Кругман упоминает следующие статистические данные Бюро статистики труда США: «Реальная заработная плата большинства жителей США.С начала 1970-х годов количество рабочих в С. увеличилось незначительно, если вообще увеличилось, но заработная плата 1% самых богатых работников выросла на 165%, а заработная плата 0,1% — на 362% ». (Кругман называет это «сверхзарплатой».) И снова мысль о том, что это нежелательно, — не просто зависть. Я полагаю, что на этой идее основан мой четвертый пункт:

4. Рабочие как участники схемы сотрудничества, обеспечивающей национальный доход, имеют право на справедливую долю того, что они помогли произвести.

Что представляет собой долю справедливой, конечно, спорный. Один из ответов дает принцип различия Джона Ролза, согласно которому неравенство в богатстве и доходах допустимо тогда и только тогда, когда это неравенство не может быть уменьшено без ухудшения положения наиболее обездоленных. Однако вам не обязательно принимать этот точный принцип, чтобы поверить в то, что если экономика производит все больший уровень товаров и услуг, то все, кто участвует в производстве этих благ — как рабочие, так и другие, — должны участвовать в этом процессе. результат.

Ни у кого нет причин соглашаться на схему сотрудничества, которая ставит свою жизнь под контроль других.

Мощный аргумент Питера Сингера в пользу альтруистической отдачи опирается на одно моральное отношение, которое мы можем поддерживать по отношению к другим: отношение возможности принести им пользу каким-либо важным образом. Что касается этого отношения, «материально морально» означает быть кем-то, чье благосостояние есть причина для роста.

Но возражения против неравенства, которые я перечислил, основаны на другом моральном отношении.Это отношения между людьми, которые являются участниками кооперативной схемы. Те, кто связаны с нами таким образом, имеют моральное значение и в другом смысле: они — другие участники, для которых условия нашего сотрудничества должны быть оправданы.

Можно ли дать такое оправдание в нынешних условиях растущего неравенства? Ни у кого нет причин соглашаться со схемой сотрудничества, которая ставит их жизнь под контроль других, которая лишает их значимого политического участия, которая лишает их детей возможности претендовать на лучшую работу и которая лишает их доли в богатство, которое они помогают производить.

Это не просто возражения против неравенства и его последствий: это одновременно вызов легитимности самой системы. Владения богатых не являются законными, если они приобретены в результате конкуренции, из которой исключены другие, и становятся возможными благодаря законам, которые формируются богатыми в интересах богатых. Таким образом, экономическое неравенство может подорвать условия своей собственной легитимности.

Как показывает Зингер, возможность улучшить положение бедных — серьезная причина для перераспределения.Но важно понимать, что аргументы в пользу равенства имеют другое значение.

Т. М. Скэнлон — профессор естественной религии, моральной философии и гражданской политики в Гарвардском университете в Олфорде.

Иллюстрация Дон Ким.

Чем выше неравенство, тем больше вероятность отхода от демократии | Неравенство

Мне очень часто задают этот вопрос: почему мы должны заботиться о неравенстве? Есть три причины.

Во-первых, любое неравенство в обращении или положении людей, включая неравенство в доходах и богатстве, требует понимания и оправдания, потому что мы все в своей основе одинаковы. Это не означает, что мы все должны иметь одинаковый доход, потому что наши усилия и удача могут различаться, но нам нужно думать о причинах любого неравенства.

Например, мы можем принять точку зрения Ролза — неравенство может быть оправдано только в том случае, если оно отвечает интересам наименее обеспеченных (то есть, пока оно увеличивает абсолютный доход самых бедных).Или мы можем согласиться с Хайеком, что неравенство приемлемо, пока соблюдаются правила игры, такие как равный доступ к рынку. Или мы можем дать другое обоснование.

Но независимо от того, какое философское мнение мы считаем наиболее привлекательным, мы должны рассмотреть причины существования неравенства.

Во-вторых, мы хотим изучить неравенство и его влияние на экономический рост — не только на рост среднего значения, например ВВП на душу населения, но и по всему распределению доходов: для бедных, среднего класса и богатых.Это, в отличие от первой причины, очень инструментальная причина: мы хотим выяснить, помогает ли неравенство экономическому прогрессу или замедляет его.

Здравый смысл, некоторые эвристики и эмпирические данные предполагают, что ни одна из крайностей — что все доходы одинаковы или что неравенство чрезвычайно велико — нежелательны.

Первые могут сдерживать стимулы к усердной работе, учебе или риску, а это означает, что пострадает экономический рост: пример коммунистической экономики. Последнее может означать увековечение неравенства между поколениями, когда люди, которые не работают или не учатся, все еще остаются на вершине пирамиды благодаря богатству своих родителей, в то время как те, кто обладает талантами, застревают внизу, потому что не могут платить за школу. Например.В целом Латинская Америка является хорошим примером этой крайности.

Итак, цель состоит в том, чтобы выяснить, какие виды неравенства могут быть полезны для роста (например, неравенство из-за различных усилий), а какие нет (неравенство из-за пола, расы или родительского благосостояния).

Наконец, нам нужно посмотреть на взаимосвязь между неравенством и политикой. В любой политической системе, даже в демократической, богатые, как правило, обладают большей политической властью. Опасность состоит в том, что эта политическая власть будет использована для продвижения политики, которая еще больше укрепит экономическую мощь богатых.Чем выше неравенство, тем больше вероятность того, что мы отойдем от демократии к плутократии.

Иллюстрация: Бранко Миланович

Неявная тема всех трех причин состоит в том, что нюансы важны. В каждом случае мы имеем дело с континуумом: оправдание неравенства не является черным или белым, равно как и наши выводы о его влиянии на рост или демократию. Также существует перетекание из одной сферы в другую: предположим, что большее равенство хорошо для демократии, но плохо для экономического роста бедных.Как нам обойти эти компромиссы?

Такие проблемы вряд ли будут решены ни теоретически, ни раз и навсегда. С ними придется разбираться эмпирически. Вот почему новые и перспективные области исследований неравенства получат огромную выгоду от больших данных.

Текущий интерес к неравенству следует рассматривать как важный пример общего роста интереса к неоднородности явлений, в отличие от нашего до сих пор почти исключительного внимания к средним показателям (таким как ВВП на душу населения и индекс потребительских цен), «репрезентативным» агенты »и тому подобное.Как это часто бывает в истории, этот интерес случайно совпал с гораздо большим количеством данных для изучения такой неоднородности.

Позвольте мне в заключение выделить четыре области, в которых, как мне кажется, растущий интерес и способность решать сложные вопросы заставляет нас ожидать наибольшего прогресса:

Неравенство возможностей : мы должны эмпирически показать его величину и (предположительно отрицательное) влияние на рост.
Неравенство между поколениями : отслеживание передачи богатства и преимуществ от поколения к поколению, затем (связано с 1), показывающее, насколько вредны его последствия.
Эмпирика политического влияния богатых .
Глобальное неравенство богатства и inco me : важность этой темы возрастает по мере того, как мир становится более глобализированным, а движение капитала и рабочей силы становится легче (несмотря на недавние неудачи), чем когда-либо в истории.

Бранко Миланович — , приглашенный президентский профессор в Центре выпускников Городского университета Нью-Йорка. Он является автором книги «Глобальное неравенство: новый подход в эпоху глобализации».

Поделитесь своим опытом неравенства, где бы вы ни жили, по адресу [email protected]

Социологические теории и глобальное неравенство

Функционалистская точка зрения: мотивация квалифицированных людей

С точки зрения функционализма, неравенство играет роль в объединении общества и поощрении эффективности.

Цели обучения

Обзор точки зрения функционалистов на неравенство

Основные выводы

Ключевые моменты

Согласно функционалистской точке зрения, различия во власти, богатстве и других вознаграждениях внутри социальной структуры оправданы, потому что они мотивируют наиболее квалифицированных людей проявлять свои таланты на наиболее важных должностях.
Общество структурировано неравномерно из-за присущего людям неравенства в функциональной значимости.
Проблема с этой точкой зрения состоит в том, что трудно определить функциональную важность какой-либо работы.
Другая проблема с этой точкой зрения состоит в том, что она предполагает, что текущая система стратификации является справедливой и рациональной, что не всегда так.

Ключевые термины

социальная стратификация : Иерархическое устройство социальных классов или каст в обществе.
функциональная важность : степень уникальности работы и наличия навыков.

Структурно-функциональный подход к стратификации ставит тот же вопрос, что и в отношении других компонентов общества: какой функции или цели он служит? Ответ заключается в том, что все аспекты жизни общества, даже бедность, тем или иным образом способствуют общей стабильности системы в целом.

По мнению структурных функционалистов, расслоение и неравенство неизбежны и приносят пользу обществу.Слои общества, концептуализированные в виде пирамиды, представляют собой неизбежную сортировку неравных людей. Многослойность полезна, потому что она гарантирует, что лучшие люди находятся на вершине, а менее достойные — дальше вниз по пирамиде, и, следовательно, имеют меньше власти и получают меньше вознаграждений, чем высококлассные люди на вершине. Гипотеза Дэвиса-Мура, выдвинутая Кингсли Дэвисом и Уилбертом Э. Муром в статье, опубликованной в 1945 году, является центральным утверждением в рамках парадигмы структурного функционализма и подразумевает, что неравномерное распределение вознаграждений служит определенной цели в обществе.Неравенство обеспечивает заполнение наиболее функционально важных должностей наиболее квалифицированными людьми. Другими словами, для генерального директора компании, чья должность более важна функционально, имеет смысл зарабатывать больше денег, чем уборщик, работающий в той же компании.

Функциональная важность работы определяется степенью ее уникальности и навыков, то есть того, могут ли лишь немногие или многие другие люди адекватно выполнять ту же функцию. Сборщики мусора важны для общественной санитарии, но не нуждаются в высоком вознаграждении, потому что для выполнения их работы требуется мало подготовки или таланта.Например, согласно этой теории, врачи должны быть высоко вознаграждены, потому что для выполнения их работы требуется обширная подготовка. Логично, что общество должно предлагать более высокие вознаграждения (например, доход, отпуск, продвижение по службе), чтобы мотивировать наиболее квалифицированных людей занимать наиболее важные должности.

Критика функциональной точки зрения

У такого подхода к стратификации есть несколько проблем. Во-первых, сложно определить функциональную важность любой работы, поскольку сопутствующая специализация и взаимозависимость делают каждую должность необходимой для всей работы.Согласно этой критике, инженеры на заводе, например, так же важны, как и другие рабочие на заводе, для успеха проекта. В другом примере учитель начальной школы в США зарабатывает 29000 долларов в год, а игрок Национальной баскетбольной ассоциации может зарабатывать до 21 миллиона долларов в год. Баскетболисты более важны для общества, чем учителя? Являются ли баскетболисты более функционально важными, чем учителя? В 2009 году комик Джерри Сайнфельд заработал 85 миллионов долларов.Демонстрируют ли его заработки его вклад в общество? Если бы игроки НБА или известные комики объявили забастовку и решили не работать, большинство людей не заметили бы этого. Однако, если учителя, водители автобусов, медсестры, уборщицы, сборщики мусора или официантки перестанут работать, общество закроется. Таким образом, функционализм можно критиковать на том основании, что между доходом и функциональной важностью мало связи.

Во-вторых, функционализм предполагает, что система социальной стратификации справедлива и рациональна, и что «лучшие» люди оказываются на вершине из-за своего превосходства.Но в реальной жизни система не работает так просто и идеально. Например, некоторые могут возразить, что бывший президент США Джордж Буш не был самым умным или политически талантливым человеком, но у него были хорошие связи и он родился на вершине стратификационной системы (белый, мужчина, богатый, американец), и поэтому был избран на должность с большой властью — на пост президента США.

Правовое поле : Адвокаты и судьи, как правило, работают очень много времени и часто подвергаются сильному стрессу; например, поскольку они определяют судьбу свободы людей и распределения крупных денежных сумм.Функционалисты считают, что высокая заработная плата и статус, предоставляемые юристам, служат стимулом для мотивации квалифицированных специалистов принимать эти недостатки.

Перспектива конфликта: классовый конфликт и ограниченные ресурсы

Конфликтная теория стратификации утверждает, что неравенство вредно для общества, потому что оно создает фиксированную систему победителей и проигравших.

Цели обучения

Сравните конфликтную теорию неравенства с функционалистской теорией неравенства

Основные выводы

Ключевые моменты

Согласно теории конфликта, капиталистическая экономическая конкуренция несправедливо отдает предпочтение богатым, у которых есть власть создавать несправедливую систему, которая работает им на пользу.
«Неудачники», находящиеся на дне социальной стратификации, имеют мало возможностей улучшить свое положение, поскольку у тех, кто находится наверху, как правило, гораздо больше политической и экономической власти.
Функционалисты выступают против подхода теории конфликта, утверждая, что люди не всегда действуют из экономических корыстных интересов, и что люди, которые хотят добиться успеха, могут сделать это упорным трудом.

Ключевые термины

теория конфликта : точка зрения социальных наук, которая утверждает, что стратификация является дисфункциональной и вредной для общества, а неравенство увековечивается, поскольку оно приносит пользу богатым и сильным за счет бедных.
социальная стратификация : Иерархическое устройство социальных классов или каст в обществе.
налоговая льгота : налоговый вычет, который предоставляется для поощрения определенной экономической деятельности или социальной цели.

Теоретики конфликта утверждают, что стратификация дисфункциональна и вредна для общества. Согласно теории конфликта, социальное расслоение приносит пользу богатым и сильным за счет бедных. Таким образом, создается система победителей и проигравших, которую поддерживают те, кто находится наверху.Проигравшие люди не получают достаточных шансов на участие в соревнованиях и, таким образом, застревают на дне. Например, многие богатые семьи платят низкую заработную плату няням за то, чтобы они заботились о своих детях, садовникам, чтобы они ухаживали за их розариями, и горничным, чтобы они собирали свои грязные носки. Эти низкооплачиваемые рабочие не зарабатывают достаточно, чтобы выйти за рамки привычного образа жизни, и у них нет средств для продвижения вперед. Следовательно, теоретики конфликта считают, что эта конкурентная система вместе с тем, как «фиксируется» игра, в конечном итоге приводит к созданию и сохранению систем стратификации.

Согласно теории конфликта, капитализм, экономическая система, основанная на конкуренции на свободном рынке, особенно выгодна богатым, предполагая, что механизм «просачивания вниз» — лучший способ распределить блага богатства в обществе. Правительства, продвигающие капитализм, часто обеспечивают корпоративное благосостояние посредством прямых субсидий, налоговых льгот и другой поддержки, которая приносит пользу крупному бизнесу. Они полагают, что рынок позволит богатым перейти к бедным через конкуренцию.Например, семья Уолтонов, владельцы Wal-Mart, получают огромные налоговые льготы. Сомнительно, стали ли преимущества этих налоговых льгот доступными для обычных людей благодаря лучшей деловой практике или улучшенным условиям труда для сотрудников Wal-Mart. Теоретики конфликта утверждают, что это не так, а скорее использовались семьей Уолтонов для закрепления моделей стратификации, которые делают семью богатой.

Функционалисты критикуют этот подход, утверждая, что люди не всегда действуют в основном из экономических корыстных интересов.Например, Чак Фини, создатель магазина Duty Free Shoppers, пожертвовал 4 миллиарда долларов на благотворительность. Билл Гейтс отдал 58% своего состояния на благотворительность. Функционалисты также утверждают, что теоретики конфликта недооценивают способность людей продвигаться вверх в обществе. Они утверждают, что если люди действительно хотят добиться успеха, они могут добиться этого упорным трудом.

Няня с европейскими детьми : Няни, которые часто являются женщинами из числа меньшинств, являются одним из примеров работников низшего класса с небольшими шансами на продвижение вверх.

Интерактивная перспектива

Интерактивный взгляд на социальное неравенство фокусируется на том, как микровзаимодействия поддерживают структурное неравенство.

Цели обучения

Разработайте сценарий, который иллюстрирует интерактивный взгляд на неравенство в действии

Основные выводы

Ключевые моменты

Интеракционисты часто задаются вопросом о том, как происходит обмен властью в той или иной ситуации.
Интерактивный взгляд на неравенство смотрит на то, почему одни социальные роли обладают большей властью или авторитетом, чем другие.
Все микровзаимодействия обладают способностью усиливать или подрывать различия во власти и статусе. Таким образом, социальная стратификация является результатом этих индивидуальных взаимодействий.

Ключевые термины

Социальные роли : Положение и обязанности человека в обществе, которые в современных развитых странах в значительной степени определяются профессией и семейным положением.
Interactionist Perspective : подход к неравенству, который фокусируется на том, как микровзаимодействия отражают и создают неравную динамику власти.

Интерактивный взгляд на неравенство фокусируется на том, как микровзаимодействия отражают и создают неравную динамику власти. Интеракционисты рассматривают вопрос о том, как происходит обмен властью в ситуации. Например, когда ребенок и взрослый участвуют в разговоре, взрослый устанавливает свою власть, заявляя о своих знаниях и авторитете, которые ребенок не может. При рассмотрении более крупных систем неравенства интеракционисты обращают внимание на неравенство между социальными ролями. Социальные роли относятся к положению и обязанностям в обществе, которые в современных развитых странах в значительной степени определяются родом занятий.Интерактивный взгляд на неравенство смотрит на то, почему одни социальные роли обладают большей властью или авторитетом, чем другие.

Пример использования реальных социальных ролей может помочь проиллюстрировать интеракционистскую точку зрения: генеральный директор имеет больше власти, чем администратор. Макросоциологи могут объяснить это несоответствие, указав на неравное образование двух сотрудников, неравную заработную плату, которую они получают, или разные уровни квалификации, необходимые для выполнения каждой работы. С другой стороны, интеракционисты сосредоточились бы на том, как повседневные обмены демонстрируют и усиливают разрыв между генеральным директором и секретарем.Когда регистратор вешает куртку генерального директора, он занимает подчиненную позицию; когда администратор оправдывает просрочку генерального директора, он берет на себя ответственность за ошибку генерального директора; Когда администратор смеется над шутками, которые ему не кажутся смешными, он льстит генеральному директору, потому что тот понимает, что от этого зависит его работа. По словам интеракциониста, все эти микровзаимодействия, которые в то время могут показаться тривиальными, приводят к неравенству статуса.

Генеральный директор Wal-Mart : Интеракционалисты утверждают, что генеральный директор Walmart поддерживает свой статус и власть за счет накопления взаимодействий с другими.

Синтез Ленского

По мнению Ленского, неравенство — естественный продукт общественного развития.

Цели обучения

Перефразируйте процесс, который, согласно теории Гехарда Ленски, привел к неравенству, включая различные уровни общества

Основные выводы

Ключевые моменты

По мере того, как общества переходили от охотников / собирателей к скотоводам / садоводам, к сельскому хозяйству, промышленным, а затем и постиндустриальным структурам, создавалось больше излишков товаров.
Излишки товаров давали возможность некоторым людям накапливать больше имущества, чем другим.
Лица, у которых есть больше товаров, имеют экономическое преимущество по сравнению с людьми с меньшим количеством благ, потому что они имеют большую переговорную силу, создавая социальное неравенство.

Ключевые термины

Социальное развитие : Процесс перехода от экономической модели охотника / собирателя к индустриальной модели.
излишек : То, что остается, когда использование или потребность удовлетворены, или когда достигнут предел; избыток.
Охотник-собиратель : описывает общества без разделения труда, в которых люди охотятся и собирают еду и материалы для удовлетворения своих основных потребностей.

По мнению социолога Герхарда Ленски, неравенство является продуктом общественного развития. Ленский дифференцировал общества по уровню технологий, коммуникации и экономики. Человеческие группы начинаются как охотники-собиратели, движутся к скотоводству и / или садоводству, развиваются в сторону аграрного общества и, в конечном итоге, заканчивают индустриализацией (с потенциалом для развития сферы услуг после индустриализации).Хотя это обычное явление, не все общества проходят через все стадии.

Охота, собирательство, пропитание

Истоки неравенства можно найти в переходе от обществ охотников / собирателей к обществам садоводов и скотоводов. В обществах охотников и собирателей (около 50 000 до н.э.) небольшие группы людей собирали то, что могли найти, охотились и ловили рыбу. Люди собрали достаточно еды, чтобы удовлетворить все свои потребности, но не более того — товаров не было. Между группами было мало торговли, и не было большого неравенства между группами, потому что все обладали в основном теми же товарами, что и все остальные.Разделения труда практически не существовало — люди, работавшие за пропитание, выполняли все этапы каждой работы. В центре внимания работы были сбор и производство продуктов питания.

Садоводство, скотоводство, излишки

В садоводческих / скотоводческих обществах (около 12000 г. до н.э.) группы становились очень большими, и люди начали селиться в одном месте. Впервые у людей было больше времени для работы, кроме производства продуктов питания, например для изготовления кожи и оружия. Это новое разделение труда привело к появлению излишков товаров и накоплению собственности.Группы обменивали эти излишки товаров друг с другом, и торговля привела к неравенству, потому что одни люди накопили больше имущества, чем другие. По мере того, как общества разрабатывали более передовые технологии и подвергались индустриализации, создавался больший излишек, что увеличивало потенциал социального неравенства. Согласно Ленски, неравенство является результатом увеличения излишка: одни люди будут владеть излишками товаров, другие — нет. Те, у кого больше товаров, имеют экономическое преимущество по сравнению с теми, у кого меньше товаров, потому что они имеют большую рыночную силу, создавая социальное неравенство.

Современные общества охотников / собирателей : Почти все общества стали в той или иной степени индустриализированными, но некоторые продолжают функционировать на основе охоты и собирательства. В этих обществах мало прибавочных товаров. По словам Ленски, это означает, что в таких обществах не наблюдается неравенства.

Взгляд Маркса на классовую дифференциацию

С марксистской точки зрения социальное расслоение создается неравными отношениями собственности или неравным доступом к средствам производства.

Цели обучения

Изобразите отношения между владельцами производства, пролетариатом, подструктурой и надстройкой согласно точке зрения Маркса

Основные выводы

Ключевые моменты

В капиталистических обществах класс буржуазии владеет средствами производства, в то время как класс пролетариата продает свой труд буржуазии.
У буржуазии есть власть и статус, которые они используют для поддержания надстройки общества — его ценностей, идеологий и норм.
В идеальном марксистском коммунистическом обществе у всех был бы общий доступ к средствам производства, и социальное расслоение не существовало бы.

Ключевые термины

эгалитарное коммунистическое общество : общество, в котором государство владеет средствами производства и равномерно распределяет ресурсы.
надстройка : идеи, философия и культура, основанные на средствах производства.
подструктура : основа общества, которая, с точки зрения марксизма, включает производственные отношения.

По мнению Маркса, социальное расслоение создается различным отношением людей к средствам производства: либо они владеют производительной собственностью, либо трудятся на других.

Согласно марксистской теории капиталистический способ производства состоит из двух основных экономических частей: субструктуры и надстройки. В капиталистическом обществе правящий класс или буржуазия владеют средствами производства, такими как машины или инструменты, которые можно использовать для производства ценных предметов.Рабочий класс или пролетариат владеют только своей собственной рабочей силой, которую они продают правящему классу в виде наемного труда, чтобы выжить. Эти производственные отношения — отношения работодателя и работника, техническое разделение труда и отношения собственности — образуют основу общества или, в терминах марксизма, субструктуру. Из этой материальной основы возникает надстройка. Надстройка включает идеи, философию и культуру общества. В капиталистическом обществе правящий класс продвигает свои собственные идеологии и ценности как норму для всего общества, и эти идеи и ценности принимаются рабочим классом.

Временное статус-кво может быть достигнуто путем использования различных методов социального контроля — сознательно или бессознательно — буржуазией в различных аспектах общественной жизни. В конце концов, однако, Маркс полагал, что капиталистический экономический порядок разрушится из-за собственного внутреннего конфликта; это привело бы к революционному сознанию и развитию эгалитарного коммунистического общества. В этом коммунистическом обществе государство будет владеть средствами производства и равномерно распределять ресурсы между всеми гражданами.Средства производства будут разделены между всеми членами общества, и социальное расслоение будет отменено.

Мемориал Маркса в Москве : На этом мемориале Карлу Марксу в Москве написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Марксизм ассоциируется с расслоением, которое противопоставляет владельцев средств производства рабочим.

Взгляд Вебера на стратификацию

Макс Вебер сформулировал трехкомпонентную теорию стратификации, в которой социальные различия определяются классом, статусом и властью.

Цели обучения

Вспомните три компонента стратификации в веберовской теории, включая их определения

Основные выводы

Ключевые моменты

Класс — это экономическое положение человека, основанное на рождении и индивидуальных достижениях.
Статус — это социальный престиж или честь, на которые может или не может влиять класс.
Власть — это способность человека добиваться своего, несмотря на сопротивление других.

Ключевые термины

власть : способность добиваться своего, даже несмотря на сопротивление своим целям.
статус : Социальное положение или положение человека по отношению к другим.
класс : Экономическое положение человека в обществе, основанное на рождении и индивидуальных достижениях.

Классический социолог Макс Вебер находился под сильным влиянием идей Маркса, но отвергал возможность эффективного коммунизма, утверждая, что он потребует еще более высокого уровня пагубного социального контроля и бюрократизации, чем капиталистическое общество. Вебер критиковал диалектическую презумпцию восстания пролетариата, считая его маловероятным.Вместо этого он разработал трехкомпонентную теорию стратификации и концепцию жизненных шансов. Вебер предположил, что классовых разделений было больше, чем предполагал Маркс, взяв разные концепции как из функционалистской, так и из марксистской теорий, чтобы создать свою собственную систему. Вебер утверждал, что существует четыре основных класса: высший класс, белые воротнички, мелкая буржуазия и ручной рабочий класс. Теория Вебера больше напоминает теории современных западных классовых структур, которых придерживаются социологи, хотя экономический статус, похоже, не зависит строго от доходов, как это представлял Вебер.

Работая на полвека позже Маркса, Вебер вывел многие из своих ключевых концепций социальной стратификации, исследуя социальную структуру Германии. Вебер исследовал, сколько представителей аристократии не имели экономического богатства, но обладали сильной политической властью. Он отметил, что, вопреки теориям Маркса, стратификация основана не только на владении капиталом. Многим богатым семьям не хватало престижа и власти, например, потому, что они были евреями. Вебер ввел три независимых фактора, которые формируют его теорию иерархии стратификации: класс, статус и власть.Он рассматривал их как отдельные, но связанные источники силы, каждый из которых по-разному влиял на социальную деятельность.

Три источника энергии

Класс — это экономическое положение человека в обществе, основанное на рождении и индивидуальных достижениях. Вебер отличается от Маркса тем, что не видел в этом главного фактора стратификации. Вебер отметил, что менеджеры корпораций или отраслей контролируют фирмы, которыми они не владеют; Маркс поместил бы такого человека в пролетариат.

Статус означает престиж, социальную честь или популярность человека в обществе.Вебер отмечал, что политическая власть коренится не только в стоимости капитала, но и в личном статусе человека. Поэты или святые, например, могут обладать огромным влиянием на общество, часто не имея большой экономической ценности.

Сила — это способность человека добиваться своего, несмотря на сопротивление других. Например, лица, занимающие государственные должности, такие как сотрудник Федерального бюро расследований или член Конгресса США, могут иметь небольшую собственность или статус, но все же они обладают огромной властью.

Конгресс США в настоящее время : Используя теорию стратификации Вебера, члены Конгресса США находятся на вершине социальной иерархии, поскольку обладают высокой властью и статусом, несмотря на то, что в среднем имеют относительно небольшое богатство.

Рыночные теории

Рыночные теории неравенства утверждают, что спрос и предложение будут регулировать цены и заработную плату и стабилизировать неравенство.

Цели обучения

Оцените концепцию рыночной теории неравенства

Основные выводы

Ключевые моменты

Когда предложение соответствует спросу, цены достигают состояния равновесия и перестают колебаться.
Согласно рыночным теориям, со временем низкая заработная плата сельскохозяйственных рабочих побудит большее количество людей осваивать другие навыки, что приведет к сокращению пула сельскохозяйственных рабочих.
Модель спроса и предложения обычно применяется к заработной плате на рынке труда. Типичные роли поставщика и потребителя меняются местами.

Ключевые термины

спрос и предложение : экономическая модель определения цен на рынке, основанная на относительной нехватке или избытке товаров и услуг.
равновесие : В экономике точка, в которой предложение равняется спросу и цены перестают колебаться.
свободный рынок : любой экономический рынок, торговля на котором не регулируется; экономическая система, свободная от государственного вмешательства.

Рыночные теории неравенства сосредоточены на законах свободного рынка. Свободный рынок относится к капиталистическому экономическому порядку, в котором цены устанавливаются на основе конкуренции. Предполагается, что на свободном рынке цены регулируются законом спроса и предложения.В соответствии со спросом и предложением, если продукт или услуга дефицитны, но желательны для многих, они будут стоить дорого. И наоборот, если продукт или услуга легко доступны и желательны для немногих, они будут стоить невысоко. Когда предложение продукта точно соответствует спросу на него, цена достигает состояния равновесия и больше не колеблется.

Модель обычно применяется к заработной плате на рынке труда. Типичные роли поставщика и потребителя меняются местами. Поставщики — это физические лица, которые стараются продать (поставить) свой труд по максимальной цене.Потребителями труда являются предприятия, которые пытаются покупать (требовать) необходимый им вид труда по самой низкой цене. По мере увеличения численности населения заработная плата падает для любого предложения неквалифицированной или квалифицированной рабочей силы. И наоборот, заработная плата, как правило, растет с уменьшением численности населения. Когда спрос превышает предложение, поставщики могут поднять цену, но когда предложение превышает спрос, поставщикам придется снизить цену, чтобы осуществить продажи. Потребители, которые могут позволить себе более высокие цены, все еще могут покупать, но другие могут вообще отказаться от покупки, потребовать более высокую цену, купить аналогичный товар или сделать покупки в другом месте.По мере роста цен поставщики также могут увеличить производство, или в бизнес могут войти больше поставщиков.

Принимая во внимание неравенство, рыночные теории утверждают, что если оставить их на свободном рынке, все продукты и услуги достигнут равновесия, а стабильность цен уменьшит неравенство. Например, в странах с огромным количеством неквалифицированных сельскохозяйственных рабочих, но ограниченными сельскохозяйственными угодьями, сельскохозяйственные земли получают очень низкую компенсацию. Согласно рыночным теориям, со временем низкая заработная плата сельскохозяйственных рабочих побудит большее количество людей осваивать другие навыки, что приведет к сокращению пула сельскохозяйственных рабочих.При меньшем предложении и стабильном спросе оплата труда в сельском хозяйстве вырастет до устойчивого уровня. Таким образом, статус сельскохозяйственных рабочих повысится, а неравенство уменьшится. Обычно рыночные теории утверждают, что, когда предложение труда и товаров удовлетворяет спрос, экономический порядок достигает равновесия, а неравенство либо не существует, либо будет стабильным.

Теории зависимости

Теория зависимости утверждает, что колониализм и неоколониализм создали неравные экономические отношения между бедными и богатыми странами.

Цели обучения

Объяснение недоедания и голода в «третьем мире» с помощью теории зависимости

Основные выводы

Ключевые моменты

В прошлом колониализм позволял богатым странам грабить свои колонии ради материальных выгод — сырья, такого как каучук, сахар и рабский труд.
Сегодня бедные страны взяли огромные ссуды у богатых, чтобы остаться на плаву. Выплата сложных процентов по этому долгу не позволяет им инвестировать ресурсы в свою страну.
Внешняя торговля мешает местным органам власти улучшать условия жизни своего народа, поощряя экспорт продуктов питания и другого сырья на богатые потребительские рынки.

Ключевые термины

внешняя торговля : Обмен капиталом, товарами и услугами через международные границы или территории.
внешний долг : Долг, который страна, организация в стране или физическое лицо-резидент в стране имеет перед долговыми обязательствами в других странах.
неоколониализм : Контроль или господство сильной страны над более слабой (особенно бывшими колониями) с помощью экономического давления, политического подавления и культурного господства.
коэффициент зависимости : измерение возраста и населения тех, кто обычно не входит в состав рабочей силы (зависимая часть), и тех, кто обычно находится в рабочей силе (производительная часть)

Теории зависимости предполагают, что колониализм и неоколониализм — продолжающаяся экономическая зависимость от бывших колониальных стран и их эксплуатация — являются основными причинами глобальной бедности.Страны развивались неравномерно, потому что богатые страны эксплуатировали бедные страны в прошлом и продолжают делать это сегодня за счет внешнего долга и внешней торговли.

Историческая зависимость

Исторически богатые страны брали большое количество материалов из бедных стран, таких как минералы и металлы, необходимые для производства автомобилей, оружия и ювелирных изделий. Большое количество сельскохозяйственных продуктов, которые можно выращивать только в жарком климате бедных стран, таких как кофе, чай, сахар и какао, экспортировались и производились в богатых странах.Богатые страны не были бы такими богатыми, как сегодня, если бы у них не было этих материалов. Богатые страны увеличили свою прибыль, организовав дешевую рабочую силу через рабство.

Король Леопольд II, например, который был королем Бельгии с 1865 по 1909 год, заставил сотни тысяч мужчин, женщин и детей работать в качестве рабов в Демократической Республике Конго. Изобретение велосипедной шины в 1890-х годах, а затем автомобильной шины означало, что резина пользовалась большим спросом; дикие каучуковые лозы были широко распространены в Конго, принося Леопольду миллионы.Демократическая Республика Конго по-прежнему страдает от разграбления природных ресурсов, пыток и убийств, имевших место во время правления Леопольда.

Современная зависимость

Сегодня бедные страны оказались в ловушке больших долгов, которые мешают им развиваться. Например, в период с 1970 по 2002 год африканский континент получил 540 миллиардов долларов в виде займов от богатых стран через Всемирный банк и МВФ. Африканские страны выплатили 550 миллиардов долларов своего долга, но они все еще должны 295 миллиардов долларов.Разница — результат сложных процентов. Страны не могут сосредоточиться на экономическом или человеческом развитии, когда они постоянно выплачивают долги; эти страны останутся неразвитыми. Сторонники теории зависимости считают, что крупная экономическая помощь не обязательно является ключом к сокращению бедности и развитию, но списание долга может быть более эффективным шагом.

Кроме того, внешняя торговля и бизнес часто ограничивают способность местных органов власти улучшать условия жизни своего населения.Эта торговля часто осуществляется в форме транснациональных корпораций (ТНК). Правительства бедных стран приглашают эти ТНК инвестировать в их страну в надежде на развитие страны и обеспечение материальной выгоды для людей. Однако время и энергия рабочих часто тратятся на производство товаров, которые они сами не будут потреблять. Например, некоторые земли в Кабо-Верде можно было бы засеять и собрать, чтобы прокормить местных жителей, но вместо этого засевают товарными культурами за иностранную валюту.Свежие продукты регулярно продаются или меняются на продукты длительного хранения, такие как консервы из тунца на экспорт, а не потребляются населением.

Недоедание и зависимость

Широко распространенное недоедание — одно из последствий этой иностранной зависимости. Это распространено по всему миру. Бразилия является вторым по величине экспортером сельскохозяйственной продукции, но 50 процентов ее населения недоедает. Хотя в Эфиопии одна из крупнейших популяций крупного рогатого скота в Африке, большая часть населения страдает от недоедания, и правительство продолжает экспортировать большое количество крупного рогатого скота на Ближний Восток.Даже в разгар печально известного голода 1985 года правительство отправляло сушеное мясо в Египет.

Из-за неравноправных экономических отношений с богатыми странами в форме продолжающихся долгов и внешней торговли бедные страны продолжают оставаться зависимыми и не могут полностью реализовать свой потенциал для развития.

Карта империй и колоний: 1800 : К концу XIX века большая часть Америки находилась под контролем европейских колониальных империй. В настоящее время значительная часть Южной и Центральной Америки по-прежнему экономически зависит от зарубежных стран в отношении капитала и экспортных рынков.

Теория мировых систем

Теория мировых систем утверждает, что существует мировая экономическая система, в которой одни страны получают выгоду, а другие эксплуатируются.

Цели обучения

Составьте карту мира, на которой некоторые страны показаны как центральные, периферийные и полупериферийные в соответствии с теорией Валлерстайна.

Основные выводы

Ключевые моменты

Иммануил Валлерстайн разработал теорию мировых систем и ее трехуровневую иерархию: ядро, периферию и полупериферию.
Страны ядра — это доминирующие капиталистические страны, которые эксплуатируют периферийные страны в качестве рабочей силы и сырья.
Периферийные страны зависят от основных стран в плане капитала и имеют неразвитую промышленность.
Полупериферийные страны имеют общие характеристики как основных, так и периферийных стран.

Ключевые термины

периферийное устройство : периферийные страны зависят от основных стран в плане капитала и имеют неразвитую промышленность.
core : описывает доминирующие капиталистические страны, которые эксплуатируют периферийные страны в качестве рабочей силы и сырья.
полупериферийный : Страны, которые имеют общие характеристики как основных, так и периферийных стран.

Теория мировых систем, как и теория зависимости, предполагает, что богатые страны извлекают выгоду из других стран и эксплуатируют граждан этих стран. Однако, в отличие от теории зависимости, эта модель признает минимальные выгоды, которыми пользуются страны с низким статусом в мировой системе.Теория возникла у социолога Иммануэля Валлерстайна, который предполагает, что способ интеграции страны в капиталистическую мировую систему определяет, как происходит экономическое развитие в этой стране.

Согласно Валлерстайну, мировая экономическая система разделена на иерархию трех типов стран: центральных, полупериферийных и периферийных. Базовые страны (например, США, Япония, Германия) являются доминирующими капиталистическими странами, характеризующимися высоким уровнем индустриализации и урбанизации.Основные страны капиталоемки, имеют высокие заработные платы и высокотехнологичные модели производства, а также меньшие масштабы эксплуатации и принуждения рабочей силы. Периферийные страны (например, большинство африканских стран и страны с низким доходом в Южной Америке) зависят от основных стран в плане капитала и менее индустриализированы и урбанизированы. Периферийные страны обычно являются аграрными, с низким уровнем грамотности и отсутствием постоянного доступа в Интернет. Полупериферийные страны (например, Южная Корея, Тайвань, Мексика, Бразилия, Индия, Нигерия, Южная Африка) менее развиты, чем основные страны, но более развиты, чем периферийные страны.Они являются буфером между основными и периферийными странами.

Основные страны владеют большей частью мирового капитала и технологий и имеют большой контроль над мировыми торговыми и экономическими соглашениями. Они также являются культурными центрами, которые привлекают художников и интеллектуалов. Периферийные страны обычно предоставляют рабочую силу и материалы основным странам. Полупериферийные страны эксплуатируют периферийные страны, так же как страны ядра используют как полупериферийные, так и периферийные страны. Основные страны добывают сырье с небольшими затратами.Они также могут устанавливать цены на сельскохозяйственную продукцию, экспортируемую периферийными странами, независимо от рыночных цен, вынуждая мелких фермеров оставлять свои поля, потому что они не могут позволить себе платить за рабочую силу и удобрения. Богатые в периферийных странах получают выгоду от труда бедных рабочих и от своих собственных экономических отношений с капиталистами основных стран.

Мировая система 11 века : В 11 веке в международном производстве и торговле доминировал обмен шелком, и, таким образом, страны, расположенные вдоль шелкового пути, были доминирующими участниками «мир-системы».«Сегодня, благодаря обширным коммуникационным и транспортным технологиям, практически каждое общество участвует в мировой системе как источник сырья, производства или потребления.

Теории, ориентированные на государство

Согласно теориям неравенства, ориентированным на государство, правительство должно регулировать распределение ресурсов для защиты рабочих.

Цели обучения

Сравните социалистические и коммунистические теории, ориентированные на государство

Основные выводы

Ключевые моменты

Социалистические и коммунистические экономические системы основываются на том, что с неравенством лучше всего справляется государство, а не свободный рынок.
Теории неравенства, ориентированные на государство, критикуют теории рыночных отношений на том основании, что капиталисты, вовлеченные в свободный рынок, будут действовать для увеличения своего богатства, эксплуатируя низшие классы.
Теории, ориентированные на государство, предполагают, что государства должны проводить политику предотвращения эксплуатации и содействия равному распределению товаров и заработной платы.

Ключевые термины

Государственные теории неравенства : Теории, подчеркивающие роль государственной политики и экономического планирования в создании экономического расслоения.Эти теории утверждают, что преднамеренная государственная политика должна быть направлена на справедливое распределение ресурсов и возможностей.
Рыночные теории неравенства : Экономические модели, которые утверждают, что капиталистический свободный рынок естественным образом регулирует цены и заработную плату.

Теории неравенства, ориентированные на государство, подчеркивают роль государственной политики и экономического планирования в создании экономического расслоения. В отличие от рыночных теорий неравенства, теории, ориентированные на государство, не утверждают, что капиталистический свободный рынок естественным образом будет регулировать цены и заработную плату.Теории, ориентированные на государство, утверждают, что преднамеренная государственная политика должна быть направлена на справедливое распределение ресурсов и возможностей.

Социализм и коммунизм

Социализм и коммунизм основываются на предположении, что государства могут регулировать (и потенциально устранять) неравенство. Социализм — это экономическая и политическая система, в которой государство владеет большей частью промышленности, но ресурсы распределяются на основе сочетания естественных прав и индивидуальных достижений. Коммунизм действует на основе принципа, согласно которому ресурсы должны распределяться полностью поровну, исходя из того, что каждый человек имеет естественное право на питание, жилье и, как правило, равную долю в благосостоянии общества.Социализм включает сочетание общественной и частной собственности, тогда как при коммунистических системах вся собственность находится в публичной собственности и управляется государством.

Социалистическая экономическая система будет состоять из организации производства, которая непосредственно удовлетворяет экономические потребности и потребности человека. Товары и услуги будут производиться непосредственно для использования, а не для частной прибыли за счет накопления капитала. Бухгалтерский учет будет основан на физических величинах, общей физической величине или прямом измерении рабочего времени.Распределение продукции будет основано на принципе индивидуального вклада.

Теории неравенства, ориентированные на государство, критикуют рыночные теории на том основании, что капиталисты, вовлеченные в свободный рынок, будут действовать для увеличения своего богатства, эксплуатируя низшие классы. Соответственно, эти теории предполагают, что государства должны проводить политику предотвращения эксплуатации и содействия равному распределению товаров и заработной платы.

Карта социалистических государств : Эта карта всех государств, официально объявивших себя социалистическими в какой-то момент истории, иллюстрирует распространение теорий неравенства, ориентированных на государство.

Оценка глобальных теорий неравенства

Социальные теоретики по-разному думают о глобальном неравенстве, исходя из своей социологической точки зрения.

Цели обучения

Различия между позициями функционалистов, марксистов, современного либерализма и сторонников социальной справедливости по вопросу о социальном неравенстве

Основные выводы

Ключевые моменты

Функционалисты, вероятно, верят, что неравенство выгодно обществу и естественным образом регулируется рыночными силами для стимулирования экономического роста.
Марксисты, с другой стороны, склонны рассматривать неравенство как вредное для общества и защищать государственное регулирование средств производства и распределения собственности.
В современных либеральных обществах люди склонны ценить права человека в соответствии с идеей, что все люди рождаются с равными ценностями.
Сторонники социальной справедливости обычно утверждают, что неравенство несправедливо, поскольку оно дает некоторым людям больше шансов на жизнь и более высокий уровень жизни, чем другим, независимо от индивидуального достоинства или заслуг.

Ключевые термины

Государственный подход : стратегия сокращения неравенства, при которой правительства устанавливают политику равного распределения возможностей и ресурсов.
Рыночно-ориентированный подход : точка зрения на неравенство, которая утверждает, что свободный рынок приведет к установлению цен, которые будут способствовать бесперебойному функционированию и росту экономики.
Функционалистский подход : Подход, который утверждает, что глобальное неравенство вообще не является проблемой, а скорее приносит пользу обществу, поскольку создает структуру стимулов, которая побуждает высоко способных людей занимать руководящие должности.

Среди социологов, других социологов и политиков ведутся серьезные споры по поводу наилучшего подхода к глобальному неравенству. Некоторые теоретики, придерживающиеся функционалистского подхода, утверждают, что глобальное неравенство вовсе не является проблемой, а скорее приносит пользу обществу, поскольку оно создает структуру стимулов, побуждающую очень способных людей занимать руководящие должности. Функционалисты, вероятно, примут рыночные подходы к неравенству, исходя из того, что свободный рынок приведет к ценам, которые будут способствовать бесперебойному функционированию и росту экономики.Марксисты, напротив, рассматривают глобальное неравенство как показатель эксплуатации и считают его ущербом для общества. Эти мыслители, вероятно, будут поддерживать ориентированные на государство подходы к регулированию неравенства, когда правительства устанавливают политику равного распределения возможностей и ресурсов. Интеракционисты признают глобальное неравенство, но рассматривают его только в контексте индивидуальных отношений и, следовательно, не видят роли государственного вмешательства.

Какую бы социологическую теорию ни использовали для объяснения существования неравенства, не все теоретики считают неравенство проблемой, требующей исправления.Идея о том, что все члены общества должны быть равны, часто ассоциируется с современным либерализмом. В современных либеральных обществах люди склонны ценить права человека в соответствии с идеей, что все люди рождаются с равными ценностями. Логика прав человека не обязательно подразумевает, что все люди должны достичь равного статуса, но она предполагает, что все должны иметь равные возможности для продвижения, или жизненные шансы Вебера. Те, кто оценивает глобальное неравенство и считает его нарушением прав человека, могут выступать за решения проблемы неравенства, используя язык социальной справедливости.Сторонники социальной справедливости обычно утверждают, что неравенство несправедливо, поскольку оно дает некоторым людям больше шансов на жизнь и более высокий уровень жизни, чем другим, независимо от индивидуального достоинства или заслуг.

«Захвати Уолл-стрит» : Протестующие на «Захвати Уолл-стрит» придерживаются позиции, согласно которой неравенство доходов наносит ущерб обществу. Протестуя против финансовых институтов, которые предоставляют капитал экономическим предприятиям, «оккупанты» предполагают, что рыночный подход к неравенству, которого придерживаются финансисты, не привел к справедливому и равноправному экономическому порядку.

Дискриминация по религии или убеждениям | Комиссия по равенству и правам человека

Существует четыре основных типа дискриминации по признаку религии или убеждений.

Прямая дискриминация

Это происходит, когда кто-то из-за вашей религии или убеждений обращается с вами хуже, чем с другим человеком в аналогичной ситуации. Например:

банк отказывает вам в ссуде, потому что вы еврей

Дискриминация может иметь место даже тогда, когда и дискриминатор, и лицо, подвергающееся дискриминации, придерживаются одной и той же религиозной или философской веры.Например:

бизнесмен-индуист берет интервью у двух женщин, чтобы устроиться на работу в качестве его личного помощника. Один индуист, а другой нерелигиозен. Женщина-индус — лучший кандидат на собеседовании, но он дает работу другой женщине, потому что думает, что его клиенты (в основном христиане или не исповедующие религии или убеждений) предпочтут это. Это прямая дискриминация на основании религии или убеждений

Непрямая дискриминация

Косвенная дискриминация имеет место, когда у организации есть особая политика или способ работы, которые применимы ко всем, но ставят вас в невыгодное положение из-за вашей религии или убеждений.Например:

вы еврей и по пятницам заканчиваете рано, чтобы соблюдать субботу. Ваш менеджер изменил еженедельные собрания команды с полудня среды на полдень пятницы, и поэтому вы часто отсутствуете

Косвенная дискриминация по религии или убеждениям может быть разрешена, но организация или работодатель должны иметь возможность продемонстрировать, что политика или способ работы необходимы для способа ведения бизнеса. Это называется объективным обоснованием.

Могу ли я возразить против дресс-кода на рабочем месте или униформы, противоречащего моей религии?

Каждый человек имеет право исповедовать свою религию или убеждения в соответствии с Европейской конвенцией о правах человека. Это означает, что вы имеете право носить определенные предметы одежды или символы, чтобы показать, что вы исповедуете определенную религию или убеждения на рабочем месте, даже если другие люди вашей религии этого не делают. Например:

некоторые люди носят распятие, чтобы показать, что они христиане, но не все христиане

Однако, поскольку это право человека является ограниченным правом, работодатель может запретить вам носить определенные предметы одежды или символы, если это необходимо для вашей роли.Например:

учителя просят перестать носить одежду длиной до пола, потому что это опасно для спотыкания. Если это необходимо для защиты здоровья и безопасности на рабочем месте и нет практической альтернативы, это может быть оправдано
Сикх занимается приготовлением пищи. Его работодатель придерживается политики, согласно которой нельзя носить головные уборы, а персонал должен использовать сетки для волос. Это было бы неоправданно, если бы существовала практическая альтернатива, отвечающая требованиям к здоровью и безопасности, например, ношение нового или свежевыстиранного тюрбана на каждую смену

Преследование

Преследование на рабочем месте происходит, когда кто-то заставляет вас чувствовать себя униженным, оскорбленным или униженным.

Преследование никогда не может быть оправдано. Однако, если организация или работодатель могут показать, что сделали все возможное, чтобы люди, работающие на нее, не вели себя подобным образом, вы не сможете подать иск о преследовании против нее, хотя вы можете подать иск против преследователя.

Правила о домогательствах не применяются вне рабочего места. Однако, если вы подвергаетесь преследованиям или оскорбительному обращению из-за религии или убеждений вне рабочего места, это может быть прямой дискриминацией.Например:

Мусульманин регулярно посещает местную еду на вынос. Каждый раз, когда он входит, один из сотрудников комментирует, что он террорист. Он находит это оскорбительным и расстраивающим

Виктимизация

Это когда с вами плохо обращаются из-за того, что вы подали жалобу на дискриминацию, связанную с религией или убеждениями, в соответствии с Законом о равенстве. Это также может произойти, если вы поддерживаете кого-то, кто подал жалобу на дискриминацию, связанную с религией или убеждениями.Например:

Женщина на работе подверглась преследованиям со стороны начальника из-за того, что она носит хиджаб. Ее коллега видела это и поддерживает ее заявление о домогательствах. Коллеге угрожают увольнением. Это будет виктимизацией, потому что коллега поддерживает заявление коллеги о домогательствах

Если высокая зарплата генерального директора не оправдана для сотрудников, производительность фирмы может пострадать

Неудивительно, что руководители предприятий зарабатывают больше денег, чем сотрудники низшего звена.Но когда такое неравенство в оплате труда генерального директора и среднего работника воспринимается как несправедливое, результатом может быть больше, чем просто недовольство рабочих: производительность фирмы может ухудшиться.

Разрыв между крупными суммами, которые генеральные директора забирают домой, и средней заработной платой сотрудников приобретает особое значение в 2018 году, поскольку публичные компании в Соединенных Штатах впервые обязаны раскрывать данные о соотношении заработной платы между генеральным директором и сотрудниками. Доцент Гарвардской школы бизнеса Итан Руан предупреждает, что, если эти раскрытия информации не будут сделаны в надлежащем контексте, они могут вызвать негативную реакцию рабочих и нанести ущерб производительности.

«Когда вы слышите, сколько зарабатывает генеральный директор, это покажется возмутительным. Люди будут реагировать с энтузиазмом », — говорит Руан. «Таким образом, это обрушится на каждую компанию, которая должна раскрыть эти цифры, чтобы дать какое-то объяснение и дать взвешенный ответ, оправдывающий неравенство в оплате труда».

Связь между неравенством заработной платы и производительностью компании подробно описана в недавнем рабочем документе Руана «Переосмысление измерения неравенства в оплате труда и его связи с производительностью фирмы».

По сути, фирмы могут процветать, когда они справедливо платят своим работникам, и бороться, когда они этого не делают, как показывают исследования.

Обида приводит к негативной реакции сотрудников

Результаты исследования

Rouen добавляют уровень понимания к предыдущим исследованиям о влиянии неравенства в оплате труда на результаты деятельности компании, которые привели к неоднозначным результатам.

Некоторые исследования подтверждают экономическую идею, известную как теория турниров, которая гласит, что по мере увеличения разницы в оплате труда между уровнями работы возрастает и ценность получения повышения, побуждая сотрудников прилагать больше усилий.

«Люди принимают решения о работе в зависимости от того, что им платят и что платят окружающим», — говорит Руан. «Если человек, стоящий выше меня, зарабатывает намного больше денег, чем я, но я чувствую, что могу работать усерднее и получить повышение, чтобы получить такую же зарплату, у меня будет мотивация сделать это».

Другие исследователи поддержали концепцию теории справедливости, которая гласит, что неравенство в оплате труда порождает чувство несправедливости, что заставляет низкооплачиваемых сотрудников отказываться от своих обязанностей или уходить с работы.Другими словами, объясняет Руан, если сотрудники чувствуют, что их тяжелый труд не вознаграждается, «эта разница в оплате труда вызовет недовольство».

«Люди принимают решения о работе в зависимости от того, что им платят и что платят окружающим»

Руан считает, что результаты этих более ранних исследований не соответствуют действительности, потому что они не принимают во внимание , как определяется размер вознаграждения генерального директора и сотрудников . По сути, они игнорируют причины неравенства в оплате труда, которые могут повлиять на восприятие этого разрыва работниками.

Руан решил изучить действующие факторы. Он получил данные из Бюро статистики труда США по 931 фирме из списка S&P 1500 в период с 2006 по 2013 год, включая общую компенсацию и состав рабочей силы.

Он обнаружил, что генеральные директора в исследовании забирали домой среднюю годовую зарплату в размере 5,8 миллиона долларов, в то время как средний сотрудник зарабатывал 42 тысячи долларов, и определил отношение вознаграждения генерального директора к средней оплате труда сотрудников. Он также выяснил, что он называет «экономическим коэффициентом оплаты труда», который вы можете ожидать увидеть на основе экономических факторов, влияющих как на оплату труда генерального директора, так и на оплату труда сотрудников (например, производительность труда и характеристики рынка труда), а также «необъяснимый коэффициент оплаты труда» — часть неравенства в оплате труда, не обусловленная экономическими факторами.

Затем

Руан изучил, как эти меры неравенства в оплате труда повлияют на будущие результаты деятельности компаний. Он обнаружил, что у фирм с аномально высоким необъяснимым коэффициентом оплаты труда производительность упала почти вдвое по сравнению с их отраслевыми конкурентами, у которых был низкий уровень необъяснимой разницы в оплате труда.

В самых вопиющих случаях — примерно у пятой части исследованных компаний — не только генеральному директору платили слишком много, но и сотрудникам недоплачивали. «Когда случаются и то, и другое — генеральному директору переплачивают, а сотруднику недоплачивают, — именно тогда вы действительно видите, что производительность фирмы ухудшается», — говорит Руан.

Эти фирмы могут чувствовать негативную реакцию по-разному: они могут страдать от слабого корпоративного управления, снижения продаж и более высокой текучести кадров.

«У вас такая высокая текучесть кадров, и это невероятно дорого, потому что вам нужно искать новых людей и обучать их, плюс у вас краткосрочное снижение производительности», — говорит Руан. «А еще есть люди, которые остаются, но недовольны и не будут так усердно работать. Если вы не делаете своих сотрудников счастливыми и не создаете среду, в которой они работают наилучшим образом, ваша фирма не добьется успеха.”

Исследование показало, что по мере того, как размер вознаграждения в фирме приближался к ожидаемому уровню, основанному на экономических факторах, производительность фирмы повышалась.

Коэффициенты оплаты труда нуждаются в пояснении

Руан был особенно заинтересован в изучении этого вопроса, потому что в сентябре 2017 года Комиссия по ценным бумагам и биржам США приняла правило, вытекающее из Закона Додда-Франка о реформе Уолл-стрит и защите прав потребителей. Правило требует, чтобы компании раскрывали отношение вознаграждения генерального директора к средней заработной плате сотрудников, начиная с сезона 2018 г.

Источники: «Сколько (больше) должны заработать генеральные директора? Всеобщее желание более равной оплаты труда» Сорапопа Киатпонгсана и Майкла И. Нортона, авторское право 2014 г., «Перспективы психологической науки». , «авторское право 2015, AFL-CIO

Руан обеспокоен тем, что эти коэффициенты оплаты труда могут ввести в заблуждение как сотрудников, так и инвесторов, поскольку в некоторых случаях экономические факторы, определяющие разницу в доходах, не будут очевидны. Например, Apple, вероятно, будет иметь соотношение оплаты труда генерального директора и сотрудника, которое намного выше, чем у других компаний в этой отрасли.Это связано с тем, что в компании работает большое количество работников розничной торговли, которые зарабатывают меньше, чем, скажем, инженеры, и этот более низкий уровень оплаты приведет к искажению средней заработной платы сотрудников.

«Вы можете сказать, что коэффициент оплаты труда в Apple выглядит возмутительным, потому что он может составлять 200 к одному. Это число, за которое люди ухватятся, но в то же время оно не совсем справедливо и не отражает того, что регулирующие органы надеются уловить », — говорит Руан.

Как только вступит в силу новое правило SEC о раскрытии информации, фирмы должны приготовиться к некоторому недовольству работников.

«Когда вы раскрываете компенсацию, вы теряете талант»

«Когда вы раскрываете размер компенсации, вы теряете талант», — говорит Руан. «[Многие компании] увидят эту негативную реакцию со стороны сотрудников, которые знают, сколько зарабатывают люди в других компаниях, и это может изменить их ожидания относительно того, что они должны делать».

Компании должны предлагать инвесторам и сотрудникам подробную информацию с изложением экономических обоснований их коэффициентов оплаты труда, говорит Руан.Например, фирмы могут разъяснить, создает ли такой простой фактор, как география, разнообразие оплаты труда; Очевидно, что работник в Нью-Йорке будет получать значительно больше, чем рабочий в сельской Алабаме, из-за огромной разницы в стоимости жизни.

Корпоративная культура оказывает большое влияние

Помимо более четкого объяснения эффектов неравенства в оплате труда, исследование также подчеркивает важность корпоративной культуры в создании ценности для сотрудников.

«Все больше и больше свидетельств свидетельствует о том, что корпоративная культура — это первостепенный драйвер производительности компании», — говорит Руан.«Это то, что может отличать одну компанию от другой в конкурентной отрасли».

Компании могут повысить культуру на рабочем месте не только за вознаграждение, но и за счет предоставления многообещающих возможностей карьерного роста и предоставления работникам возможности преследовать личные интересы на работе, — говорит Руан.

«Да, люди работают за деньги, но они работают и для других целей. Фирмы должны творчески думать о том, как сохранить свои лучшие таланты », — говорит он. «Руководителям необходимо определить не только то, как лучше платить своим сотрудникам, но и как каким-то образом улучшить жизнь своих сотрудников.”

Ссылки по теме:

Почему федеральное правило о раскрытии информации о заработной плате генерального директора может вызвать у вас проблемы с клиентами
Приведет ли прозрачность в области вознаграждения генерального директора к непредвиденным последствиям?
Заработок растущего генерального директора: что должны делать директора

Что вы думаете об этом исследовании?

Влияет ли зарплата вашего генерального директора на то, как вы выполняете свою работу?

Эссе по обществознанию. Часть 7

Не может быть оправдано никакое неравенство, кроме того, которое создано природой в виде различия между отдельными людьми.

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Два понимания свободы | Библиотека

Два аргумента в пользу неравенства — Quillette

Некоторые мысли о неравенстве богатства и моральные претензии, которые мы можем предъявлять друг другу

4 главные причины, по которым неравенство вредно для общества |

Чем выше неравенство, тем больше вероятность отхода от демократии | Неравенство

Социологические теории и глобальное неравенство

Функционалистская точка зрения: мотивация квалифицированных людей

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Критика функциональной точки зрения

Перспектива конфликта: классовый конфликт и ограниченные ресурсы

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Интерактивная перспектива

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Синтез Ленского

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Охота, собирательство, пропитание

Садоводство, скотоводство, излишки

Взгляд Маркса на классовую дифференциацию

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Взгляд Вебера на стратификацию

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Три источника энергии

Рыночные теории

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Теории зависимости

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Историческая зависимость

Современная зависимость

Недоедание и зависимость

Теория мировых систем

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Теории, ориентированные на государство

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Социализм и коммунизм

Оценка глобальных теорий неравенства

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Дискриминация по религии или убеждениям | Комиссия по равенству и правам человека

Прямая дискриминация

Непрямая дискриминация

Могу ли я возразить против дресс-кода на рабочем месте или униформы, противоречащего моей религии?

Преследование

Виктимизация

Если высокая зарплата генерального директора не оправдана для сотрудников, производительность фирмы может пострадать